И все же, несмотря на предпринятые предосторожности, я был словно лунатик, живущий в мире своих сладких грез.
Ах, друг мой, вы, как человек практичный, едва ли сможете вообразить ту призрачную атмосферу, в которой я обитал.
И вот однажды вечером я совершил поступок, достойный идиота, каковым, впрочем, я тогда и был. Незадолго до того у меня случился разговор – пустой и необязательный – с хозяйкой, у которой я снимал квартиру, женщиной скверного характера и к тому же отъявленной сплетницей. От нее я узнал, что спальня молодой женщины и моя спальня соседствуют, их разделяет одна стена.
И вот тогда же вечером, движимый неожиданным, но вздорным и неприличным импульсом, я негромко постучал в стену, разделявшую наши комнаты. Ответа, естественно, не последовало. Да я и не ожидал его. Но словно безумие охватило меня, и я вновь постучал, уже сильнее и настойчивее. И вновь безрезультатно. На том мой эксперимент закончился: я овладел собой, и у меня хватило благоразумия не продолжать более.
Спустя час, который я провел, по обыкновению своему, погруженный в грезы и чтение книг, я вдруг услышал – или ослышался? – что на мой сигнал ответили.
Отбросив книгу, я метнулся к стене и твердой рукой (настолько твердой, насколько позволяло мое отчаянно бьющееся сердце) сделал три медленных удара.
На этот раз отклик был отчетливым и безошибочным: один, два, три – точное повторение моего сигнала. Это было все, чего я добился. Но этого было достаточно, даже слишком много.
– Точно так же все повторилось и на следующий вечер и вскоре превратилось в ежевечерний ритуал – мой условный стук в стену и ее ответ, в точности воспроизводивший его.
Это длилось довольно долго, и в течение всего периода я был безумно, безудержно счастлив.
Но, по той же извращенности своей натуры, я не предпринимал попыток увидеть ее.
И однажды, как и следовало ожидать, я перестал получать ответы.
Ей это неприятно, сказал я себе, потому что теперь, после столь длительного заочного знакомства, моя возможная робость уже странна и необъяснима. И тогда я перерешил все заново: разыскать ее и свести знакомство. И что же?
Я не знал тогда, не представляю и сейчас, что могло из этого получиться. Знаю только, что провел множество дней в надежде встретить ее, но тщетно: она была столь же невидима, как и неслышна. Я блуждал по улицам, на которых мы встречались, но она не приходила. Из своего окна я следил за садом перед ее домом, но она не входила в дом и не выходила из него.
Я впал в глубочайшую депрессию, уверовав вдруг, что она уехала, и в то же время не предпринял никаких шагов, чтобы прояснить ситуацию у своей квартирной хозяйки, которая наверняка знала все. Но не сделал этого только потому, что та отозвалась о девушке недостаточно любезно.
А затем наступила роковая ночь. Снедаемый страстями, удрученный собственной нерешительностью и неведением, уставший, я рано лег спать и провалился в беспокойный сон.
В середине ночи что-то разбудило меня – и мой мир рухнул в одночасье, превратившись в зыбкий кошмар.
Я очнулся и обнаружил, что сижу на кровати, широко раскрыв глаза, и напряженно вслушиваюсь в тишину.
Затем мне почудилось, что я слышу едва ощутимый звук – постукивание в стену, – отдаленный призрак знакомого сигнала. Через насколько мгновений он повторился: один, два, три… погромче, чем предыдущий, но, казалось, наполненный тревогой и даже отчаянием и требующий немедленного ответа. Я было повернулся к стене с намерением ответить, но проклятый бес противоречия опять вмешался и принялся нашептывать мне о сладком чувстве отмщения. Она так долго и так жестоко мучила меня, не замечая моих сигналов! Что ж, теперь я помечаю ее!
Господи, помилуй меня, какая непроходимая глупость!
Весь остаток ночи я лежал не смыкал глаз, лелея свое упрямство и наслаждаясь сладостным чувством отмщения и… слушал… слушал… слушал…
На следующий день я встал поздно и, выходя из дома, столкнулся со своей домохозяйкой.
– Добрый день, мистер Дэмпьер, – сказала она. – Слышали новость?
Я ответил в том смысле, что никакие новости мне неизвестны, да и вообще не уверен, что хочу их услышать. Но скрытый смысл моего высказывания, как всегда, не дошел до сознания почтенной дамы.
– Ну, как жe! Я говорю о той несчастной больной молодой леди, что жила по соседству… буквально за вашей стеной… – протараторила она. – Как?! Вы ничего не знаете? Что вы! Она уже несколько недель как болела. А теперь….
Я бросился к ней.
– А теперь, – закричал я. – Что теперь?
– Она умерла.
Это еще не вся история. В середине ночи, как я узнал позднее, больная, очнувшись от долгого забытья после недели в лихорадке, попросила – это была ее последняя просьба, – чтобы ее кровать передвинули к противоположной стене комнаты. Ее сиделки подумали, что ее причуда – помутнение рассудка после тяжкого беспамятства лихорадки, но подчинились. И тогда несчастная, собрав усилием воли угасающие силы, попыталась восстановить прерванную связь – золотую нить чувства, прихотью судьбы возникшего между воплощением чистоты и невинности и чудовищным себялюбием законченного эгоиста.
