езной. Мало того что она нашла эти трупы, она еще и знает в лицо всех участников этой старой драмы. Она обнимается с Мартином на прощание. Это удивительно. Они, собственно говоря, совершенно не знают друг друга, и все же теперь она больше уверена в нем, чем когда-либо была уверена в Эдмунде.
— Спасибо, Мартин. Я никогда не забуду все то, что вы для меня сделали, — шепчет она в его объятиях.
Она садится на место пассажира возле начальника участка, который ожидает, пока она пристегнется ремнем безопасности, и только после этого включает зажигание. Они едут молча и быстро выезжают на автостраду. Елена смотрит в окно и слушает вполуха, о чем полицейский разговаривает по телефону.
— Криминалисты сравнили имеющиеся у нас снимки с телом. Все говорит о том, что это Уильям Хирш, — сообщает он, но при этом уверяет ее, что это пока не окончательная информация и следует еще сделать анализ ДНК и некоторые другие исследования.
Елена понимает, у кого они будут брать пробу ДНК для сравнения. Теперь у нее есть доказательство. Каролине и Эдмунду больше не удастся скрывать правду. Они больше не смогут выдавать ее за душевнобольную или пытаться упрятать ее в психбольницу.
— Второй утопленник — это солдат Генри Луис Миллер, если, конечно, это был его жетон. Теперь нам нужно только выяснить, каким образом он оказался в этой истории, — продолжает полицейский.
— А вы вообще уверены, что между ними есть какая-нибудь связь?
— Два трупа, лежащие почти один на другом… Мой немалый опыт подсказывает, что это вряд ли может быть совпадением.
— Но ведь между двумя смертями больше двадцати лет? — с удивлением возражает Елена.
Они паркуются перед каким-то коттеджем. Елена смотрит на это несколько унылое здание из красного кирпича, с плоской крышей и навесом для двух машин.
— Мы нашли одного фотографа-энтузиаста давних лет, и это было непросто, — говорит полицейский, подходя с Еленой к двери.
Их уже ждут. Пенсионер-фотолюбитель выходит им навстречу, от него несет едой и псиной. Они идут за ним в подвал, в помещение с низким потолком и зашторенными окнами.
Елена пристально смотрит на него. Тощий мужчина, но при этом с выдающимся животом. Интересно, как так получается, что весь жир собирается вокруг желудка?
Он аккуратно закрывает за ними дверь, выключает обычный свет и тут же нажимает на другой включатель — и комната заполняется приглушенной красной подсветкой. Проходит какое-то время, пока глаза Елены привыкают к ней. Фотограф свободно передвигается в узком проходе между двумя большими столами, на которых стоит множество пластмассовых посудин и ванночек.
Елена никак не может успокоиться по поводу связи между этими двумя утопленниками. Какой-то американский солдат. Что он делал в Дании? Почему он очутился в озере возле Уильяма?
— Я сейчас полностью отключу свет. Вы подождете здесь или выйдете наружу?
Елена и начальник полицейского участка решили подождать снаружи, погреться на солнышке. Все равно было бы мало пользы, если бы они стояли внизу над душой у этого старика.
Ожидание невыносимо. Елена коротает время, прогуливаясь взад-вперед вдоль этого небольшого коттеджа. Она наблюдает за молодыми мамашами, возвращающимися домой со своими малышами, за слесарями, идущими устанавливать новые стиральные машины или ремонтировать стоки. Обычная жизнь. Елена снова возвращается в мыслях к тому, что Йоахим говорил как-то вечером на острове. Он цитировал отца Робинзона Крузо, который незадолго до отплытия Робинзона сказал своему сыну: «Где-то посредине жизни есть островок счастья» — или что-то в этом роде. Он не хотел, чтобы Робинзон стал богатым или знаменитым. Человек должен находиться где-то посредине, в обычной жизни.
— Средний класс, — шепчет Елена и заглядывает в окно этого коттеджа.
Отец Робинзона говорил о среднем классе. О том, что нужно довольствоваться тем, что является достаточным, стремиться найти счастье в близких взаимоотношениях с людьми, заниматься своей работой, наслаждаться досугом, иметь хобби, как у этого фотографа-любителя. Но отец Робинзона, видимо, обращался к глухим: как Крузо, так и Аксель, отец Елены, стремились к большему, гораздо большему. Пытались получить слишком многое.
— Фру Сёдерберг?
Она оборачивается к начальнику полицейского участка.
— Он проявил пленку. Пойдемте посмотрим?
Елена спускается следом за этими двумя мужчинами в подвал, в комнату без света.
— Негативы уцелели, — сообщает им старик. — Вопрос теперь в том, что на них изображено.
Елена осторожно обходит стол, становится возле него и смотрит, что получилось на каждом снимке. Он опускает белый лист в плоскую ванночку длинными пластмассовыми щипцами и держит там его некоторое время, потом достает оттуда и перекладывает в следующую емкость. Старик работает спокойно. Несколько различных листов лежат в разных ванночках одновременно. Потом он указывает на одну из посудин.
— Ну вот, что-то у нас все-таки получилось, — дружелюбно говорит он.
