Из этого вытекает, что этруски пришли в Италию из-за моря, а Лемнос был временным пунктом, где они останавливались на пути с востока на запад, или даже исходной точкой, откуда начала свое продвижение одна из групп этрусских мореплавателей.
Теория малоазийского происхождения этрусков получила подтверждение в дальнейшем, когда было обнаружено, что между некоторыми малоазийскими и этрусскими именами существует удивительное сходство. В пользу этой теории свидетельствуют и некоторые восточные элементы, ясно различимые в архаическом изобразительном искусстве этрусков. Их можно объяснить как влияние восточной родины этрусков, как реминисценцию традиций и образа мыслей малоазийских тирренов.
Казалось, что факты доказывают сообщения Геродота. Одни данные согласовывались с другими и подтверждались третьими. И тогда некоторые ученые осмелились пойти дальше и задать вопросы, на которые нелегко найти ответ: когда тиррены пришли в Италию? Каким образом это произошло?
В науке смело поставленные вопросы ведут либо к сенсационным открытиям, либо к рискованным гипотезам. Надо сказать, что различного рода предположения о приходе этрусков в Италию — а их было сделано не так уж мало — относятся в своем большинстве ко второй категории, хотя люди, высказывавшие их, приложили немало усилий и проявили недюжинное остроумие для того, чтобы их конструкции выглядели как можно правдоподобнее и убедительнее.
Эти гипотезы переносят нас в последние столетия II тысячелетия до н. э. В то время в Восточном Средиземноморье происходили коренные изменения, определившие будущую судьбу и величие Европы, населенной пока что примитивными племенами, которые умели применять лишь каменные орудия и не знали городской цивилизации. В наших представлениях об этой эпохе до сих пор смешиваются реальные события, мифы и догадки, несмотря на то что археологические исследования приводят к новым открытиям, которые помогают обнаружить совершенно неожиданные связи между странами и континентами.
Лемносская стела. VII в. до н. э.
Большое значение имели тогда восточные районы нынешней Греции, острова, лежащие между Грецией и Турцией, Крит и западное побережье Турции — то есть область, именуемая в специальной литературе Эгейской. Как и вся восточная часть Средиземноморья, Эгейская область в последней трети II тысячелетия до н. э. была ареной сложных событий, в которых важную роль играли могущественные державы того времени — Египет, царство хеттов и Микены в Пелопоннесе. Царство хеттов и Микены слабели, Египет же благодаря своему выгодному географическому положению сумел удержать сильные позиции. Однако и он подвергся нападениям между XIV и XIII веками до н. э., когда этого района достигли народы, пришедшие морским путем с востока и продвигавшиеся дальше на запад.
«Морские народы» — так их называют некоторые источники — внушали страх населению прибрежных областей. Вместе с тем их экспансия открыла новую эпоху в истории Эгейской области. На развалинах старых культур в последующий период возникла новая цивилизация, достигшая очень высокого развития, особенно в Греции. С этими мощными движениями и преобразующими ход истории событиями в Эгейской области, бесспорно, связано и проникновение в XII — X веках до н. э. в Италию с севера по суше новых племен, носителей уже известной нам культуры Виллановы. Они говорили на индоевропейских языках и отличались от более древнего населения Италии тем, что умели выплавлять и обрабатывать железо.
Сторонники теории восточного происхождения этрусков считают их приход в Италию из Малой Азии частью так называемого эгейского переселения. Большинство из них полагает, что этруски появились в Италии не все одновременно, что они прибывали на новую родину постепенно, небольшими группами. По мнению австрийского исследователя ІІІахермейера, например, этруски заняли территорию Центральной Италии двумя большими волнами.
Если вспомнить о средствах, которыми располагали мореплаватели в первые века I тысячелетия до н. э., то действительно трудно предположить, что все этруски переселились в Италию одновременно. Вряд ли также они могли преодолеть расстояние между Малой Азией и Италией, не делая остановок по пути. Если они избрали этот далекий и трудный путь, то группы переселенцев должны были останавливаться в удобных для них пунктах и лишь спустя более или менее длительное время двигаться дальше.
Дата прихода этрусков в Италию определяется поразному. Нынешние сторонники теории восточного происхождения высказываются против слишком раннего периода. Преобладает точка зрения, что этруски захватили Умбрию в первой трети I тысячелетия до н. э. Одни считают, что это произошло в IX или VIII веке до н. э. По мнению Шахермейера, первая волна этрусков достигла Италии в начале I тысячелетия до н. э., вторая — в VIII веке. Однако, несмотря на многие убедительные свидетельства, восточная теория принимается далеко не всеми исследователями. Скептические замечания расшатывают ее хитроумную конструкцию, в ней находят изъяны, которые снова говорят о непрочности позиций ее сторонников, и тень сомнения падает на все, что считалось доказанным или хотя бы правдоподобным. Лишенные своей опоры, гипотезы опять становятся тем, чем были с самого начала,— построениями, выражающими лишь мнение своих создателей.
