ливо сознавали, что перед вами незаурядная личность.
В полдень мы отправились в Британскую библиотеку, заказали все альбомы и книги с репродукциями портретов той эпохи, какие только нашли. Просматривали женские лица в надежде, что одно вдруг улыбнется нам слабой застенчивой улыбкой. Нудная, утомительная работа на фоне священной библиотечной тишины. Не знаю, сколько мы пробежали взглядами женских миниатюр, наверное, многие сотни, и к концу дня сильно измотались. Две женщины нам показались немного похожими на «нашу», но не настолько, чтобы это подняло настроение. Мы вспомнили о еде и поспешили домой, где я приготовил себе и Кате роскошный ужин. Мы зажгли свечи, пили холодное бутылочное пиво и просидели допоздна, разговаривая о нравах 1780-х годов.
Утром мы вернулись в Британскую библиотеку и продолжили поиск. Через пару часов с портретами было покончено, и мы перешли к биографической литературе. Заказали биографии Банкса, а также его друзей и соратников. Любое издание той поры с иллюстрациями представляло для нас интерес. Катя работала со своей стопкой быстрее меня и наконец дошла до объемистого тома в потрепанном кожаном переплете.
— Журнал «Город и окрестности» за 1774 и 1775 годы, — пояснил я шепотом. — Где-то там должно быть упоминание о содержанке Банкса. Необходимо внимательно просмотреть.
Катя кивнула, и мы продолжили работу.
— Я ее нашла, — еле слышно проговорила она минут через двадцать.
Я поднял голову и увидел, что Катя застыла, наклонившись над книгой.
Обошел стол, сел рядом. Да, это оригинал нашей ксерокопии. Та самая миниатюра, с которой Ханс Майклз в свое время сделал эскиз.
— Это действительно она, — пробормотала Катя. — Его содержанка. Мисс Б., о которой ничего не известно.
За два дня я просмотрел множество женских портретов. Разнообразные лица: простые, симпатичные, пышущие здоровьем, лучезарные. Некоторые по-настоящему привлекательны, и вы бы наверняка их сразу выделили в любой толпе. Но привлекательность этой женщины была иного рода. Некрупное овальное лицо, милая улыбка — все это было бы вполне заурядным, но глаза… они захватывали вас, останавливали, притягивали. Любой мужчина, увидев ее в комнате, наверное, должен был встрепенуться и подумать: вот она, женщина моей мечты.
— Итак, — промолвил я, положив руку на плечо Кате, — перед нами женщина, которая, по мнению Ханса Майклза, имела какое-то отношение к птице. Что станем делать дальше?
На мой вопрос Катя ответила, когда мы вышли во двор Британской библиотеки.
— Копать вокруг. Выясним, кто она такая, где жила и чем закончилась ее жизнь.
Налетел порыв ветра, Катя поправила шарф.
— У вас есть план? — спросил я без оптимизма.
— Пока нет, но будет. — Она улыбнулась. — Мне пора в университет, на семинар. Увидимся вечером. К тому времени я что-нибудь придумаю.
Я не представлял, что тут можно придумать. Да, мы обнаружили оригинал эскиза Ханса Майклза, но по-прежнему не имели представления о том, как это связано с птицей с острова Улиета. Мы даже не знали имени женщины. Да что там, этого, кажется, не знал никто. Она появляется в 1773 году как содержанка Джозефа Банкса и исчезает в конце 1774 года. А птицу с острова Улиета привезли в Британию в 1775 году. Вот в чем проблема.
Мы расстались с Катей на Юстон-роуд. Я смотрел ей вслед, как она двигается к станции метро «Сент-Панкрас», пока не потерял в толпе, затем засунул руки поглубже в карманы и попытался изменить ход мыслей. Вообще-то мне нужно было идти домой и заняться кое-какими запущенными делами, но вместо этого я добрел до ближайшего паба и, прихлебывая пиво, начал просматривать выписки, сделанные из журнала «Город и окрестности».
Ничего особенного корреспонденту раскопать не удалось. Мисс Б-н была сиротой. Банкс познакомился с ней перед путешествием на «Эндевуре», когда она была еще девочкой, и после возвращения отыскал. Где он ее нашел, откуда она родом? Об этом ничего сказано не было. И самое главное, куда она могла неожиданно исчезнуть через несколько месяцев после публикации в журнале? Причем эта публикация являлась единственным свидетельством ее существования.
Вот и все, что мы имеем. Очень похоже на единственное перо, намекающее на существование неведомой птицы. Неутешительное сравнение.
Павлинье перо, которое Джеймс Чапин привез из Конго, убедило дедушку, что его предположения верны. Где-то в Африке тоже водятся павлины. И он с упорством, достойным лучшего применения, пытался это доказать. Задумал экспедицию в Африку. Естественно, для этого были нужны деньги. И вот тут начались сложности. Пока все путешествия дедушка проводил за свой счет, но теперь деньги закончились. Ничего, решил он, потому что имел хорошие связи, богатых друзей и был полон оптимизма. Дедушка объявил, что намеревается отправиться с экспедицией в бассейн реки Конго на поиски неизвестного науке африканского павлина, и стал ждать, когда потекут денежки. Ждать пришлось долго. К его изумлению, гипотезу о существовании павлинов в Африке научные круги отвергли. Единственное перо сомнительного происхождения в качестве доказательства принято не было. Чтобы получить деньги, требовалось предоставить что-нибудь более солидное.