Елена пытается рассматривать. Поначалу ничего не происходит, но затем начинают медленно прорисовываться какие-то контуры, тени расширяются, становятся резче, изображение приобретает четкость. Плантации клубники, молодые люди ходят, наклонившись вперед, вдоль рядов. Цвета другого времени, цвета фирмы «Кодак». Это выглядит абсолютно обычной жизнью.
Следующий снимок. Там же, на клубничном поле. Трое мужчин стоят обнявшись, плечом к плечу. Они в шортах и футболках, вспотевшие, молодые, радостные. Елена рассматривает лица. Один из них — Генри? Она не представляет себе, что следует искать. Фотограф щипцами поднимает снимок и перекладывает его на несколько секунд в следующую ванночку с жидкостью. Потом карточка висит, пока не высохнет, на веревке, протянутой под потолком через всю комнату. Трудно что-то увидеть при этом красном освещении.
— Подождите, — говорит Елена.
Полицейский смотрит на нее, а она смотрит на Генри, молодого американского солдата.
— С вами все в порядке? — спрашивает он ее.
— Я знаю, кто он, этот мертвый солдат, — уточняет Елена, поворачивается и смотрит на полицейского. — Я знаю, кто он.
63
Солнце делает то, что ему и предписано: движется к зениту. Еще не полдень, и худшее впереди. Йоахим смотрит на Эллен, пытается что-то сказать, но у него получается лишь какой-то жалобный звук, с трудом пробивающийся сквозь кляп. Она мигает налитыми кровью глазами, пот льется с нее ручьями. А где же Коллисандер? Он что, просто сейчас за дверью? Сидит себе спокойно в тенечке и ждет, пока из них вытечет последняя капля влаги?
Портрет загадочной дамы по-прежнему стоит перед ними. У нее необычное выражение лица, от которого Йоахим не в силах отвести взгляд. Когда-то этот портрет был женщиной, которая, как и все, дышала, думала, ела, любила. На какое-то мгновение Йоахим видит ее словно живую перед собой. Выражение лица этой загадочной женщины, с которым она смотрит через плечо в глаза тому, кто смотрит на нее. В ее взгляде, взгляде Луизы, чувствуется какая-то снисходительность, нарисованная прямо на ее мертвой коже. Она смотрит с состраданием на Йоахима, на Коллисандера, на всех, кто встречается с ней взглядом. Она прощает это бесконечное женоненавистничество, которое отняло у нее жизнь. Женоненавистничество, которое само по себе является движущей силой таких художников, как Коллисандер и многих других… как Йоахим? Это полностью укоренившееся и жгущее чувство — не быть видимой, не быть любимой.
Из-за недостатка любви человек или погибает, или становится великим. Художник, писатель — не важно. Если человек не может получить достаточно любви от того единственного, который для него действительно что-то значил, тогда его начинают любить тысячи, миллионы. Но к каждому новому почитателю, к каждой проданной книге, к каждой картине, вывешенной в огромных залах, растет гнев. Тогда художник пытается трахать молоденьких девушек. Это не помогает. Тогда он начинает их избивать или унижать. И опять не помогает: невозможно избавиться от этого чувства злости. В конце концов Коллисандер пошел дальше, он убил ее, содрал с нее кожу. И вот она воскресла прямо здесь, перед Йоахимом. С этим легким взглядом через плечо, почти незаметной улыбкой на маленьких красных губках. Нет никакого сомнения в том, что она прощает мужчинам их ненависть к себе. А с другой стороны, она говорит: моей смертью вы убили самих себя, вы потеряли все, а я продолжаю жить.
Да. Йоахим убил самого себя. Вот этим путешествием в Италию. Теперь он понимает, как сделал из Эллен монстра своими отказами, своей тиранией. За все это он должен благодарить только себя. А Эллен снова ответила, как только у нее появился шанс, когда Йоахим попросил ее о помощи. Она решила: ладно, давай вместе отправимся в ад и погибнем рука об руку.
Глаза Эллен закрыты. Она еле-еле дышит и слегка покачивается взад-вперед. Йоахим отводит от нее свой отчаянный взгляд вверх, но солнечный свет ослепляет его. Тогда он наклоняет голову вперед, опускает подбородок на грудь и закрывает глаза. И тут перед ним появляется лицо Елены. Ее светлые волосы, глаза, смотрящие на него. Снова этот комок подходит к горлу. Мысль о том, что он ее больше никогда не увидит, стала невыносимой.
Никто ведь не знает, где находятся Эллен и Йоахим. Через некоторое время полиция начнет разыскивать их, несомненно, начнет. Но Коллисандер сможет выйти сухим из воды, избавившись от трупов. Теперь он будет умнее. Он сделает так, чтобы они и в самом деле исчезли бесследно. И никто, даже Елена, не будет иметь ни малейшего представления о связи между их исчезновением и новыми загадочными творениями Коллисандера. И раз никто не будет знать об этой связи, ничто не сможет отвести подозрение в убийстве от Елены. Она окажется в тюрьме. Полиция обнаружила ее ДНК в волосках на теле Луизы. И им больше ничего не требуется.
Нет. В отчаянии он дергает руками, но крепко связанные веревки не поддаются. Он тянется изо всех сил, но от этого ему становится больно, растертая кожа печет. От звуков, которые раздаются при его попытках вырваться, Эллен открывает глаза и горестно смотрит на него. Она уже отчаялась что-либо сделать — это видно по ней.