Рыба, изловленная Броном, без сомнения, имела символическое значение. Это не покажется странным тому, кто знает, как долго держались в искусстве, даже на Западе, предания древней христианской церкви, между прочим и символика. Пойманную Броном рыбу поместили против Грааля, и она постоянно находилась при нем. Повелевая о рыбе, глас св. Духа сказал Иосифу: «Tu feras jà une grant sénéfiance, que tu metras mon sane et moi en esprueve vers les pécheurs». Очевидно, что под sane должно разуметь в этой фразе Грааль, а под poisson – Христа, употребление представления которого в образе рыбы известно. Что мы правильно понимаем значение рыбы, являющейся в романах о св. Граале, видно из совершенного через нее чуда. В церковных легендах встречается то же самое чудо питания одной рыбой, относительно которого Маури замечает: «…Не есть ли это разительный образ Евхаристии, этой духовной пищи, которой Бог, живой хлеб, сошедший с неба, составляет сущность, никогда не истощаемое и всегда целое питание, беспрестанно удовлетворяющее нужде верующих? Очевидно, на место Христа подставили его эмблему»… Рыба встречается как символ евхаристии с очень раннего времени[241]. Ясно, что Брону не было надобности поймать много рыбы: достаточно было одной. Господь не велел ловить неопределенного количества; Брону приказано было доставить лишь первую рыбу, какая представится. Так в рифмованном тексте, так и в прозаическом. Равным образом и по роману Мапа, для чуда не нужно было более одной рыбы. Неужели после этого был бы подвергнут Богом унижению (meprison) за поимку одной только рыбы служитель Грааля, который перед тем был восхвален? Есть прямое указание, что ловля рыбы была поручена Брону в силу его качеств. Слово «богатый» прилагалось к нему не в насмешку, а для обозначения сущности его ловитвы, небогатой на взгляд, но ценной по внутреннему содержанию. Как в рифмованном, так и в прозаических текстах прозвище «Riche Pécheur» поставляется в связь с вверением Брону Грааля и всех тайн последнего. Затем в стихах говорится:
A touz jours croistera s’onneur,
Pour le poisson qu’il pescha
Quant cele grâce commença.
Бессмыслицу должно признать в прозаической версии, потому что по смыслу ее Брон должен был подвергнуться презрению как бы со времени получения Грааля, между тем как это должно было иметь место со времени ловли рыбы[242].
Король-рыбак. Миниатюра из средневекового списка романа К. де Труа
Хучер постоянно отдает пред-почтение прозаическим текстам, в особенности тому, который содержится в Ms. С.
Нам кажется, что есть немало искажений и в этих текстах.
Не встречающееся в рифмованном тексте обращение Пилатова друга к императору с просьбой о посылке его в Иудею и с обещанием расследовать истину о смерти Иисуса несколько несообразно, и весьма возможно, что оно вставлено позже.
По прозаической версии, те из последовавших за Иосифом, которые согрешили, не сразу отделились от чистых, как только обнаружилась их греховность; по рифмованному же тексту, это отделение произошло как будто сейчас же или в самом непродолжительном времени, и такому представлению дела соответствуют в прозаической редакции слова оставшихся с Иосифом: «…li plus des genz qui ci vindrent avoc nos s’en sont alé par la grant mésaise de fain qu’il avoiént, dès lore en cà que nos commençâmes à avoir la grâce de ton vaissel…»
О словах Спасителя Иосифу в темнице Ms. С. говорит: «…се est li secrez que l’en tient an grant sacrement que l’an feit sor lou Graal c’est-Mire sor lou caalice…» В других списках вместо «sacrement» стоит «sacre» и нет пояснения к слову Грааль: «c’est– à-dire sor lou caalice». Путь искажения подлинника ясен. Если слова, сказанные Спасителем в темнице, составляли секрет, который заключался в «grant livre» и который нельзя было узнать без этой книги, то как согласовать с этим сообщение, что упомянутые слова произносились при таинстве чаши? Правильнее названы они в рифмованном тексте: «li grant secret qu’en numme le Graal». Сообразно с этим выражается в другом месте и прозаический текст[243]. Трудно допустить, чтобы автор мог написать то, что читается в приведенном месте Ms. С.
Подводя итог сказанному, позволяем себе выразить мнение, что, желая воссоздать содержание первоначального текста произведения де Борона, нельзя игнорировать, подобно Хучеру, рифмованный текст, и что к последнему приложимо не все то, что утверждает о нем Хучер, хотя невозможно отринуть в нем присутствие по местам искажений подлинника[244]. Нельзя доказывать, что стихотворный текст всегда ниже прозаических, которые лучше будто бы воспроизводят склад оригинала.
