Отделавшись такими слишком общими выражениями от нелегкого вопроса о генезисе легенды Грааля, Сан-Марте – согласно своему основному воззрению – не представляет развития фабулы Грааля до проникновения ее в романы. Игнорируя изданный уже в 1841 г. Фр. Мишелем роман о Граале, он замечает, что сага о Граале дошла до нас не в чистом и самостоятельном виде в каком-нибудь письменном произведении, а уже в тесной связи с историей Парцифаля и всем Артуровским циклом сказаний, и оттого нельзя ясно различить, какое влияние эта связь имела на первоначальную форму и насколько эта последняя выиграла или потеряла от этой связи. Сан-Марте ограничивается замечанием, совершенно справедливым[62], что легенда о Граале, или, может быть, точнее выражаясь, «идея о Граале» была первоначально отдельна от истории Парцифаля и прочих артуровских витязей.
Немного далее Сан-Марте касается некоторых элементов сказания о Граале, в каком оно является у немецких поэтов.
Мурландская чаша из Стаффордшира, Британия, II в.
Сан-Марте готов отметить как восточный элемент проглядывающую в легенде о Граале сагу о земном рае, в которой замечает, однако: «…такого рода представления распространены в человечестве глубоко и одинаково во всех поясах». Вот потому-то, думаем, и нечего толковать в этом случае о востоке. Сан-Марте продолжает: возможно также, что пресловутый черный камень в юго-восточном углу Каабы в Мекке стоит в темном отношении к нашему св. Граалю. Сан-Марте имеет тут в виду Грааль Вольфрама фон Эшенбаха. Немецкий ученый останавливает свое внимание на этом камне, который иные называют даже «правой рукою Бога на земле», о котором передают, что это один из драгоценных камней рая, упавший на землю вместе с Адамом. Сан-Марте находит в истории и представлениях этого камня несколько черт, сближающих его с историей представления Грааля. Затем он говорит, что в нашу caгy мог войти староегипетский Гермесов кубок, кубок Джамшида, Геркулеса и Вакха мистерий. Письмо Ферд. Вольфа, о котором мы скажем в свое время, не позволяет, по словам Сан-Марте, говорить об «отдельных мавританских мифологических элементах». Талмудическое и старораввинское творчество также не знает ничего, подобного Граалю. Вместе с тем, заключает Сан-Марте, насколько последовательно – предоставляем судить читателю, получает более подкрепляющий взгляд, что Грааль и храмовничество, как оно изображено у Вольфрама и в младшем Титуреле, составляют творение фантазии, принадлежащее свободному вымыслу и лишенное почвы действительной народной веры, но для которого окраска заимствована с весьма различных сторон. Другими словами: оболочка той «глубокой религиозной мысли», о которой говорит прежде Сан-Марте и которая передавалась, по его мнению, от поколения к поколению и из страны в страну, прежде чем получила содержание, излагавшееся в виде пространной истории священного сосуда, принадлежит вымыслу единичных поэтов, воспользовавшихся материалами, какие представлялись в различных поверьях.
Мы думаем, что нет надобности долго останавливаться на речах Сан-Марте о странствовании «глубокой религиозной мысли» и об отрешенности фантазии поэтов от почвы народной веры в творчестве легендарной оболочки Грааля. Первое положение, справедливое, не в том, как мы надеемся показать далее, смысле, в каком ставит его Сан-Марте, ничем не доказывается у него[63], а второе не мирится с указанными выше фактами, приведенными самим Сан-Марте, и с отголосками немецких мифов в «Парцифале» Вольфрама.
Мы коснемся одной подробности мнения Сан-Марте.
Он сводит к постепенному развитию и долгой выработке замысла истории Грааля, самая же история Грааля явилась не сразу, а как бы в конце развития.
В этом случае Сан-Марте идет вслед за Роша, который также принимает отдельное существование вначале «высокой» идеи, стремившейся воплотиться в саге.
Мы позволим себе спросить у почтеннейших авторов, на каких фактах они обосновали все это мистическое построение. Сан-Марте сам замечает, что «трудно найти первые следы образования саги о Граале и его культа и дать твердую и заверенную подкладку первоначальной истории развития этой саги». Эта трудность совершенно понятна с точки зрения Сан-Марте. Она должна вытекать из характера той первой причины, той основы, на которой, по мнению Сан-Марте, возникла легенда о Граале.
Благочестивая мысль[64], указываемая довольно многими исследователями, несомненно, проглядывает в Граале, но она выказалась не в этой только легенде и в таком общем определении этой мысли, не снабженном никакими ссылками на факты, не может вытесниться пункт отправления легенды и развитие ее фабулы, которая сразу должна была соединиться с благочестивой мыслью, нераздельной с Граалем, какое бы ни признать сказание о нем первобытным. Мысль легенды («Gedanke») нельзя отличать от содержания («Inhalt») ее и идею Грааля («Gralidee») – от его саги («Gralsage»), к чему склонен, по-видимому, Сан-Марте. Можно разграничивать только последовательные ступени в развитии этой идеи вместе с сагой.
