Состояние отца семейства было едва ли лучше: он замер в ступоре, устремив пустой взгляд в пространство, что-то бормоча…
Приведя женщин в чувство, врач подошел к единственному окну. Оно выходило в сад и было заперто: верхняя часть рамы изнутри крепилась болтом к нижней.
Расследование ничего не дало – никаких улик, примет, следов… зацепиться было не за что. Разбиралась полиция, врач провел собственное расследования, пытались и другие. Но тщетно.
Джордж Рид умер, а затем исчез. Вот и все, что известно по сей день.
Холодная ночь
Первый день сражения у Стоун-ривер[5] отгремел, завершившись для армии федералов фиаско. За исключением позиций на крайнем левом фланге, которые удалось сохранить, противник потеснил их повсюду. Потрепанные и разрозненные цепи залегли за железнодорожной насыпью. Только здесь они смогли прийти в себя и организовать оборону: укрывшись за полотном, как за бруствером, последние несколько часов отражали атаки противника. Отступать было некуда – позади открытое пространство, лишь кое-где утыканное валунами, а между ними мертвые тела солдат армии северян. Но их хотя бы пытались убрать. Перед насыпью тел было куда больше: вперемешку здесь лежали федералы и конфедераты. Их не трогали.
Среди мертвецов, что оказались за нашими спинами, лежал сержант федеральной армии – пуля попала ему в лоб, прямо в середину. Один из наших хирургов, скорее всего из праздного любопытства, а может быть, для того чтобы развлечься самому и позабавить офицеров (чем-то надо было разрядить гнетущую атмосферу в моменты затишья), взял зонд и покопался в голове убитого.
Тело лежало навзничь, с задранным кверху подбородком и раскинутыми в стороны конечностями. Оно закоченело и затвердело, как сталь. Иней покрывал лицо, густо выбелив волосы, бороду, брови и ресницы. Кто-то, скорее всего движимый христианским милосердием, не пожалел одеяла и прикрыл им труп, но с наступлением ночи похолодало еще сильнее, и одеяло вернули – мы лежали, укрывшись им.
Было приказано соблюдать полную тишину, и мы лежали молча. Если и доносились какие-то приглушенные звуки, то или от сторожевого охранения, выдвинутого в сторону противника, или, наоборот, из тыла – приглушенное ржание лошадей да скрип повозок, увозивших раненых. Говорить запретили. Разводить огонь нельзя. Чиркнуть спичкой, чтобы разжечь и закурить трубку, – серьезное преступление, которое наверняка не осталось бы безнаказанным.
Тех, кому холод не давал спать, сотрясала крупная дрожь, но они переносили это молча – лежа, полулежа, сидя. Солдаты страдали, но никто не жаловался. Каждый потерял в тот день друзей или приятелей, и все ждали, что завтра смерть придет за ними.
Это я говорю к тому, что никто бы не подумал в эти трагические часы разыграть кого-то, отмочив кощунственную шутку.
Когда начало светать, небо было по-прежнему ясно.
– Будет теплый день, – произнес мой товарищ, выбираясь из-под одеяла и вглядываясь в предрассветную хмарь. – Давай-ка вернем бедолаге его одеяло.
Мертвый сержант, разумеется, был там же, что и накануне, – в двух метрах от нас. Но поза его изменилась: теперь он не лежал навзничь, а сидел – колени поджаты к груди. Руками он держался за ворот, плотно прижимая его к горлу. Воротник скрывал уши. Плечи подняты, голова втянута, подбородок уперся в ключицы. Без сомнения, это была поза человека, страдающего от жестокого холода. Он был, конечно, мертв. Но если бы не ужасная рана в центре лба, можно было подумать, что он умер от холода.
Жертва привычки
В один прекрасный день в Хоули-Бар, лагере золотоискателей неподалеку от Вирджиния-сити в Монтане, картежный шулер по прозвищу Грей Хэнк (на самом деле его звали Генри Грэм, но об этом едва ли кому-то было известно) повстречал старателя по фамилии Дрейфус и пригласил его выпить. Прошлым вечером между ними вышла ссора из-за карт, и приглашенный подумал, что Хэнк решил помириться, а потому с радостью согласился. Они встали у стойки, заказали виски, и в тот момент, когда Дрейфус, задрав голову, вливал в себя содержимое стакана, Хэнк его застрелил. Случилось это в 1865 году.
Не прошло и часа после убийства, как Грэм оказался в руках местных виджилантов[6], и в тот же вечер, на закате, после справедливого, хотя и очень скорого и, разумеется, совершенно неофициального суда, был повешен на суку большого дерева, которое росло на возвышенности. Из любой точки лагеря его было прекрасно видно.
Первоначально его хотели просто вздернуть, как в таких делах и принято. С этой целью веревку с петлей перебросили через сук, а десяток пар рук держали с другого конца: после того как шея преступника окажется в петле, они должны были резко натянуть ее, т. е. вздернуть убийцу. Но по какой-то причине на этот раз от обычного плана отказались. Длинный конец закрепили, обернув его вокруг дерева, жертву водрузили на спину лошади, надели петлю, а потом стегнули животное хлыстом по крупу. Лошадь рванулась вперед, а жертва осталась на месте, раскачиваясь в петле. Длилось это недолго, и вскоре ноги преступника замерли дюймах в двадцати от поверхности земли.
