В школе учителя все время шпыняли его. Вечно недовольный папаша ругал его за то, что он был мечтателем. Старик был прав, Йоахим действительно был мечтателем. Он ничего не доводил до конца, чем бы ни занимался: математикой или физикой, или помогал отцу складывать дрова, — результат был один и тот же. Он стоял с поленом в руке и рассматривал кольца на спиле, размышляя при этом, сколько лет было дереву, когда его спилили, и чего оно только не насмотрелось за свой век. Так он начал писать… Такая у него была форма защиты. Защита мечтателя.
И вот он пытается рассказать этим двоим в капюшонах нечто в том духе, что он любит Елену, что она является воплощением всех его мечтаний, и вот теперь он не знает, что ему дальше делать.
— Вы меня понимаете? — шепотом спрашивает он. — И ищу я именно ее, Луизу.
Один из них стоит сзади него, а второй спереди.
— Прошу вас, — умоляет он.
Резкий удар профессионала по коленям. Йоахим падает на согнувшихся ногах. Ему становится так больно, что он вскрикивает, впивается ногтями в пол, пытаясь приглушить боль.
— Нечего тебе было приходить сюда с твоими розысками, — бурчит один из них, заламывая ему руки за спину и надевая наручники, на этот раз еще жестче.
Ему снова нахлобучивают мешок на голову, ткань которого по-прежнему влажна от его собственного отчаянного дыхания. Он чувствует, как на плечо ложится чья-то рука, его ставят на ноги и выводят из комнаты, потом вверх по лестнице. Он поднимает ноги, стараясь нащупать ими ступеньки, и тут его настигает тяжелый удар рукой в спину.
— Ну, давай, иди.
Йоахим спотыкается, сильно ударяется ногой о ступеньку. Брюки за что-то цепляются. Он чувствует, как по ноге потекла кровь. Его грубо хватают за предплечье и практически переносят над последней ступенькой. Они опять вышли наружу. Ощущается запах елей, слышно, как ветер шумит в кронах деревьев. Они нетерпеливо подгоняют его вперед. Снова слышится звук раскрывающейся двери, и Йоахима забрасывают в салон.
Теперь он точно знает, что, вероятнее всего, умрет. Этим людям плевать на его жизнь. Возможно, теперь она и закончится. Единственное, чего бы ему хотелось, это увидеть Елену, хотя бы разок.
35
Теперь она может полагаться только на саму себя. Ни на Эдмунда, ни на Йоахима, который продал ее и пережитое ими за миллион. Теперь ей нужно быть сильной, думает она и смотрит на сотрудников клиники. Доктор пришел самым последним, и, судя по выражению его лица, ему меньше всего хотелось бы здесь присутствовать. Он смотрит куда-то в сторону практически все то время, пока санитарка рассказывает о том, как она застала пациентку за компьютером и как та не хотела ее слушаться. Елена сидит на стуле, слегка раскачиваясь взад и вперед.
— Я только хотела посмотреть, получится ли у меня зайти в интернет и проверить свою почту, — утверждает она.
Санитарка смотрит на врача, который представляет здесь руководство клиники. Слово за ним.
— Конечно же, это недопустимо, — в конце концов заявляет доктор. — Карточки пациентов не для всеобщего чтения.
Елена кивает. Все ее мысли сейчас заняты архивом. Она должна выяснить, есть ли в нем больничная карточка Хирша. Вернее, существует ли Хирш на самом деле, а не только в ее воображении.
— Вам следует вернуться в палату, — продолжает медик. — Мы должны завтра поговорить с вашим мужем. Разве это не лучшее решение?
До нее доходит, что это не риторический вопрос, а настоящий.
Доктор смотрит на санитарку.
— Не сопроводите ли вы фру Сёдерберг в ее палату? — Затем обращается к охраннику: — А вы, конечно же, идите к себе на проходную, вы больше здесь не нужны.
Елена поднимается. Она видит, как все в комнате зашевелились и расходятся восвояси. Охранник идет к двери, санитарка подходит к Елене и со строгим выражением лица указывает ей на выход. И тут Елена смотрит на врача. Видит, как тот подходит к телефону, стоящему на столе. Медленно, невероятно медленно доктор вытаскивает руку из кармана и протягивает ее к телефону. Эдмунд. Он хочет позвонить Эдмунду.
— Нет! — приказывает она таким грозным и властным голосом, что и сама его не узнает.
Все трое смотрят на нее. У нее стиснуты зубы, а виски ноют от боли.
— Вы не будете говорить с моим мужем!
Доктор стоит, положив ладонь на телефон. Неожиданно для Елены он выглядит виноватым, словно его застали на месте преступления.
— Ой, — вздрагивает он и больше ничего сказать не может, а по шее у него снова расползаются красные пятна.
Да и выражение лица санитарки тоже меняется. Или, может быть, оно было таким всегда? Нет, оно изменилось, как изменилось выражение лиц и у врача, и у охранника… Они ее боятся, в этом Елена уже полностью уверена. В их глазах виден страх, а в голосах чувствуется нервозность.
Она видит себя со стороны. Фру Сёдерберг. Елена Сёдерберг, единственная наследница всей этой империи, одной из крупнейших в стране. Одна из самых могущественных женщин в Дании. Она имеет здесь контрольный пакет акций. Они в ее подчинении. У нее есть власть над ними, над их работой, над их будущим. Одним росчерком пера она может испортить их карьеру. Вот откуда берется неприязнь. Вот из-за чего ее боятся.