…Что я мог сделать, как я мог искупить свою вину? Да и возможно ли обрести покой после того, что случилось? Особенно в такую ночь, как эта, когда видения и призраки, гонимые своевольными ветрами, наполняют бурю и тьму знаками и зловещими предвестиями, страшными напоминаниями и предзнаменованиями гибели и рока.
Этот знак – третий по счету. Когда это случилось впервые, мой разум еще не был готов понять и воспринять его. Во второй раз я ответил на него, но безрезультатно.
Сегодняшняя весть венчает «роковую триаду», о которой некогда писал великий Парапелиус Некромант.
Впрочем, ты человек практический и едва ли о нем слышал. Больше мне нечего сказать.
Мой друг закончил свое повествование. Сама мысль говорить о том, что услышал, уточнять, расспрашивать, показалась мне кощунственной. Я просто встал и пожелал ему доброй ночи. Всю силу сочувствия и симпатии к нему я вложил в свое рукопожатие и по его глазам понял, что он принял их.
В ту же ночь, одинокий, погруженный в скорбь и раскаяние, он отправился в Неведомое – в то дальнее странствие, откуда никто и никогда не возвращается.
Неизвестный
Он появился внезапно, выступив из тьмы в круг света, отбрасываемый пламенем нашего костра, и сел на камень.
– Вы не первые в этих местах, – бесстрастно произнес он.
Никто не возражал: сам факт появления этого человека подтверждал его правоту – он был не из нашего отряда и, должно быть, находился где-то поблизости, когда мы разбивали свой лагерь. Несомненно и то, что его компаньоны где-то рядом: в этих местах в одиночку не путешествуют – одному здесь не выжить. За ту неделю, что мы провели в этих местах, единственными живыми существами, кроме нас и наших лошадей, были только гремучие змеи да рогатые лягушки. В пустынях Аризоны, довольствуясь обществом одних лишь этих тварей, долго не протянешь: нужно иметь припасы, оружие, упряжь, всевозможный багаж – «амуницию», одним словом. А это предполагает компаньонов. И постольку, даже глядя на нас самих, нетрудно было догадаться, что за народ могли быть его товарищи. Многим из отряда слова незнакомца показались бесцеремонными, а тон – вызывающим, потому кое-кто из наших «джентльменов удачи» вскочил на ноги и потянулся за оружием. Данная предосторожность, если учесть время и место, вовсе не была излишней. Впрочем, чужак не обратил внимания на угрожающие жесты моих товарищей и вновь заговорил с той же бесцветной монотонной интонацией в голосе:
– Тридцать лет назад Рамон Галлегос, Уильям Шоу, Джордж У. Кент и Бэрри Дэвис, все из Тусона, перевалили горы Санта-Каталины и двинулись прямо на запад – прямо, насколько позволял ландшафт местности. По пути мыли золото, но думали, если нам не повезет в этом деле, добраться до реки Хила в районе Биг-Бенда, где, как мы знали, находился поселок. У нас было хорошее снаряжение, но не было проводника – только Рамон Галлегос, Уильям Шоу, Джордж У. Кент и Бэрри Дэвис…
Незнакомец повторил имена медленно и отчетливо, словно хотел навсегда запечатлеть их в памяти слушателей. Каждый из нас внимательно разглядывал неизвестного, однако напряжение относительно его приятелей, таящихся где-то за черной стеной обступившей нас тьмы, постепенно ослабло: в поведении самозваного историка ничто не указывало на враждебность. Он совершенно не походил на врага, а скорее на безобидного лунатика. Не новички в этих краях, мы знали, что уединенная жизнь обитателей здешних равнин способствовала некоторым изменениям в их психике, доводя некоторых даже до умопомешательства. Человек подобен дереву: в лесу, в окружении себе подобных, оно тянется ввысь и вырастает, сообразно собственным индивидуальным и родовым свойствам, красивым, стройным и… похожим на своих собратьев; в одиночестве же оно открыто всем стихиям, которые ломают и корежат его. Эти мысли владели моим сознанием, когда я разглядывал незнакомца из-под полей надвинутой на лоб шляпы. «Этот парень ненормальный, – думал я, – это точно. Но что он делает здесь, в самом сердце пустыни?»
Приступая к рассказу о событиях, которым был свидетелем, я надеялся, что смогу описать внешность неизвестного. Но, к несчастью и собственному изумлению, не смог этого сделать. Удивительно и другое: не нашлось даже двух одинаковых свидетельств того, как он выглядел и во что был одет, а когда я попытался сформулировать собственные впечатления, они словно ускользали от меня. В принципе, любой человек в состоянии более или менее связно рассказать о событиях – способность к словесному изложению дана нам от рождения, – но писательский талант – это дар небес, а я, вероятно, его лишен…
Никто не нарушил молчания, и незнакомец продолжал свой рассказ:
– В те времена эти места мало походили на нынешние. Ни единого ранчо вы не нашли бы между Хилой и Заливом. Но здесь водилась дичь, а у немногочисленных источников воды росло достаточно травы, чтобы животные не голодали. Если бы удача была на нашей стороне и мы смогли бы избежать встречи с индейцами, то, скорее всего, проскочили. Но за какую-то неделю цели экспедиции круто изменились – теперь нас уже не волновала наж