Через полчаса повешенного решили снять с дерева. Большая часть толпы зрителей к этому времени еще не разошлась.
Тот, кто руководил всей процедурой суда, а затем и казни, махнул рукой. Конец веревки, обмотанный вокруг дерева, освободили, двое мужчин взялись за него и стали медленно отпускать. Делали они это осторожно – так, чтобы тело не рухнуло вдруг на землю. Но, едва ноги мертвеца коснулись земли, как тут же пришли в движение и быстро понесли его в сторону толпы. Это было кошмарное зрелище: голова беспорядочно болталась из стороны в сторону, язык высунулся наружу, на губах пузырилась густая кровавая пена, глаза вылезли из орбит, и все это на распухшем багровом мертвом лице. К тому же шею продолжала туго стягивать веревка, а ее длинный конец волочился по земле.
Толпа прянула назад, люди беспорядочно побежали, спотыкаясь и падая, отчаянно ругаясь. А на них наступал мертвец, сталкиваясь с живыми, сбивая их с ног. Он двигался быстро, но странно: так высоко задирал колени, что при каждом шаге они ударяли его в грудную клетку, – он даже не шел, а словно подпрыгивал; при этом высунутый язык мотался из стороны в сторону, а пена хлопьями летела с чудовищно-опухших губ. Сгущающийся сумрак усугублял ужасную картину, и люди бросились бежать без оглядки.
Но не все бежали прочь. Разрезая толпу, в противоположном направлении двигалась высокая мужская фигура. Это был доктор. Его звали Арнольд Спайр. За полчаса до этого вместе с двумя своими коллегами он констатировал смерть преступника, а затем, сочтя свою миссию исполненной, ретировался. Теперь он шел прямо к тому, от кого в панике бежали, двигаясь спокойно и расчетливо. Он внимательно следил за хаотичными движениями мертвеца и, как только случай представился, схватил его и повалил на землю. Несколько мужчин, увидев, что делает доктор, бросились к веревке, волочившейся по земле, и вцепились в нее с тем, чтобы привязать конец к дереву. Но нужды в этом не было: доктор при помощи ножа уже освободил от нее шею казненного. Теперь тело лежало на спине, руки были сложены на груди, подбородок устремлен вверх, незрячие глаза – к уже разгоравшимся на небосклоне звездам. Оно было совершенно неподвижно, как и подобает после смерти. Беглый осмотр установил – палачи сделали свою работу качественно: шея у трупа была сломана.
– Свежий мертвец еще хранит привычки живого, – с усмешкой произнес доктор. – Тело надо положить на землю. Тогда и хлопот не будет. А если вы его поставите на ноги, оно пойдет, а то еще и побежит. Впрочем, вы это и сами видели…
О призраках и привидениях
Особые отношения, связывающие меня с автором историй, с которыми предстоит познакомиться читателю, настоятельно требуют умолчать об обстоятельствах, при которых я стал обладателем этих бумаг. Кроме того, мои собственные знания о предмете столь ничтожно малы, что я не отважусь утверждать, верит или нет сам автор в то, о чем рассказывает. Конечно, сомнения и вопросы подобного рода неизбежны: такие истории всегда вызывают недоверие. Однако безыскусный стиль, лишенный ненужной вычурности и аффектации, прямая и честная манера повествования невольно внушают доверие. В свою очередь и я, доводя эти записи до читателя, стремился избежать ненужного вмешательства в авторский текст, хотя, не скрою, случалось, такое желание посещало меня. Но каждый раз я не поддавался соблазну, поскольку мое участие могло сообщить более близкое отношение к работе, нежели я имел на то право и основание.
Амброз Бирс
Случай с повешенным
Старика по имени Дэниел Бейкер, а жил он в штате Айова поблизости от городка под названием Ливан, соседи заподозрили в убийстве бродячего торговца-коробейника, который напросился к нему однажды переночевать. Случилось это в 1853 году – в те времена, когда торговля вразнос на Западе была делом куда более обычным, нежели в наши дни, хотя и была сопряжена с определенным, порой даже весьма серьезным риском. Бродячим торговцам со своими коробами в погоне за прибылью приходилось скитаться по дорогам и без дорог, поневоле полагаясь на гостеприимство местных обитателей. Им случалось сталкиваться с разными людьми, среди которых попадались и отъявленные негодяи, способные на многое – в том числе и на убийство. Бывало, что торговец с опустевшим коробом и туго набитым кошельком заходил в уединенную обитель такого чудовища и… больше никто и никогда его не видел. В таком злодействе и заподозрили «старикашку Бейкера», как все его в округе называли. (На Западе с явным пренебрежением так называют тех, кто с возрастом не остепенился и не сумел обрести должного уважения: таких даже возрастом не преминут попрекнуть.) Коробейник вошел в его дом и обратно уже не вышел. Вот и все, что было известно.