Желая доказать, что под Urrepanse de Schoye должно разуметь Пресвятую Деву, Кассель истолковал неправильно известный французский клик Mantjoic.
Кассель предложил свои соображения и относительно слова graal.
Не зная, что в пользу наиболее распространенного теперь этимологического вывода его говорит преимущественная древность неизвестных Касселю французских сказаний о Граале перед остальными, немецкий ученый подвергает сначала разбору толкование слова как блюда, с точки зрения созданной им самим теории относительно Вольфрамова Грааля: считая эту теорию как бы окончательно решившей вопрос, Кассель рассматривает, подходит ли принятие Грааля как блюда к его гипотезе или нет, и отвечает на это отрицательно.
Кассель говорит, что gradale употреблялось в смысле блюда редко и почти не имело места в церковном обиходе. Первое предположение ничем не доказано у Касселя, которому советуем, для убеждения в противном, просмотреть замечания о gradale и gradalis в III т. Гёншелева издания латинского словаря Дюканжа. Что же касается церковных сосудов, то для обозначения их в церкви были издавна другие термины[140]. Притом не должно забывать, что к XII столетию могли, по-видимому, называть Граалем и церковную чашу.
Кассель производит слово graal от gradilis (panis grądilis). Но слово gradilis употреблялось для обозначения хлеба нераздельно со словом panis и в позднейшее время не было в обращении, как нельзя найти примеров употребления слова graal в смысле хлеба: такое значение придал этому слову лишь Кассель на основании своеобразного понимания Вольфрамова Грааля. Кроме того, слово, которое образовалось бы из gradilis, звучало бы иначе.
К теориям Опперта и Касселя должно причислить, по сходству метода вывода, гипотезу, пытающуюся вывести легенду о Граале из более древнего мифа, следы которого, по мнению автора этой гипотезы, Бахтольда, ученика Конрада Гофманна, можно открыть в «Ланцелете» Ульриха фон Цацикгофена.
Бахтольд думает, что в этом романе сохранился в чистом виде старый миф, из которого развилась идея о св. Граале. Бахтольд разумеет первобытную индогерманскую племенную сагу о месте на земле, куда не достигают удары житейских волн и где господствуют райские радости. Грааль является как бы воспоминанием, реликвией этого утраченного Эдема. В немецком «Ланцелете» можно проследить с точностью, по книге Бахтольда, такой переход саги.
Миф о блаженном месте на земле встречается в разнообразных формах до упомянутого Ланселота, и мы не видим, почему самый древний и неискаженный пересказ этой легенды должно признавать у Ульриха фон Цацикгофена.
Ульрих фон Цацикгофен на заставке к «Codex Palatinus Germanicus»
Во-вторых, мы не согласны с выводом саги Грааля из легенды о земном рае. Отделяя постепенные наслоения в легендах и существенное от прибавок, которые могли быть внесены позже, нельзя придавать особенное значение чертам, на которые указывают у Вольфрама, как на свидетельствующие о происхождении легенды о Граале из сказаний о земном рае.
Если Грааль Вольфрама вышел сколько-нибудь из легенд о рае, то эти последствия должно считать имевшими отношение к библейским повествованиям, отголосок которых встречается, по-видимому, у Вольфрама, между тем как предания, о которых говорит Бахтольд, не имели видимой связи с библейскими сказаниями.
Рай отличается у Вольфрама от царства Грааля, да и не считался в те времена потерянным: кроме мифологических россказней, о них были положительные географические указания[141].
Свидетельствами, главным образом, Вольфрамовой поэмы пользовались для решения вопроса о происхождении легенды Грааля не только в Германии, но и во Франции, хотя в последней не так часто.
Первое место в ряду французских ученых, работавших в таком направлении над нашим вопросом, занимает Фориэль, который был очень рад найти в немецком произведении подтверждение любимого своего тезиса о том, что провансальцы были путеводцами европейского Запада в деле поэзии и начинателями, и не только в рыцарской лирике, но и в эпике, в которой французы (разумеются северные) были только подражателями.
В 1832 г. Фориэль напечатал с некоторыми пропусками курс лекций, защищавших это положение, и собранные в одну книгу оттиски его статей скоро обратили на себя внимание ученых. Teория Фориэля о первенстве провансальского романа, которую один немец назвал «Pharao-Traum» («Сон фараона»), вошла и в «Histoire de la poésie provençale», изданную после смерти Фориэля.
По мнению Фориэля, романы о Граале составляют отдельную ветвь в цикле Круглого Стола: в них выразилось стремлеше церкви к созданию особенного – религиозного – рыцарства.
О цели или тенденции вымысла Фориэль заключал на основании произведений Вольфрама. Грааль казался Фориэлю материальным символом христианской веры, а рыцарство, приставленное к его хранению, – религиозным, совершенно противоположным светскому; по мнению Фориэля, в нем заметен намек на тамплиеров, которых церковь признавала в XII столетии едиными истинными рыцарями; «цель, религиозный характер, название – все в рыцарстве Грааля имеет, по словам Фориэля, отношение к храмовникам». Предмет бретонских романов – восхваление рыцарства, противоположного светскому.