Скептической переоценки не избежал и сам Геродот. Его рассказ о прибытии тирренов в Италию, который сторонники восточной теории считали ее историческим фундаментом, противники называли не больше не меньше как легендой, с помощью которой греческий историк «объяснил» сходство между названиями малоазийского города Тира и италийских тирренов — этрусков.
А как же быть с данными, которые, по мнению некоторых исследователей, убедительно доказывают правдоподобность рассказа Геродота?
Критика сильно поколебала веру в них.
Названия «турша» и «тиррены» вовсе не обязательно принадлежали одному и тому же народу, во всяком случае, это не подтверждается бесспорными данными. Но если вызывает сомнение этот факт, то и все остальные умозаключения оказываются беспочвенными. Больше того, нигде не сказано, что народ, который египтяне называли «турша», действительно двигался с востока. В сложном переплетении событий, характерном для Восточного Средиземноморья в период эгейского переселения, турши могли явиться не с востока, а с запада и оттуда угрожать безопасности Египта.
Вопрос о лемносской стеле, считающейся одним из наиболее убедительных доказательств истинности восточной теории, ее противники, как правило, обходят молчанием. Но прежде чем пытаться дать историческое объяснение этому действительно уникальному открытию, необходимо ответить на ряд нелегких вопросов и в первую очередь доказать, что надпись действительно сделана на этрусском языке. Пока это не удалось, поэтому делать далеко идущие выводы преждевременно. Но один факт заставляет быть осторожным — археологические раскопки на Лемносе, как и в других районах Восточного Средиземноморья, пока не привели к открытию, которое можно было бы с уверенностью связать с этрусками и которое бы бесспорно свидетельствовало о их пребывании в Малой Азии. Когда же противников теории восточного происхождения этрусков вынуждают высказать их точку зрения на лемносскую стелу, они уклончиво отвечают, что она может быть одиночным свидетельством того, что Эгейская и Тирренская области в древности были населены жителями, которые говорили на родственных языках, или что между территорией, населенной этрусками, и островом Лемносом существовала связь, обусловленная неизвестной пока миграцией населения в доисторическую эпоху. Так же они объясняют примеры внешнего, по крайней мере, языкового родства между малоазийскими областями и Этрурией.
Против теории восточного происхождения этрусков был, наконец, выдвинут и такой аргумент: если этруски пришли в Италию с востока морским путем, то почему почти все их города в Италии находятся вдали от морского побережья, а не на берегу, что было бы естественнее для народа, связанного с морем?
Конечно, всегда легче указывать на изъяны других теорий, чем найти убедительные аргументы в подтверждение своей точки зрения, ибо со стороны ошибки и недостатки намного заметнее. Однако это не может служить оправданием в мире науки, признающем только точные и логичные доказательства. Остается лишь признать, что теория восточного происхождения этрусков имеет немало слабых сторон и ее поборники не настолько уверены в себе, чтобы просто отмахнуться от выдвигаемых против нее возражений.
В не лучшем положении находится и третья теория — теория местного происхождения этрусков.
Ее сторонники, а к ним относятся, например, известные итальянские этрускологи Альфредо Тромбетти и Джакомо Девото, главные свои аргументы черпают из области лингвистики. Они подчеркивают, что язык этрусков не относится к индоевропейским языкам, на которых говорили переселенцы, проникавшие в Грецию и Италию во II тысячелетии до н. э. Население, жившее в Италии до их прихода, говорило на другом языке, который и следует считать родоначальником языка этрусков. Таково, по крайней мере, мнение исследователей, утверждающих, что этруски не только происходят от италийских племен, но и относятся к древнейшему населению Италии.
Но если этруски действительно представляют собой автохтонное население Италии, то как объяснить тот факт, что связанные с ними находки относятся к сравнительно позднему периоду — точнее, к VIII, самое раннее к концу IX века до н. э.? Как, далее, объяснить, что язык древнего италийского населения оказался настолько жизнеспособным, что стал основой для языка этрусков, в то время как никаких других достоверных сведений об италийских автохтонах не сохранилось?
Таким образом, и теория о местном происхождении этрусков имеет свои «белые пятна», и ее аргументы не всегда убедительны.
Ученых, естественно, не может ободрить тот факт, что усилия многих известных исследователей не дали никаких результатов, кроме новых гипотез, пусть нередко остроумных и более или менее правдоподобных, но все же не подтверждаемых неопровержимыми доказательствами, и что за их хрупкой конструкцией мы ясно различаем Геродота или Дионисия Галикарнасского.