Еще при Петре I начали у нас лечить малярию хинной корой, а в 1816 году русский ученый Ф. И. Гизе впервые в мире выделил из нее лечебную основу — алкалоид хинин. Было также установлено, что в коре цинхоны, кроме хинина, содержится до 30 других «посторонних» алкалоидов.
Так вместо больших доз хинной коры, содержавших много ненужных при лечении веществ, была открыта возможность лечения небольшими, но очень действенными дозами. Теперь больные принимали лишь по нескольку граммов хинина в виде небольшой навески белого порошка или таблетки величиной с горошину. Для переработки хинной коры по новой рецептуре стали создавать специальные фармацевтические фабрики. Однако заготовка ее в тропических лесах Южной Америки все еще оставалась нелегким и рискованным предприятием. Почти каждый год объем заготовок сокращался, а цены на хинин быстро и неуклонно росли. В этой связи сильно возрос интерес к тайне хинного дерева, а также возникла острая необходимость выращивать его на специальных плантациях, как это сделали с каучуконосом — гевеей.
Но как заготовить достаточное количество семян цинхоны? Ведь сохранению заветного секрета индейцев, теперь уже, правда, из коммерческих побуждений, стали помогать правительства Перу и Боливии, под страхом смерти запретившие вывоз семян и молодых растений за пределы своих стран.
К этому времени уже стало известно, что различные виды хинного дерева содержат разное количество хинина. Наиболее ценной в этом смысле оказалась цинхона калесая (или настоящее хинное дерево), весьма распространенная в Боливии.
Первым из европейцев забрался вглубь тропических лесов этой страны в 1840 году французский ботаник Веддель. Он был восхищен, когда, наконец, увидел таинственное дерево с красивой серебристой корой на могучем стволе. Листья, сверху темно-зеленые, а снизу бледно-серебристые, переливались, сверкали, словно сотни разноцветных бабочек трепетали своими крылышками. А среди кроны здесь и там виднелись красивые цветы, отдаленно напоминавшие кисти сирени…
Отважному ученому удалось тайком вывезти немного семян цинхоны. Он разослал их в ботанические сады Европы. Однако для выращивания промышленных плантаций хинного дерева требовалось значительно больше семян. Немало предпринималось попыток, но все они кончались неудачами.
Некоторого успеха удалось, наконец, добиться ботанику Леджеру. Но это стоило ему неимоверных трудов. Около 30 лет прожил он в Южной Америке, изучая хинное дерево и намереваясь вывезти его семена в Европу. На протяжении 16 лет посылал ученый одного уполномоченного за другим на поиски драгоценных деревьев и заготовки их семян. Но результат был всегда плачевный: индейцы перебили всех его посланцев.
В 1845 году Леджеру, наконец, посчастливилось: судьба свела его с индейцем Мануэлем Мамени, оказавшимся незаменимым помощником. Мамени превосходно знал с детства районы, где росло около 20 видов цинхоны, он легко различал на расстоянии любой вид хинного дерева и точно определял количество хинина в его коре. Преданность его Леджеру была безгранична. Индеец шел для него на самый опасный риск.
Несколько лет потратил Мамени на заготовку коры и сбор семян. Наконец настал день, когда, преодолев расстояние в 800 километров, через глухие чащи, обрывистые скалы Анд и стремительные горные потоки он доставил своему господину накопленное добро. Это был последний путь смелого индейца: по возвращении на родину он был схвачен и приговорен к смерти.
Героический труд Мамени не пропал даром. Доставленные семена дали начало жизни цинхоне на новых землях. Вскоре они зазеленели обширными плантациями хинного дерева — цинхоны Леджериана. Вопиющая несправедливость: правильнее было бы присвоить дереву имя человека, поплатившегося за него жизнью. Но это не первый случай в истории, когда подвиг приписывается не тому, кто его совершил. Мануэля Мамени вскоре совсем забыли, а его дерево продолжало служить человечеству.
Нужно сказать, что многие годы и сама малярия представляла собою для научного мира загадку. Врачи уже хорошо освоили способы лечения этой болезни, распознавания ее симптомов, а вот возбудителя долго не могли обнаружить. Вплоть до начала нашего века причиной заболевания считался «дурной воздух» (по-латыни — маляре), откуда и произошло, к слову, само название болезни — малярия. Только когда стал известен настоящий возбудитель болезни — микроскопический малярийный плазмодий — и установлено (в 1891 году) русским ученым профессором Д. Л. Романовским действие на него хинина, казалось, что все тайны болезни и лекарства можно считать, наконец, полностью раскрытыми.
Хорошо были к этому времени исследованы и биология хинного дерева, его культура и способы заготовки коры, изучены и описаны около 40 новых ценных видов и форм. До недавних пор свыше 90 процентов мировых запасов лечебного хинина давали плантации на Яве. Сбор хинной коры производили там, частично срезая ее на стволах и крупных ветвях деревьев. Иногда и целиком рубили 6-8-летние деревца. В этом случае деревья возобновлялись побегами, дружно отраставшими от свежих пней.
