Однако в холле было слишком много народа, и Роберт решил позвонить из гаража. Контора его уже заперта, к тому же до нее и идти дальше. А позвонив из гаража, думал Роберт, шагая по улице, можно будет тут же сесть в машину, если она… если они пригласят его приехать и обсудить с ними положение дел — что весьма вероятно, весьма… Конечно, им захочется обсудить с ним, как разоблачить эту историю, независимо от того, будет дело передано в суд или нет.
— Пожалуйста, звоните.
Второй совладелец гаража Стэнли выглянул из-под машины, в которой он копался, и спросил Роберта:
— На какую лошадь поставить, не подскажете, сэр?
— Понятия не имею, Стэн. Давно уже не играл на скачках.
— А я зря выбросил два фунта на эту корову Брайт Промис. Вот и верь лошадям. Если услышите про верняк…
— Если услышу, я вам обязательно скажу, Стэн. Только это все равно будет лошадь.
— Лишь бы только не корова, — сказал Стэн и опять исчез под машиной. Роберт зашел в жарко натопленную контору и взял трубку.
Ответила Марион и, узнав, кто звонит, сказала голосом, полным теплой благодарности:
— Вы не представляете, как вы нас порадовали своей запиской. Всю эту неделю мы с мамой представляли себе, как щиплем паклю. Кстати, в тюрьмах по-прежнему заставляют щипать паклю?
— Кажется, нет. Сейчас заключенным предлагается делать что-нибудь более конструктивное.
— Трудотерапия?
— Что-то в этом роде.
— Не могу себе представить, чтобы мои преступные наклонности исчезли оттого, что меня заставят что-то шить.
— Они найдут для вас что-нибудь более подходящее. Сейчас считается, что заключенного не следует заставлять заниматься тем, что ему противно.
— В первый раз чувствую в ваших словах терпкий привкус.
— Терпкий?
— Как у сухого вермута.
Раз речь дошла до напитков, может быть, она пригласит его на рюмку хереса перед ужином?
— Какой у вас очаровательный племянник.
— Племянник?
— Ну да, молодой человек, который принес записку.
— Он мне не племянник, — холодно сказал Роберт. Ему почему-то совсем не хотелось, чтобы его считали дядей взрослого племянника. — Он мне троюродный брат. Но я рад, что он вам понравился.
Ничего не поделаешь, придется брать быка за рога.
— Мне хотелось бы как-нибудь увидеться с вами и обсудить, что нам следует предпринять. Надо все же распутать эту историю.
Он помедлил, ожидая ответа.
— Ну конечно. Может быть, нам заглянуть к вам в контору, когда мы поедем в Милфорд за покупками? А что, по-вашему, можно предпринять?
— Наверное, надо провести частное расследование. Но я не могу обсуждать это по телефону.
— Да-да, разумеется. Тогда, может, мы приедем утром в пятницу? Мы всегда ездим за покупками в пятницу. Вы в пятницу не особенно заняты?
— Нет. Пятница вполне подходит, — ответил Роберт. Он был разочарован в своих ожиданиях, но постарался этого не показать. — Часов в двенадцать?
— Хорошо. Значит, встретимся послезавтра в двенадцать часов у вас в конторе. До свидания и еще раз спасибо за помощь и поддержку.
Она положила трубку, не тратя времени на прощальное щебетанье, которое Роберт привык слышать от женщин.
— Вывести вам машину? — спросил Билл Броу, выходя из гаража.
— Что? Машину? Нет, не надо. Она мне сегодня не понадобится.
Роберт пошел домой своим обычным маршрутом, убеждая себя, что ему не на что обижаться. Когда Марион позвонила в первый раз, он не хотел ехать во Франчес и не скрывал этого. Естественно, она опасается еще раз нарваться на отказ. У них чисто деловые отношения, и обсуждать дела естественно в конторе, а не в гостиной. Они не хотят заявлять на него какие-нибудь другие права.
«Ну что ж, — подумал Роберт, усаживаясь в свое любимое кресло перед горящим камином и открывая вечернюю газету, — когда они в пятницу придут к нему в кабинет, он постарается установить с ними более теплые отношения и стереть из их памяти свой первоначальный отказ».
Тишина, царившая в доме, успокоила Роберта. Кристина уже два дня сидела, запершись в своей комнате, молилась и занималась медитацией, а тетя Лин готовила на кухне ужин. Его единственная сестра Летиция прислала Роберту веселое письмо.
Во время войны она водила армейский грузовик, влюбилась на фронте в высокого молчаливого канадца и сейчас жила с ним в Саскачеване и растила пятерых белокурых мальчишек. «Скорей приезжай к нам в гости, Робин, — писала она, — пока мальчишки не выросли, а ты весь не покрылся мхом. Ты же знаешь, что тебе просто вредно жить с тетей Лин».
Роберту показалось, что он слышит, как она говорит эти слова. Они с тетей Лин никогда не находили общего языка.
Он сидел в кресле, предаваясь воспоминаниям и размягченно улыбаясь, и тут в гостиную ворвался Невиль и разнес вдребезги его покой и довольство.
— Почему ты мне не сказал, что это за женщина? — почти крикнул Невиль.
— Кто?
— Да эта Шарп. Почему ты мне не сказал?
— Я не предполагал, что ты с ней встретишься. Я просил тебя только бросить письмо в почтовый ящик.
— Там нет почтового ящика, и бросить его было некуда. Поэтому я позвонил в дверь. Они только что откуда-то вернулись. Так или иначе, дверь открыла она.