Фабула о Граале была изобретена романистами континента и занесена в Великобританию вместе с другими сагами. Основу и мотив ее могли найти в какой-нибудь монашеской легенде или в каком-нибудь народном предании, привязывавшемся к сказанию о прибытии в Марсель Лазаря и Магдалины.
Титурель видит Грааль. Из иллюстраций XIX в. к роману «Титурель» В. фон Эшенбаха
Романы о Граале получили начало, по мнению Фориэля, в Провансе, и Фориэль думает, что для доказательства этого достаточно выяснить провансальское происхождение основы трех древнейших романов французской ветви сказаний о Граале, а именно – «Персеваля» Кретьена де Труа и «Парсифаля» и «Титуреля» Вольфрама фон Эшенбаха.
Фориэль попытался, однако, доказать такое происхождение лишь относительно произведений Вольфрама, что и не представляло особенных затруднений при поверхностном вникании в предмет.
Фориэль обратил внимание на театр действия в «Парсифале» и «Титуреле» (этим театром он считает Испанию), – на рыцарство Грааля, на вероятность прославления храмовников провансальскими поэтами, на неправильность этимологического производства и понимания слова «Грааль» у французских поэтов и, наконец, на свидетельство Вольфрама. Фориэль говорит также, что он нашел у трубадуров несколько упоминаний, относящихся к той самой (sic) редакции сказания о Персефале, которая встречается у Вольфрама.
Таковы предположения Фориэля относительно происхождения Грааля и романов о нем. Некоторые из заключений Фориэля сохранили силу в глазах ученых, по-видимому, и до настоящего времени, и потому-то мы сочли нужным упомянуть о них.
Большая часть положений Фориэля могут считаться отжившими свой век.
Несостоятельность его теории проистекла между прочим из неверности основных его тезисов и недостаточного знания фактов. Фориэль не различал строго двух совершенно несходных пересказов легенды Грааля, именно – Вольфрамова и пересказа англо-нормандских и севернофранцузских труверов, хотя полагал, что французское, или галльское, как он выражался, сказание о Граале древнее сказания англо-нормандских труверов. Фориэль не был обстоятельно знаком с историей бретонского цикла вне Прованса, что естественно. Наконец, должно иметь в виду мнение Фориэля, что в сказаниях Вольфрама заключаются «характерические особенности, при помощи которых возможно постепенно добраться до настоящего начала этой странной фабулы, или, по крайней мере, до первой известной ее редакции».
Ответ с нашей стороны на некоторые из доводов Фориэля читатель может найти в сказанном доселе при разборе мнений других ученых. Мы коснемся здесь кратко лишь тех доказательств в пользу провансальского начала Грааля, которых мы не разобрали ранее, оставив из них без критики только ссылку Фориэля на упоминания о Персевале у провансальских поэтов, неосновательность которой уже выяснена.
Фориэлево определение характера рыцарства Грааля, чисто религиозного направления которого нельзя отринуть, довольно верно. В древнейших романах о Граале прославляется, в сущности, тот же идеал, что и в более поздних: целомудрие и девство выдвигаются и в первых, равно как в них пробивается вообще суровый монашеский взгляд[142]. Но очевидно, что все это могло быть выставляемо и одобряемо повсюду, как скоро вошло в общее сознание, и для писателей романов не необходимо было копировать в этом случае тамплиеров. Одно из самых ярких выражений притязательности тогдашнего религиозного направления по отношению к рыцарству можно видеть в прозаическом «Персевале», написанном в конце XII столетия для представления через епископа Камбрийского Жана де Несле, который был шателеном Брюгге, и проникнутом крайней нетерпимостью по отношению к иноверцам. Цель этого романа – наставление рыцарства в религиозном духе – ясно намечена в начале произведения.
Отмеченное Фориэлем неправильное толкование некоторыми из французских романистов слова graal не доказывает непонимания французами этого слова и первоначального отсутствия его во французском говоре. О тогдашних романистах, да и ученых, нельзя судить с точки зрения современного филолога: они могли легко ошибаться в производстве самых обыденных слов, и если подобные ошибки и нелепые филологические производства встречаются в новое время, то что сказать о средневековых писателях? Могла также наводить на то или другое объяснение просто игра слов.
Что легенда о Граале возникла не в среде провансальских еретиков, об этом мы скажем далее. Здесь мы обратим внимание на факте, не позволяющем усвоить создание ее и ортодоксалам Прованса.
Будь автор легенды провансец, он дал бы ей иную постановку и приурочил бы ее к св. мужам и женам, бывшим, по преданию, первопроповедниками христианства на юге Франции. Ведь была же легенда о том, что Мария Магдалина принесла с собою чашу со слезой Спасителя, пролитой над Лазарем. В XI столетии воспоминания о проповеднической деятельности Лазаря, Марии и Марфы в Провансе были в полной силе, мощи Магдалины были почитаемы в Провансе с первых веков христианства, и о ней известна даже довольно древняя провансальская поэма