— Послушай, Питер, — сказала леди Мэри. — Мне кажется, ты немного возбужден. Что-то случилось?
— Слишком много сливового пудинга, — ответил Уимзи. — И слишком много времени я уже провел за городом. Я настоящий мученик — вот кто я такой, — сжигающий себя в бренди, чтобы организовать семейный праздник.
— Да, это ужасно, правда? Но как у тебя идут дела? Я не видела тебя целую вечность.
— Да. А ты, кажется, совершенно поглощена своей декораторской деятельностью.
— Но надо же что-то делать. Меня просто тошнит от безделья, ты знаешь.
— Да, послушай, Мэри, ты давно виделась со стариной Паркером?
Леди Мэри не отрываясь смотрела на огонь.
— Я обедала с ним пару раз, когда была в городе.
— Правда? Он очень приличный малый, надежный, домовитый. Конечно, с ним не очень весело.
— Немного слишком серьезный.
— Ты правильно сказала — серьезный. — Уимзи зажег сигарету. — Мне было бы очень неприятно, если бы что-то его расстроило. Ему было бы очень тяжело. Я хочу сказать, что нечестно было бы в конце концов просто посмеяться над его чувствами или что-то в этом роде.
Мэри рассмеялась:
— Беспокоишься, Питер?
— Н-нет. Но я хотел бы, чтобы с ним вели честную игру.
— Ну, Питер, я ведь не могу ответить «да» или «нет» раньше, чем меня об этом спросят, правда?
— Не можешь?
— Ну, не ему. Это опрокинет все его представления о приличиях, тебе не кажется?
— Думаю, что да. Боюсь, его представления о приличиях и не позволяют ему задать тебе этот вопрос. Он таков, что, только вообразив, как некий дворецкий объявляет: «Главный детектив-инспектор и леди Мэри Паркер», готов хлопнуться в обморок.
— В таком случае это безвыходное положение, не так ли?
— Ты могла бы прекратить обедать с ним.
— Я могла бы, конечно.
— И сам факт, что ты не делаешь этого... Будет ли какая-нибудь польза, если я в истинно викторианском духе попытаюсь узнать что-либо о его намерениях?
— Откуда это внезапное желание сбросить со своих плеч заботу о ближнем, старина? Питер, с тобой все в порядке? Тебя никто не обидел?
— Нет-нет. Я скорее чувствую себя великодушным дядюшкой, вот и все. Старость, должно быть. И страстное желание быть полезным. Оно охватывает даже лучших из нас, когда цветущие годы остаются позади.
Мэри молчала, по-прежнему глядя на огонь.
— Как тебе нравится эта пижама? Довольно милая, правда? Это — моя модель. Боюсь, главный инспектор Паркер предпочитает старомодные ночные сорочки, как доктор Спунер, или как там его звали.
— Тебе будет тяжело расстаться с пижамой, — сказал Уимзи.
— Ничего. Я буду храброй и преданной. Здесь и сейчас я расстаюсь со своей пижамой навсегда.
— Нет-нет, — сказал Уимзи. — Не здесь и не сейчас. Пощади мои братские чувства. Очень хорошо. Значит, я скажу своему другу Чарльзу Паркеру, что, если он справится со своей природной скромностью и сделает тебе предложение, ты откажешься от своей пижамы и скажешь «да».
— Это будет большой удар для Хелен, Питер.
— К черту Хелен. Надеюсь — с робостью, — это будет еще не самый большой удар, который ее ожидает.
— Питер, ты задумываешь что-то дьявольское. Ну ладно. Если ты хочешь, чтобы я первая нанесла ей удар, я это сделаю.
— Вот и отлично! — небрежно сказал Уимзи.
Леди Мэри обняла его и подарила ему один из редких сестринских поцелуев.
— Ты славный старый балбес, — сказала она, — и выглядишь измотанным. Ложись спать.
— Иди к черту, — дружелюбно ответил лорд Питер.
Глава 13
Мисс Мерчисон чувствовала некоторое волнение в своем деловом упорядоченном сердце, когда звонила в дверь квартиры лорда Питера. Причиной этого волнения не были ни его титул, ни богатство, ни его холостяцкая жизнь — мисс Мерчисон за многие годы работы в офисе привыкла наносить деловые визиты холостякам, не придавая этому никакого значения. Но записка Уимзи весьма взволновала ее.
Мисс Мерчисон было тридцать восемь лет, и у нее была самая обыкновенная внешность. Она двенадцать лет проработала в конторе одного финансиста. В целом это было хорошее время, и только в последние два года она начала понимать, что преуспевающий финансист, который предпринимал столько блестящих начинаний, на самом деле лишь жонглировал ими, чтобы заработать себе на жизнь в постоянно усложняющихся обстоятельствах. Скорость росла, а он все добавлял яйцо за яйцом к тем, которые уже летали в воздухе. Но существует предел количеству яиц, которыми может жонглировать один человек. Однажды выскользнуло одно яйцо и разбилось, потом другое, а затем на полу оказался целый омлет. Жонглер исчез со сцены и сбежал за границу, его главный помощник прострелил себе голову, публика зашикала и засвистела, занавес упал, и мисс Мерчисон оказалась без работы в возрасте тридцати семи лет. Она поместила объявления в газетах, а пока стала отвечать на предложения, которые казались ей обнадеживающими. Выяснилось, что большинство нанимателей хотят, чтобы секретарши были молодыми и недорогими.
Затем, в ответ на ее собственное объявление, пришло письмо от мисс Климпсон, которая содержала машинописное бюро.
