Голос Ибен словно оторвал его от мыслей. Он посмотрел мимо нее, на опущенные жалюзи, надежно защищавшие комнату от солнечного света.
— Да, это можно рассматривать и так, — ответил он. — У меня было такое ощущение, что нам, двоим, дан новый шанс.
— И вы ни о чем ее не расспрашивали? — Вопросы Ибен были так разумны и естественны, что начинали раздражать его.
— Конечно же, я интересовался ее прошлым.
— Но вас не удивляло то, что вы не получали никакого ответа?
Удивляло ли это его? Он действительно расспрашивал ее, будучи любопытным и желая знать все о женщине, которая теперь принадлежала ему. Они лежали совершенно голыми, прижимаясь друг к другу, в его постели. Он отчетливо помнит: Луиза была такой оживленной. Из-за нее у него перехватывало дыхание. После разрыва с Эллен он считал, что уже никогда больше не сможет быть близким с другим человеком. Интимные отношения были связаны для него с долгом и тяжким бременем. Но именно это с Луизой складывалось совершенно по-другому. Она никогда не расспрашивала его о прошлом. Единственное, к чему она стремилась, была близость, близость с ним.
Нет, он не задавал ей много вопросов. Он знал лишь одно: это его женщина. Он задавал вопросы, потому что полагал, что следует это делать. Так бывает. Но когда она сказала, что не поддерживает отношений с семьей, он ощутил облегчение. Облегчение — потому, что она не была ничем связана, потому что она оказалась полной противоположностью Эллен.
Он смотрит на Ибен, и теперь на ее лице есть какой-то намек. Сочувствие? Она откашливается.
— Вы хотите узнать о Луизе еще что-нибудь?
Йоахим покорно кивает, при этом ему больше всего хочется крикнуть «нет». Он не хочет копаться в старом белье: мужчине не нужно ничего знать кроме того, что его женщина любит его.
— Луиза Андерсен выросла в детском доме под Раннерсом. Ее мать была наркоманкой, и Луизу отняли у нее, когда она еще была совсем ребенком. Мать умерла, когда девочке было примерно шесть лет, но они никогда не встречались. По-видимому, она об этом так ничего и не узнала. Кто ее отец, неизвестно. Она жила в однокомнатной квартире в Раннерсе до девятнадцати лет. С этого момента у нас очень мало информации о ней в архивах.
— Например?
— Один арест, после которого ее довольно быстро отпустили.
— Арестовали за что?
— На улице Скельбек в Копенгагене, — отвечает ему Ибен, и ей больше ничего не нужно добавлять.
Все копенгагенцы знают, что на улице Скельбек ошиваются проститутки самого низкого пошиба, стоящие на самой низкой ступеньке в своей иерархии, иностранки или наркоманки, сидящие на игле.
— О ней совершенно ничего не известно за эти последние пять лет.
Йоахим опустил взгляд на пол. Такое ощущение, что все в нем налилось свинцом. Луиза? Его Луиза?
— Ничего? — спрашивает он, почти не узнавая свой собственный хриплый голос.
— Да, больше мы ничего не знаем о том, что она все это время делала.
— Но разве можно так просто исчезнуть?
Ибен пожимает плечами:
— Она могла поехать в Гамбург на заработки. Так многие поступают, там больше клиентов. Или в Швецию, но нам об этом ничего не известно.
— Но ведь в наши дни всегда остаются какие-нибудь следы? — возражает Йоахим.
— Вы считаете? — спросила Ибен уже совершенно по-человечески. — Только в две тысячи тринадцатом году в Дании семьсот десять человек исчезли из всех систем. Сорок из них так и не были найдены.
Йоахим встретился с ней взглядом, но тут же был вынужден опустить голову снова. Когда смотришь полицейскому в глаза, от этого правда, которую ты узнал, становится в той или иной степени еще хуже. Луиза. Все то, чего он о ней не знает. Почему она ему об этом ничего не рассказывала? Что она скрывает? Нет, он должен собраться с мыслями.
— Послушайте, я видел удостоверение личности Луизы… ее медицинскую страховку. Такие документы, — лепечет он.
— Вы еще что-нибудь видели? Какой-нибудь документ с фотографией?
— У нее есть водительское удостоверение, черт побери, — выходит из себя Йоахим. Это уже становится просто смешно.
— Мы видим, что она получила новое водительское удостоверение здесь, в Рённе. — Ибен перелистывает свои бумаги, довольно театрально, как это показалось Йоахиму. — Предоставив свое свидетельство о рождении.
— И?
— Должно быть, она выкрала удостоверение личности… Луизы Андерсен. Ее сумочку.
— Я вас не понимаю. Что, какая-то другая Луиза Андерсен заявила в полицию о том, что у нее что-то украли?
Ибен резко поворачивается на стуле:
— Вот что в действительности делает этот случай таким сложным, так это утверждение Эдмунда Сёдерберга, что эта женщина — никакая не Луиза, а его жена Елена, пропавшая три года тому назад.
Йоахим ошеломленно уставился на Ибен.
— Я понимаю, что это трудно сразу воспринять, — соглашается она.
Потрескивание лампы дневного света на потолке еще сильнее раздражает Йоахима. Он пытается осмыслить всю эту новую информацию и ничего не может понять.
