[43]. Поэма де Борона, которую Вильемарк считает обработкой легенды, изложенной отшельником[44], служит также подтверждением, что сказание о Граале, которое было под руками у писателей романов, вращалось пред появлением последних не в этой мнимой галльской редакции.
Ниже мы постараемся, кроме того, показать, что у Мапа или вовсе не было никакой латинской легенды, или была такая, которая не имела ничего общего с галльским преданием.
Итак, нельзя сказать, что авторы романов о св. Граале пользовались сказанием о нем, составленным бриттским отшельником в VIII столетии: свидетельство об этом сказании не имеет значения.
Вид руин аббатства Гластонбери в 1900 г.
Могут сказать, что галльские поверья о сосуде, приводимые у Вильемарка, могли лечь в основу романов и без такого сказания, – иным каким-нибудь путем: они могли уцелеть не только до VIII века, но и до позднейшего времени. Относительно сказки о Передуре Вильемарк и прибегает к такого рода предположению.
Но рассмотрим самые поверья: действительно ли они древнее романа о Граале и на самом ли деле в них встречается прототип последнего?
Более древние из галльских преданий о сосуде – такие, которые могли предшествовать мнимой легенде VIII века, Вильемарк видит в песнях Талиесина, относимых им, как и другими крайними кельтофилами, к VI столетию.
Но возражения, выставленные беспристрастной критикой последнего времени против такого хронологического определения, остались без опровержений, песни Талиесина и фабулы о нем, наравне с произведениями других бардов VI в., потеряли значение памятников такой ранней поры, и нет оснований думать, что бриттский анахорет VIII в. мог иметь пред собой то, что встречается в «Мабиногионе» о Талиесине. Принятие для этого «Мабиногиона»[45] и приписываемых Талиесину произведений более древней, чем они сами, основы не исключает возможности изменений и интерполяций в древних рассказах. В истории Талиесина, как она дошла до нас, нельзя не отметить влияния астрологических бредней[46].
По словам Вильемарка, «сосуд бардов, прославленный и воспетый в VI в., становится темою большого количества народных галльских легенд».
Вильемарк указывает на два из них. О второй он прямо говорит, что она «была составлена в первые годы XII столетия, если не ранее»[47], хотя сам же отмечает в ней рыцарский и романический колорит.
Но нет права относить и эти легенды в теперешнем их виде ко времени до появления романов. Уже издательница «Мабиногиона» леди Шарлотта Гест заметила распадение «Мабиногиона» на два разряда: древнейший и позднейший. В последнее время некоторые ученые указывают даже источник для сказки о Передуре – в романе[48]. И в самом деле, романы весьма скоро начали проникать к островным бриттам[49].
Обращаясь к самому сосуду, о котором говорится в приводимых Вильемарком легендах, мы замечаем, что сближение его с Граалем не имеет прочных оснований.
По словам Вильемарка, сосуд бардов носил имя, означающее то же, что и Грааль. Вильемарк указывает на то, что слово «per», встречающееся в памятниках поэзии, считаемых им произведениями бардов VI в., и означающее, по толкованиям словаря, дошедшего до нас в списке XII столетия, широкий сосуд, чашу, изъясняется в новейшем галльском словаре подобным же образом, как у Гелинанда изъясняется Грааль. Но это совпадение оказывается натянутым и выдуманным. Слово «per» означало преимущественно кухонный сосуд, в котором приготовляли что-нибудь[50], тогда как Граалем называлось, по словам Гелинанда, блюдо, на котором подавались изысканные кушанья у богачей. О форме pair бардов мы не имеем сведений.
Сближение свойств сосуда бардов и Грааля также не выдерживает критики. Сосуд Керидвен сообщал поэтическое дарование и знание – и только[51]. Всякий, имеющий понятие о романическом Граале, признает, что этого крайне недостаточно для отождествления pair Керидвен с Граалем, равно и той черты, что «края бардовского сосуда, как и Грааля, были украшены каймой жемчуга и алмазов». В первых произведениях о Граале мы не встретили этой черты, как и в древнейших о pair Керидвен.
В Hanes Талиесина даже не сосуд на первом плане, а три капли варившейся в нем жидкости. Нэш замечает совершенно верно, что в первоначальной истории котел Керидвен – настоящий котел ведьмы, содержимое в котором приготовляется согласно наставлениям, данным в книгах ферилтов, или мудрых людей, подобно тому как во всех других историях такого характера[52].