— Я думал, она днем ложится вздремнуть.
— По-моему, она вообще никогда не спит. Она вообще не относится к человеческому роду, а сделана из металла и огня.
— Я знаю, эта старуха говорит жуткие грубости, но ее можно понять и простить. Ей тяжело пришлось…
— Старуха? О ком ты говоришь?
— О старой миссис Шарп, разумеется.
— Я не видел миссис Шарп. Я говорю о Марион.
— Марион Шарп? А как ты узнал, что ее зовут Марион?
— Она мне сказала. Это имя ей очень подходит, правда?
— Я смотрю, за эти секунды, что ты передавал ей мою записку, вы успели близко познакомиться?
— Она напоила меня чаем.
— Да? Ты же спешил на французский фильм?
— Я никуда не спешу, если такая женщина, как Марион, приглашает меня зайти в дом и выпить чашку чая. Ты заметил, какие у нее глаза? Заметил, конечно. Ты же ее адвокат. Потрясающий зеленовато-серый цвет. А какие брови — точно их провел кистью гениальный художник. То, что называется — брови вразлет. На обратном пути я сочинил о них стихотворение. Хочешь послушать?
— Нет! — твердо сказал Роберт. — Ну и как фильм?
— Я не пошел в кино.
— Как это?
— Я же говорю, что пил чай у Марион.
— Ты хочешь сказать, что все это время проторчал во Франчесе?
— В общем, да, — мечтательно ответил Невиль, — но мне показалось, что прошло всего несколько минут.
— Но ты же жаждал увидеть французский фильм.
— Марион Шарп даст сто очков вперед любому французскому фильму. Это должно быть понятно даже тебе. — Это «даже тебе» неприятно резануло слух Роберта. — Зачем идти смотреть на отражение, когда тебе представляется возможность побыть в обществе оригинала? Оригинальность — это ее главное свойство. Я в жизни не встречал более оригинальной женщины.
— А Розмари?
Роберт, как говорила тетя Лин, был «не в духах».
— Розмари — милочка, и я на ней обязательно женюсь, а тут совсем другое дело.
— Вот как? — с обманчивой кротостью спросил Роберт.
— Конечно, другое. На таких женщинах, как Марион, не женятся. Нельзя же жениться на туче или штормовом ветре. Или на Жанне д'Арк. Даже думать о женитьбе на такой женщине, как Марион, — богохульство. Между прочим, она очень мило о тебе отзывалась.
— Весьма тронут.
Роберт произнес эти слова таким сухим тоном, что даже Невиль заметил его неудовольствие.
— Неужели она тебе не нравится? — спросил он, с изумлением глядя на троюродного брата.
В эту минуту Роберт перестал быть самим собой — благожелательным, ленивым и терпимым Робертом Блэром, а был просто усталым человеком, которому еще не дали ужин и который еще не пережил обиду и разочарование.
— На мой взгляд, — заявил он, — Марион Шарп — просто костлявая женщина сорока лет, которая живет с грубиянкой-матерью в уродливом доме и которой иногда, как и всем людям, бывает нужна консультация юриста.
Но, не успев произнести эти слова, он уже о них пожалел: ему показалось, что он предал друга.
— Ну, может, тебе такая женщина и не по вкусу, — снисходительно сказал Невиль. — Тебе всегда нравились глупенькие блондинки.
Невиль не хотел обидеть Роберта, он просто констатировал факт.
— Откуда ты это взял?
— Все женщины, на которых ты почти женился, были в этом духе.
— Я никогда и ни на ком «почти не женился», — отрезал Роберт.
— Это тебе так кажется. А на самом деле ты чуть на попался на крючок Молли Мандерс.
— Молли Мандерс? — спросила раскрасневшаяся от плиты тетя Лин, входя в комнату с подносом, на котором стояла бутылка хереса. — До чего же была глупенькая девочка. Воображала, что оладьи разделывают на доске. И все время смотрелась в зеркальце.
— Это тетя Лин тебя от нее спасла, правда, тетя Лин?
— Не знаю, о чем ты говоришь, Невиль. И перестань скакать по коврику. Лучше подложи в огонь пару поленьев. Ну как, понравился тебе французский фильм?
— Я не пошел в кино. Меня пригласили к чаю во Франчесе.
Невиль искоса поглядел на Роберта, уяснив, что тот как-то болезненно относится к этой теме.
— Тебя пригласили эти странные дамы? И о чем же вы разговаривали?
— О горах… о Мопассане… о курах…
— Курах?
— О том, какое у курицы, если близко присмотреться, злобное выражение лица.
Тетя Лин смотрела на него непонимающим взглядом. Потом, как бы в поисках твердой почвы под ногами, повернулась к Роберту.
— Может, мне надо нанести им визит, раз уж ты будешь иметь с ними дело? Или попросить жену викария?
— Я бы не стал принуждать жену викария делать столь непоправимый шаг, — сухо отозвался Роберт.
Тетя Лин посмотрела на него с недоумением, но домашние заботы вытеснили у нее из головы готовый сорваться с языка вопрос.
— Не засиживайтесь за хересом, мальчики, а то жаркое пересохнет. Слава Богу, Кристина завтра, наконец, выйдет из своего заточения. По крайней мере я на это надеюсь. До сих пор спасение никогда не занимало больше двух дней. Пожалуй, если ты на этом не настаиваешь, я все же не поеду с визитом к этим женщинам, дорогой. Во-первых, они чужие и какие-то странные люди, а во-вторых, я их просто боюсь.