Другой бы, вероятно, отказался от затеи, но дедушке сделать это не позволила гордость. Скептицизм ученых лишь усиливал его фанатическую убежденность в своей правоте. Шли годы, и постепенно в научных кругах его начали считать одержимым, помешанным на павлинах.
Сидя в пабе на Юстон-роуд, просматривая свои записки о таинственной мисс Б., я не мог избавиться от параллелей. Единственное, что я имел, — рисунок женщины, которая, казалось, никак не могла быть связана с исчезнувшей птицей. По сравнению с этим перо моего деда, безусловно, было неопровержимым доказательством. В скверном настроении я двинулся домой, поговорить с Катей. Оказалось, она уже ушла. У лестницы висела записка: «Вестминстер, Архивный центр».
Мы живем в обществе, которое относится с почти суеверным трепетом к письменным подтверждениям свершившихся фактов. Люди согласны мириться с уничтожением тропических лесов и чуть ли не ежедневной гибелью разнообразных представителей флоры и фауны, но не дай Бог чему-нибудь случиться с письменными документами. Тут поднимается невообразимый шум. И в личной жизни редко кто не подвержен этой страсти. Например, я бережно храню материалы к книге об исчезнувших с лица земли птицах, которую никогда не напишу. Другие не выбрасывают квитанции об оплате за многие годы или рекламные меню давно закрытых заведений, отпускающих обеды на дом. Наши национальные архивы с каждым годом раздуваются все больше и больше. Строители железных дорог в эпоху королевы Виктории снесли уникальные дома времен Тюдоров, зато сохранили для потомства подробные описания расходов на железо и пиломатериалы. Погибли замечательные памятники архитектуры? Ничего. Зато в толстых церковных книгах тщательно записаны даты рождения и смерти членов прихода, начиная чуть ли не с раннего Средневековья.
Я нашел Катю в научном зале Архивного центра, в углу за большим аппаратом для чтения микрофильмов. Причесана иначе, брови нахмурены, сосредоточенно вглядывается в дисплей. В зале было тепло и слегка пахло мокрыми пальто.
Когда я приблизился, она, не отрываясь от чтения, улыбнулась и показала на стул рядом, затем принялась крутить катушки аппарата.
— Нашли что-нибудь интересное? — спросил я, глядя на экран, где мелькали написанные старинным каллиграфическим почерком фамилии, даты, населенные пункты.
— Сейчас… — пробормотала Катя. — Сейчас покажу. Вот смотрите, бухгалтерская книга квартала Марилебон[5] за 1774 год.
На экране высветились страницы старого потрепанного гроссбуха. В левой колонке адреса, рядом фамилии, даты и денежные суммы. На середине страницы я увидел надпись «Орчард-стрит» и дату: «30 апреля 1774 года». Рядом с каждым номером дома по этой улица была указана фамилия арендатора, кроме одного. Дома под номером 24.
— Кажется, в этом доме на Орчард-стрит, по слухам, жила мисс Б.?
— Да, — согласился я.
— Отсутствие фамилии арендатора дома номер 24 по Орчард-стрит означает, что, когда приходил сборщик арендной платы, дом был свободен. Теперь посмотрите сюда.
Катя перемотала микрофильм, достала из ячейки и вставила другой. Нашла нужное место.
— Вот. Орчард-стрит. Те же самые дома годом ранее. Эта страница за 8 июня 1773 года.
«Орчард-стрит, 24, Джозеф Банкс, эск.».
Катя повернулась ко мне:
— Я начала с 1772 года, чтобы наверняка. Тогда дом арендовал мистер Меткаф, а с июня 1773 года — Банкс. Как и сказано в журнале. Затем, к апрелю 1774 года, дом освободился.
— Что это означает?
— Означает то, что их связь к тому времени закончилась.
— Но ведь он мог перевезти ее куда-нибудь в другое место.
Катя отрицательно покачала головой:
— Об этом нигде не сказано. Ни в одной из книг, какие мы просмотрели. Наверное, она перешла к новому мужчине. Или просто надоела Банксу и уехала куда-то, после того как он с ней расплатился.
— Но с ней могло что-нибудь случиться.
Катя поморщилась:
— Понимаю. Умерла при родах. Или вскоре после этого.
— А ребенок? Нигде не упомянуто, что у Банкса были дети, хотя бы незаконнорожденные.
Катя пожала плечами, повернулась к аппарату и начала перематывать фильм.
— Это можно проверить.
Я вскинул брови.
— Как?
— Легко. — Она достала микрофильм из аппарата. — Мы просмотрим книги регистрации рождений и смертей в квартале Марилебон за 1773 и 1774 годы, станем искать женщину с фамилией, начинающейся на «Б» и заканчивающейся на «Н».
— Там могут оказаться таких десятки.
— Ничего, в любом случае у нас будут конкретные фамилии, с которыми можно работать.
Я задумался.
— Ладно… А если мы не найдем никакой подходящей фамилии? Что тогда?