Против отождествления сосуда Керидвен с другими сосудами, упоминающимися в кельтских сказаниях, и с Граалем – и позднейшая история pair Керидвен. Этот магический котел, история чудесных его даров были приспособляемы позднейшими бардами к представлению греческого Геликона. Позднейшие барды постоянно говорят о котле вдохновения и об Awen или вдохновении, которое Llymeilyn Sion в XVII столетии изображал истекающим от Духа Святого. Христианские барды XIII и XIV веков обращались неоднократно к Деве Марии как к сосуду или источнику вдохновения, к чему они были приведены, кажется, отчасти игрой, какая могла иметь место относительно слова pair, котел. Через смягчение начальной его буквы получалось mair, означающее Марию; отсюда Мария была mair, «мать Христа, вместилище Св. Духа, и pair», сосуд или вместилище и источник христианского вдохновения. Мы видим, что при всех изменениях, каким подвергался Pair Ceridwen в течение столетий, он не приближался к Граалю. Сама Керидвен обратилась мало-помалу в главу поэтов.
Как же после этого думать, что Грааль VIII в. выработался из этого сосуда?
Упомянувши о Pair Ceridwen, Вильемарк собирает другие сказания, в которых говорится о каком-нибудь сосуде, и, несмотря на то что в них дело идет, несомненно, о различных сосудах[53], французский ученый рассматривает все эти повествования как относящиеся к одному и тому же сосуду, который выступает прежде всего у Талиесина.
По нашему мнению, нет оснований роднить сосуд, встречающийся в легенде о Броне[54], с чашей Керидвены; в фабуле его нет ничего, что могло бы связывать этот сосуд со сказанием о Граале, кроме одной черты – способности исцелять смертные раны и воскрешать умерших, без возможности, однако, говорить. Вильемарк указывает и на это последнее обстоятельство; но Грааль налагает обязанность на лиц, посылаемых им в качестве правителей, молчать о месте, откуда они пришли, лишь в немецких пересказах.
Вильемарк ведет далее речь о сосуде, считавшемся в числе унесенных Мерлином 13 чудес Британии. О подобном сосуде, говорит он, упоминается в армориканской сказке; ему усвояется способность наполняться всеми родами яств, и однажды он исчезает, подобно Граалю и сосуду, унесенному Мерлином. По нашему мнению, этот сосуд – обыкновенная сказочная диковинка – то же, что скатерть-самобранка. Вообще в «Мабиногионе» немало различных диковинок[55].
Сам Вильемарк сознает, что в сказке о Передуре нет Грааля, но он объясняет это тем, что рассказчик исказил мистический характер предметов, открытие которых предпринимает Передур. Несмотря на то что являющийся в «Мабиногионе» сосуд «не есть более таинственный сосуд бардов, и его края не обложены более перлами и алмазами», Вильемарк все-таки связывает его с первоначальным преданием на том основании, что на блюде находится окровавленная голова. Но в «Мабиногионе» все значение блюда – в этой голове, тогда как в сказании о Броне сосуд разбился, как скоро голова упала в него. Упоминание у Талиесина о Передуре как о «герое кровавой головы» могло быть отголоском разбираемой сказки.
По мнению Вильемарка, имя Персеваля – синоним Передура и также кельтского происхождения; оно означает, как и имя Передур, спутника сосуда. Иначе объясняют имя Персеваля романы, и в самом деле оно могло быть романского корня; разногласие труверов в толковании этого слова также ничего не значит, как и разнообразие толкований слова «Грааль».
Сказка о Передуре играет важную роль в вопросе о происхождении бретонских романов, встречающееся в ней блюдо с головой нередко отождествляется с Граалем, выработанным будто бы из этого блюда или заменившим этот сосуд, и мы считаем не лишним коснуться здесь пресловутого блюда.
В «Мабиногионе» нет и речи о Граале. Там рассказывается, что во время странствований Передура по белу свету он увидел у одного из своих дядей, хромого короля, странные вещи: сначала было пронесено двумя юношами через залу, при вопле присутствовавших, большое копье, с острия которого текла кровь тремя потоками, а потом явились две девушки с блюдом, на котором лежала окровавленная голова. Следуя наставлению, данному другим дядей, не вдаваться в расспросы, Передур не решился спросить о значении виденного, присутствовавшие также не разъяснили ему смысла разыгравшейся перед ним сцены, и наш герой уехал, не дав себе отчета в произошедшем. Несколько времени спустя, когда он был при дворе Артура, явилась какая-то девушка отвратительной наружности и между прочим выразила негодование на то, что Передур не предложил вопросов относительно виденного, бывши у хромого короля; сделай Передур это, король выздоровел бы, и все пошло бы хорошо в его царстве; если теперь все было наоборот, то в том был виноват не кто иной, как Передур. Этот последний пожелал выяснить представившуюся загадку и тотчас же отправился в путь. После целого ряда приключений он достиг наконец чудесного замка, и там белокурый юноша так объяснил ему его встречи: «Господин, это я представал в образе черной девушки при дворе Артура, потом – когда ты бросал в озеро шахматную доску, убивал черного человека из Ysbidinongyl’a (Константинополя. –