После Великой Октябрьской социалистической революции империалисты, как известно, объявили блокаду молодой Советской республики. Среди товаров, ввоз которых в нашу страну в те годы не допускался, был и хинин. Нехватка лекарства резко подняла заболеваемость малярией. Советские ученые энергично приступили к поискам новых путей преодоления эпидемии. Широкий размах приобрели работы по осушению болот, дезинфекции водоемов, рек, уничтожающие личинок малярийных переносчиков — комаров. Настойчиво стали проводиться и другие предупредительные меры. Ученые-химики в короткий срок получили синтетические препараты, которые надежно заменили хинин растительного происхождения. При создании отечественных противомалярийных препаратов советские ученые опирались на открытие великого русского химика А. М. Бутлерова, еще в прошлом веке установившего наличие в молекуле хинина хиноминового ядра.
В 1925 году в нашей стране был получен первый противомалярийный препарат — плазмохин. Затем синтезировали плазмоцид, который обладал особенно ценным свойством. Больной, лечившийся этим препаратом, переставал быть опасным для окружающих. Он уже не мог передавать им инфекцию через посредство малярийного комара.
Впоследствии наши ученые создали очень эффективный синтетический препарат — акрихин, который почти полностью избавил страну от потребности в дорогостоящем заграничном хинине. Он не только не уступал хинину, но имел перед последним некоторые преимущества.
Были синтезированы также надежные средства для борьбы с тропической малярией — палодрин и препараты, эффективные против обычной малярии, — холоридрин и холорицид. Не тратили зря времени и советские ботаники. Они все-таки твердо решили поселить очень требовательное тропическое дерево — цинхону в наших субтропиках.
Многолетний труд увенчался успехом. Способ, к которому они прибегли, при всей его простоте весьма оригинальный. Перуанское дерево было, по существу, переделано ими в обычное травянистое растение, которое заставили расти лишь в продолжение летнего периода. Теперь каждую весну на полях Аджарии зеленеют ровные рядки хинного дерева. Но когда наступает осень, молодые, с крупными листьями растения достигают почти метровой высоты и готовы для эксплуатации.
Тут и заканчивается их жизнь. Поздней осенью хинные деревца собирают, скашивая, словно кукурузу при силосовании. Затем свежие стебли с листьями цинхоны поступают на специальную переработку, где из них добывают новый советский противомалярийный препарат — хинет, нисколько не уступающий южноамериканскому или яванскому хинину.
Так наступают на малярию советские ученые. Они достойно продолжают, а в некоторых случаях и завершают труды своих героических предшественников, которые видели цель жизни в освобождении человечества от одного из самых тяжелых недугов.
Ошибка Линнея
— Полна чудес могучая природа, — восклицает старец Берендей в «Снегурочке» А. Н. Островского. Одно из таких чудес — это активное сосуществование, или, точнее сказать, жизненно-необходимое содружество растений и животных.
Многим, по-видимому, нравятся янтарные «лепешечки» вяленого инжира. Очень хороши и питательны также свежие его плоды, заполняющие рынки нашего юга в конце лета и осенью.
Инжир — небольшое или среднее по величине дерево с раскидистой кроной и светло-серой гладкой корой — встречается у нас в диком (или одичалом) состоянии в Закавказье, Крыму и в Средней Азии. У него крупные густо опушенные снизу листья, которые на одном дереве бывают и цельные и изрезанные на лопасти. Соцветия же инжира совершенно уникальны. Своей необычностью они подвели даже патриарха современной ботанической систематики Карла Линнея, которому не сразу удалось разгадать их строение.
Соцветия и плоды инжира (или фиги, как еще их называют) — грушевидной формы с отверстием на плоской верхушке… Однажды в Сухумском ботаническом саду ботаник Манагадзе подвел меня к двум ничем внешне не отличающимся деревьям и задал загадку:
— Какое из них «мужчина», а какое «женщина»?
Сколько я ни пытался на глаз найти различие между фиолетовых оттенков фигами, мне это так и не удалось. Тогда мой спутник подошел к обоим деревьям и сорвал с каждого по плоду. С интересом взяв один из них, я ощутил его мясистость и убедился, что это своеобразный мешочек со сладкой, сочной, подобной варенью, мякотью. Вторая фига, внешне такая же, при первом прикосновении оказалась дряблой, на ее податливой кожице оставались вмятины от пальцев, а когда мне предложили разорвать ее, она, как улей с пчелами, оказалась сплошь набитой мелкой мошкой. Только после такого предметного урока Манагадзе поведал мне «загадку» инжира.
Оказалось, что мужским деревом был инжир с дряблыми фигами, а женским — с сочными, съедобными плодами. Выяснилось также, что хитрая загадка эта разгадана еще в древности. Правда, у загадки было еще и продолжение. Главный секрет инжира в том, что опылить женские деревья пыльцой мужских могут только крохотные черные осы бластофаги.