— Вы что, не знаете, кто я? — тихо говорит она.
И тут она чувствует в себе ту Елену, которая заходила решительным шагом в гостиницу, которую запечатлели записи видеонаблюдения: Елену, сошедшую с тех кадров, энергичную, с холодным рассудком, жесткую. Елену, которой не нужно повышать голос. Ей достаточно говорить шепотом, и все равно ее будут слышать.
— Вы что, не знаете, что я могу вас поувольнять как ни в чем не бывало? Если вы хоть что-нибудь расскажете о случившемся, я буду все отрицать. Я могу сказать, что мне стало плохо от передозировки лекарств, и еще могу пожаловаться на ваш метод лечения. Если я скажу, что вы вели себя неподобающим образом, то послушают меня.
Елена выдерживает непродолжительную паузу, которой достаточно, чтобы она посмотрела в глаза каждому из них троих по очереди. И почувствовать ее — свою власть. Как приятно осознавать, что другие выполняют то, что она говорит.
— Мы с вами идем в архив, — спокойно произносит она.
Доктор идет впереди всех, указывая дорогу по лестнице. Они должны спуститься в подвал. Он включает освещение в пустом коридоре. Яркий белый свет освещает их бледные силуэты, медленно двигающиеся в противоположный конец коридора. Перед дверью врач останавливается.
— У вас при себе карточка-ключ? — спрашивает он санитарку.
Санитарка проводит карточкой по картридеру и набирает цифровой код. Индикатор на картридере начинает мигать зеленым светом, и слышится короткий щелчок. Елена отталкивает ее в сторону и с нетерпением открывает дверь, распахивает ее настежь и входит в архив. Наконец-то. В ее груди нарастает напряжение, и оно почти заглушает резкую боль в висках. Если бы только она могла не напрягать так челюсти… Но это невозможно, ее зубы прочно сомкнуты. За ней безмолвно стоят санитарка и охранник, прижавшись к стене, как заложники, как будто Елена вооружена. Она поворачивается к доктору, наиболее адекватному из этой троицы.
— Мне нужно найти медицинскую карточку человека по фамилии Хирш, — говорит Елена и повторяет фамилию по буквам.
— Какого года? — спрашивает медик.
— Этого я не знаю, — отвечает Елена.
— Это мужчина или женщина?
Вместо ответа Елена только пожимает плечами и смотрит на бесконечные ряды стальных полок, которые выстроились перед ними. От пола до потолка сплошные папки. Хорошо, что она не сказала, что даже не уверена в существовании карточки пациента с такой фамилией, что, возможно, этот человек существует только в ее голове. Она стискивает зубы еще сильнее.
Хирш найдется. Хирш должен найтись, а иначе… а что иначе? Этот вопрос оставляет после себя оглушающую пустоту в сознании. Иначе она должна признаться сама себе, что сошла с ума. Доктор целенаправленно идет по проходу между полками. Елена следует за ним, потом оборачивается, убеждаясь в том, что те двое так и стоят на месте, возле стены. Беглого взгляда достаточно, чтобы понять, что они не собираются ничего предпринимать, смирившись с происходящим.
Доктор так же уверенно останавливается перед одной из полок и начинает просматривать стоящие на ней папки из конца в конец. Поиски идут медленно, врачу приходится доставать из каждого ящика папки с карточками и перелистывать их. Елена тоже достает ящик и занимается тем же: перелистывает карточки с фамилиями, начинающимися на «Хи».
Записи, сделанные как курица лапой, содержат в себе массу историй. Некоторые состоят лишь из одного листика, а другие толстые, в которых страница за страницей рассказывается о лечении сифилиса или туберкулеза, болезни прошедшего столетия, другого времени.
Елена нетерпеливо перебирает карточки и, боясь что-либо пропустить, перелистывает их по несколько раз заново. Хикс Арне. К этой карточке она возвращается, сомневаясь в том, что правильно прочитала фамилию: может быть, она перепутала, может, там было написано «Хирш»? Опять возвращается к этой карточке. Но нет, у Арне Хикса была лейкемия, это было еще в сороковые годы. Он умер, все произошло быстро. Бедняга.
Елена листает дальше, ее пальцы скользят по тонким листам карточек. Она даже порезалась и слизывает языком капельки крови, появляющиеся из ранки. Она готова расплакаться от разочарования. Она так близка к развязке. Так близка — а может быть, ничего и не найдет. Из-за того, что ни в одной карточке, которую она пролистала, не встречается фамилия Хирш, ее сердце начинает биться медленнее. Шансов остается все меньше и меньше.
— Вот, — говорит доктор, усталый, раздраженный, униженный.
И протягивает ей папку. Тонкую.
Елена роняет карточку, которая была у нее в руках, и бумаги разлетаются по полу перед ней. Она вырывает папку из рук врача и читает надпись на обложке. Хирш, Уильям. Она чувствует, как сердце начинает биться быстрее, открывает карточку и с жадностью читает все, что там написано. Наконец-то она получит эту информацию, узнает, кто такой Хирш. Вверху написана дата рождения: одна тысяча девятьсот восемнадцатый год. Еврей. Неужели тогда такое писали? Госпитализирован в 1937 году с приступом аппендицита, прооперирован — все прошло хорошо — и выписан из клиники. Вот и все. Елена перелистывает взад и вперед эти несколько страничек. Прочитывает его персональные данные. Он был женат на Розе Хирш. Уильям и Роза? Ей что-нибудь говорят эти име