— Мы ничего точно не знаем, — настойчиво продолжает Ибен.
Йоахим пытается набрать в легкие как можно больше воздуха. Пытается понять то, что он слышит.
— Я выйду ненадолго, хочу узнать, как далеко они продвинулись.
Йоахим остается один слушать потрескивание лампы. Он не имеет совершенно никакого представления, как долго ему пришлось ждать, пока дверь снова открылась.
Ибен снова усаживается в свое кресло.
— Мы бы очень хотели, чтобы вы побеседовали с ней, — говорит она.
— Да, а где она? — поинтересовался Йоахим, поднимаясь.
— Я хочу, чтобы вы понимали, для чего я вас сейчас отведу к ней. Нам нужно, чтобы вы попытались убедить ее рассказать то, что она знает. Сделаете это?
Йоахим продолжает стоять как вкопанный.
— Что вы имеете в виду?
— Мы несколько сомневаемся насчет ее нынешнего состояния.
Йоахим непонимающе смотрит на нее.
— Вполне возможно, что она больна, — поясняет свои слова хозяйка кабинета.
— Больна?
— Мы еще не знаем. Мы вызвали врача из местной больницы, но надеемся, что все может проясниться, когда вы поговорите с ней. Вполне вероятно, она расскажет вам то, что пока скрывает.
— Больна? — не верит своим ушам Йоахим.
— Например, шизофренией, — заявляет Ибен таким тоном, словно это самое обычное заболевание в мире. — Она сейчас немного не в себе, но, возможно, ей пойдет на пользу, если вы с ней поговорите. Не исключено, что вам удастся успокоить ее и уговорить рассказать немного больше.
Больна. Йоахим поднялся, но ему приходится опираться рукой на стул. Кажется, кровь сейчас вырвется наружу из него, как и все остальное, что в нем есть.
— С вами все в порядке?
Внезапно он чувствует себя изнуренным. Абсолютно изнуренным. Неужели все это правда? Он зажмуривается, и на мгновение перед ним предстает Эллен в своей худшей поре, бегущая к нему, словно умалишенная, пытающаяся задушить его, кричащая и рвущая на себе волосы, угрожающая при этом совершить с собой нечто ужасное. Только не Луиза. Йоахим не сможет этого выдержать.
Ибен выводит его из своего кабинета, и они выходят в коридор. «Кабинет для допросов № 2». Она сидит там. Йоахим не знает, чего ему ожидать. Да и вообще, больше не знает ничего.
7
Луиза не пошевельнулась с тех пор, как Мортен Раск вышел. И вот наконец дверь открывается, и в кабинет входит полицейская Ибен, а за ней Йоахим. Он заходит как-то странно, неуверенно садится на стул, стоящий рядом с Луизой, и берет ее ладони в свои. Она хочет выйти, и больше ничего.
— Мы можем остаться наедине?
Ибен задумалась на некоторое время над его просьбой, но потом утвердительно кивнула:
— Я буду прямо за дверью. Позовите меня, если что-нибудь понадобится.
— Мы уже можем уезжать? — спрашивает Луиза, когда они остаются одни.
Она смотрит на него: что это он ее так разглядывает, словно исследует?
— Почему ты так на меня смотришь? Что они там обо мне наговорили?
— Луиза, они просто хотят знать все по этому делу… и я тоже хочу. Ты что-нибудь знаешь? Ты мне что-то не рассказала?
Луиза смотрит в сторону. Ее разбирает злость. Но по большому счету она не имеет права злиться. Ему следует знать это. И она должна была рассказать ему об этом в самом начале. Но как сказать, что ей нечего рассказывать? Как описать словами эту сплошную пустоту? Вот эту кричащую пустоту? Надо ли объяснять, что она осталась совсем одна в этом мире? Никому нет до нее дела, никто не скучает по ней и не нуждается в ней. Она потеряла сознание на пароме по пути на Борнхольм. Пришла в себя. И никому не было до нее дела. Как это можно объяснить?
— Я выросла в детском доме, — говорит она тихо.
— Почему ты мне об этом никогда не рассказывала? — Йоахим выглядит подавленным, задавая ей этот вопрос.
— А зачем я должна была рассказывать? Тогда бы я выглядела такой несчастной в твоих глазах. А мне бы этого не хотелось.
— Ну а что было потом? — продолжает расспрашивать Йоахим.
Голос у него такой добродушный, он разговаривает с ней так, как говорил бы с маленьким ребенком. Это вызывает у нее беспокойство.
— Они говорят, что ты исчезла. Что о тебе ничего не известно с тех пор, как тебе исполнилось девятнадцать лет, и до того момента, когда ты появилась здесь, на Борнхольме. Где ты жила все это время?
Луиза только пожимает плечами и качает головой, крепко стискивает зубы. Видно, как она вся напряглась от подбородка до затылка. Заметно, как у нее замирают спина и руки. И это хорошо, что она заставляет свое тело реагировать. Она может прогнать прочь чувства и мысли, отправить их подальше.
Она ощущает его пристальный взгляд на своем лице. Словно он что-то ищет. Она совсем этого не выносит. Он не должен смотреть на нее таким взглядом. Как будто бы она ему совсем чужая.
— Это я, — тихо говорит Луиза, берет его за руку и шепчет на ухо: — Давай уйдем отсюда.