Это было не то, чего ей хотелось, но она все-таки пошла. И довольно скоро поняла, что это не совсем машинописное бюро, а нечто более интересное.
Лорд Питер Уимзи, таинственным образом находившийся за сценой, был за границей, когда мисс Мерчисон присоединилась к «кошечкам», и она не видела его вплоть до их встречи несколько дней назад. Тогда она впервые сказала ему несколько слов. Он выглядит странно, подумала она, но, говорят, у него есть голова на плечах. Как бы то ни было...
Дверь открыл Бантер, который, казалось, ожидал ее. Он сразу же проводил мисс в гостиную, уставленную книжными полками. На стенах висели хорошие гравюры, она также увидела обюссоновский ковер, рояль, просторный мягкий диван с подлокотниками и несколько глубоких уютных кресел, обтянутых коричневой кожей. Шторы были задернуты, в камине горел огонь, а перед хозяином стоял столик, на котором была расставлена серебряная чайная посуда; ее изящные линии радовали глаз.
Сэр Уимзи поднялся, отложил в сторону книгу, напечатанную готическим шрифтом, и приветствовал ее сухим, довольно безжизненным голосом, который она уже слышала в офисе мистера Эркварта.
— Очень мило с вашей стороны, что вы пришли, мисс Мерчисон. Ужасный день, не правда ли? Я уверен, что вы хотите чаю. Вы едите пышки? Или вы предпочитаете что-нибудь более современное?
— Спасибо, — сказала мисс Мерчисон, а Бантер услужливо застыл у ее локтя. — Я очень люблю пышки.
— О, отлично! Мы сами справимся с чайником, Бантер. Дай мисс Мерчисон еще одну подушку и можешь уходить. Вы снова получили работу, я полагаю? Как там наш мистер Эркварт?
— С ним все в порядке, — ответила мисс Мерчисон, которая не была болтлива. — Я хочу вам сказать одну вещь...
— У нас масса времени, — сказал Уимзи. — Не надо портить себе чай. — Он ухаживал за мисс с какой-то заботливой любезностью, и она была ей очень приятна. Она выразила свое восхищение крупными, отливающими бронзой хризантемами — по комнате были расставлены несколько букетов.
— О, я рад, что они вам нравятся. Мои друзья говорят, что они придают комнате вид женского будуара, но этим занимается Бантер, а я не протестую. Они создают приятные цветовые блики, вы согласны?
— Да, а книги выглядят достаточно мужественными.
— Это мое хобби, знаете ли. Книги — и преступления, конечно. Но преступления не очень декоративны, не так ли? У меня нет никакого желания коллекционировать веревки висельников и пальто убийц. Что бы я с ними делал? Как ваш чай, в порядке? Я должен был, конечно, попросить вас разлить его, но мне всегда казалось несправедливым пригласить в гости человека, а затем заставить его работать. А чем вы занимаетесь, когда свободны? У вас есть какая-нибудь тайная страсть?
— Я хожу на концерты, — сказала мисс Мерчисон. — А когда концертов нет, я ставлю что-нибудь на патефон.
— А сами музицируете?
— Нет, я не могла себе позволить по-настоящему учиться. Осмелюсь сказать, что мне, наверное, следовало бы это сделать. Но — все к лучшему, работа секретаря приносит больше денег. — Она улыбнулась.
— Я полагаю, что да.
— Если, конечно, ты не первоклассный музыкант, а я не стала бы таким. А третьесортные музыканты — это такое занудство.
— Да и живется им непросто, — сказал Уимзи. — Я с ужасом слушаю в кинотеатрах, как они, бедняги, играют самую настоящую халтуру вперемешку с кусками из Мендельсона и обрывками «Неоконченной симфонии». Возьмите сандвич. Вам нравится Бах? Вы предпочитаете современных авторов?
Он пересел на стул у рояля.
— Я оставляю выбор за вами, — ответила удивленная мисс Мерчисон.
— Сегодня мне хочется сыграть «Итальянский концерт». Он лучше звучит на клавесине, но у меня здесь его нет. Я считаю, что Бах хорошо влияет на душу. Успокаивает и тому подобное.
Уимзи сыграл концерт до конца, и затем, после небольшой паузы, одну из фуг. Он играл хорошо, создавая впечатление сдержанной силы, которая в таком изящном мужчине с экстравагантными манерами была неожиданной и даже беспокоящей. Закончив, он спросил, все еще сидя за роялем:
— Так что с пишущей машинкой?
— Она была куплена совершенно новой три года назад.
— Хорошо. Я выяснил, кстати, что, возможно, вы были правы относительно связи Эркварта с «Мегатериум траст». Это было очень полезное наблюдение с вашей стороны. Можете считать, что ваша работа получила высокую оценку.
— Благодарю вас.
— Есть что-нибудь новенькое?
— Нет, кроме того, что в тот вечер, когда вы заходили в офис мистера Эркварта, он остался после рабочего дня и был там довольно долго после нашего ухода. Он что-то печатал.
Уимзи сыграл арпеджио правой рукой и спросил:
— А откуда вы это знаете? Ведь вы ушли?
— Вы сказали, что хотите знать обо всем, что хоть в какой-то мере для Эркварта необычно. Я подумала: возможно, для него это необычно — остаться одному в офисе после рабочего дня; поэтому я гуляла по Принстон-стрит и Ред-Лайон-стрит, пока не увидела, как он выключил свет и ушел. Это было в половине восьмого. Утром я заметила, что некоторые бумаги, которые я оставила под крышкой своей пишущей машинки, были переложены на другое место, я и поняла, что он печатал.