Определить вполне отношение рифмованного текста Грааля к прозаическим мы не беремся, так как для этого необходимо непосредственное знакомство с рукописями и чисто филологический разбор их для уяснения их диалектов, который отвлек бы нас слишком далеко; кроме того, с данным вопросом связан другой – об отношении таких же текстов романа о Мерлине, приписываемого тому же де Борону[245]. Заметим лишь, что естественно предположить появление такой простой и небольшой легенды, как переданная де Бороном, вначале в стихах, а не в прозе. Тогда перелагали большей частью стихи в прозу, а не наоборот. Сам Хучер готов допустить, что де Борон писал об Иосифе Аримафейском в стихах, но стихотворный подлинник не дошел до нас[246].
Во всяком случае, интересный факт существования одного и того же произведения в двух различных формах изложения с малыми различиями в содержании требует разъяснения. Так как и в том, и в другом изложении речь ведется от лица де Борона, то необходимо признать подделку в котором-нибудь из текстов, и является вопрос о цели подлога.
Установка генеалогии текстов весьма важна, а между тем, к сожалению, она неудовлетворительна у Хучера. Мы думаем, что он неправильно расклассифицировал и прозаические тексты, как несправедливо отнесся в рифмованному. Причина несостоятельности его классификации та, что он руководствовался только хронологической последовательностью списков и степенью сжатости в передаче ими поэмы де Борона.
Из манускриптов прозаического малого Грааля, в которых сохранилась, по мнению Хучера, «истинная первая редакция де Борона», этот ученый выдвигает на первое место Ms. Cangé (С.) и Ms. da Mans, – самый древний, но сохранивший только часть произведения де Борона. Близким к стихотворному тексту, самому позднему, Хучер считает, что Ms. D. Mss. А. и Н. (Huth) занимают среднее место.
Мы оставим в стороне Мансский манускрипт, о котором именно мало сведений[247], и подвергнем поверке тезис Хучера о том, что «смысл наиполнее и наиудовлетворительнее» в Ms. C.
Из того, что этот список сообщает подробности о де Бороне, не встречающиеся в других манускриптах, еще не следует, что ему должно отдавать предпочтение, к чему склоняется Хучер.
Не станем обращать внимание на грубые ошибки и описки в этом манускрипте[248]. Мы укажем лишь на немалое количество вставок очевидно позднейшего происхождения. Что касается следов непонимания текста, с которого списан Ms. С., то один из них указан самим Хучером.
В разговор императора с советниками о фактах, сообщенных пилигримом, вмешивается, по Ms. С., этот последний (в рифмованном тексте этого нет), и потом все-таки говорится: «Lors fu il preuzdom apareilliez cil qui les noveles otdites». Вставка очевидна. В уста друга Пилата, который защищал последнего и заявил потом готовность ехать в Палестину для следствия над правителем Иудеи, в Ms. С. влагается откровенное признание: «Sires, ge aim moult Pilates». Далее опять несообразность; говорится: «Lors apela l’ampèreres ses genz dist»… В зове советников не было надобности, так как они были налицо. В рифмованном тексте рассказ складнее.
Упоминание о крещении Иосифа Аримафейского и его спутников «de lа main saint Climant», встречающееся в одном Ms. С. и бывшее, по мнению Хучера, в оригинальном тексте, едва ли имело там место. Оно представляет неудачный вариант к сообщению Мапа, что Иосиф получил крещение от руки св. Филиппа («rechust crestiente de la main saint phelippe»)[249]. Замечательно, что в стихотворном тексте, в соответствии с отсутствием после рассказа о наказании иудеев упоминания о крещении Веспасиана, не вложено в уста Иосифа Аримафейского и приглашение к крещению, имевшее место, по Ms. С., будто бы при первом свидании Иосифа с императором.
Вообще в Ms. С. допущено немало неуместных прибавок к первоначальному тексту, что готов иногда признать и Хучер.
Например, Пилату приписаны слова: «А cui me prandrci – ge, si messires Titus li ampereres de Rome (в D. одно слово «messires») me demande rien de la mort Jhésu»). Тит является и далее, где его не следовало бы называть. Сам Хучер должен был принять долю «многословия» в Ms. С. Этому многословию обязано своим происхождением место списка С., заменяющее слова Ms. D.: «Qui conoistre la porra ne saura к quoi se porra atandre» и слова Ms. H.: «Qui le vaurra connoistre et saura к quoi che porra attendre».
Далее мы будем иметь случай указать в Ms. С. еще несколько позднейших вставок в текст де Борона.
Есть в этом манускрипте, по-видимому, и coкращения.
Переходя к Ms. D., заметим, что в нем усматривается не только сокращение первоначального текста, но в иных случаях и расширение его по сравнению с Ms. С.[250] То же можно заметить и о Ms. Н.
На основании изложенных фактов позволяем себе не согласиться с мнением Хучера, что прозаическая редакция поэмы де Борона может быть рассматриваема как принадлежащая автору ее и по мысли и по выражению, и решаемся сказать, что в данном вопросе нельзя относиться с доверием к древнейшим рукописям, – что подлинный текст произведения де Борона не уцелел вполне ни в одном из имеющихся списков его, что он потерпел немало изменений в каждом из манускриптов