На первых порах, именно в начальных произведениях французских труверов, элемент саги перевешивает элемент чистой идеи, и особенное значение Грааля, внутренняя его подкладка, не только не затушевывает этих исторических подробностей, но даже и не слишком выступает. То, что Сан-Марте отмечает в легенде о Граале, действительно встречается в ней, но все это ярко обрисовывается лишь у Вольфрама, и уже по одному тому, что произведение славного немецкого поэта принадлежит к глубокомысленнейшим созданиям Средних веков, представление его о Граале не может считаться общим достоянием, и нет оснований думать, что легенда о Граале, в своем постепенном образовании до Вольфрама, держалась на той высоте, на какой застаем ее у последнего. Насколько Фауст Гёте не похож на своего предка в старой легенде, настолько, без сомнения, далек и Грааль Вольфрама от своего прототипа. Сан-Марте примыкает в выводе легенды Грааля к Горресу и его последователям, научные приемы которых считал отжившими уже Гервинус. Гервинус говорит, что благодаря разъяснению начал саги о Граале с открытием памятников бретонско-валлийского творчества «получило жестокий удар все направление немецких саго-исследователей, по которому они тщательно выискивают чистоту саг в заднем грунте ваших старых эпосов, надеются усмотреть “первоначальный смысл” саги в древнейших источниках, и вновь утвердился исторический взгляд, находящий, что смысл и чистый вид сообщаются сагам в заключительных обработках у овладевающих содержанием поэтов, а в древнейших открывающий везде только грубейшие основные материи».
Мы готовы отделить идею Грааля, просвечивающую у Вольфрама, от первоначальной оболочки Грааля, в которой эта идея выступает слабее, но только мы не поставим этой идеи впереди с тем, чтобы считать историю Грааля подысканной потом к идее, так как нет оснований на это. Наоборот, Вольфрамова идея вырабатывалась естественным ростом из самой легенды и в самой легенде Грааля, или, лучше сказать, вносилась постепенно в историю его, по мере того как в головах поэтов становилась зрелее и зрелее мысль, заставившая поместить Грааль в сфере рыцарства и поставить его средоточием высших подвигов рыцарства. Идея Грааля была отдельна от фабулы его и предшествовала ей в такой степени, в какой всякая идея может назваться отдельной от искони присущей ей формы проявления. Против Роша и Сан-Марте говорит выдвигаемый ими же самими факт, что улавливаемая ими идея Грааля ярко проглядывает впервые у Вольфрама[65]. Не значит ли это, что идея вызрела до совершенной в пределах возможности формы только в пору Вольфрама и у него? У немецкого поэта действительно очень глубокая мысль; у него соединен со служением Граалю и художественно выражен высший идеал, какой только мог быть тогда, но то ли мы видим и в произведениях о Граале, предшествовавших Вольфрамову? Что ни говорить об источниках Вольфрама, останется все-таки несомненным, что многое принадлежало исключительно ему, и из этого многого на первый план должно выделить идею, которой оживлено его произведение, глубоко продуманное от начала до конца. В силу преобладания этой идеи у Вольфрама немало аллегории, которая, впрочем, скрыта и нисколько не портит впечатления художественности.
Вся несостоятельность воззрений Сан-Марте произошла оттого, что он не обратил достаточного внимания на французские изводы легенды о Граале: он передает их лишь как варианты к Вольфраму и неправильно уяснил себе вопрос о положении их в развитии легенды о Граале, с древнейшими из французских пересказов которой он мало знаком.
Сан-Марте не думает, по-видимому, что Иосиф Аримафейский играл видную роль в саге Грааля на первых порах. Он полагает, что Иосиф получил место в народной легенде не ранее 1130 г., в романах же он занял выдающееся положение собственно с XII столетия. Такое утверждение находится в связи с замечанием, что «сага о Граале получила живейшую обработку у французов впервые во второй половине XIII столетия». Для опровержения этого, мы думаем, достаточно сослаться на французские романы о Граале XII столетия. Будучи самыми древними произведениями о Граале, они должны быть исходным пунктом в исследовании генезиса легенды. Между тем Сан-Марте считает эту вариацию легенды развившейся позже и как бы боковой ветвью сказания, а не главным его стволом, хотя сам же говорит, что слово «Грааль» означает сосуд, и это обстоятельство должно было навести его на мысль, что и первоначальная легенда о Граале говорила о сосуде, а не о камне, встречающемся у Вольфрама.
По мнению Сан-Марте, ветвь легенды, выдвинувшая Иосифа, была разработана учеными-монахами, заимствовавшие ее у которых труверы начали вносить легенду об Аримафейском праведнике в романы в предпоследнее десятилетие XII столетия. В начале Иосиф был вне всякой связи с Граалем, разуметь ли под последним евхаристическую чашу или блюдо. «Последнее толкование и – что в