— Отдышаться не хочешь? — поинтересовался академик, на которого опять нахлынула усталость.
— Нет! — коротко ответил пожилой экскурсовод и продолжил свои пояснения: — А здесь обрел вечный покой один из представителей знаменитого рода Долгоруких. За ним — кто-то из Волконских. В один, можно сказать, миг вся история великой страны пробегает перед глазами…
— А это кто? — поинтересовался агент Вождя, заметивший на одном из серых могильных столбов короткую надпись: «Иван Степанов». И никаких тебе князь, граф, консул, губернатор…[25]
— Ах, этот… — тяжело вздохнул Юрий Николаевич, видимо, искренне сожалея о нелегкой судьбе недавно усопшего соотечественника. — Бывший моряк, которого занесло на чужбину сразу после прихода к власти большевиков. Все его близкие и родные остались в России, и боль от разлуки с ними он постоянно гасил вином.
— С нашим братом такое часто случается… — печально признал Дмитрий Юрьевич.
Однако отец не обратил ни малейшего внимания на реплику своего знаменитого отпрыска.
— Неподалеку упокоился один господин, до революции подвизавшийся в Министерстве иностранных дел, — спокойно продолжал он. — Служил камергером у государя императора, пока не получил должность в Стокгольме. После революции предпочел остаться в шведской столице. Тут, как видим, и почил…
«Сколько же вас здесь?» — подумал Ярослав, но вслух не произнес и слова, продолжая слушать Мыльникова-старшего.
— Вот здесь лежит один из самых активных участников РНОШ, российского национального объединения в Швеции, откровенно враждебной СССР организации. А по соседству с ним, там, где на сером православном кресте выбиты рядом несколько фамилий, похоронены несколько членов уже другой антисоветской группировки: «Лиги за восстановление Российской империи», — вел далее Юрий Николаевич. — Продолжать? — старый философ внимательно посмотрел на своих спутников.
— Да. И желательно не отвлекаясь… — отозвался Плечов, намереваясь все запомнить и при первой же возможности проинформировать собственное начальство.
Хотя…
Эти события, как и люди их вершившие, уже стали историей.
По всей видимости, давно и хорошо известной руководству НКВД-НКГБ…
— Попробую… — серьезно пообещал Мыльников-старший, собираясь продолжить в том же духе, но его неожиданно перебил самый молодой представитель великого философского клана:
— Можно мне, отец?
— Конечно, сынок… — несколько растерялся Юрий Николаевич.
Академик тем временем преклонил колено перед ничем, казалось бы, не приметной могилой.
— А вот и мой любимый дедушка… Николай Дмитриевич, родной, как же я ждал нашей с тобой встречи! Вот лежишь ты здесь, никому не нужный, рядом с такими же встретившими октябрь семнадцатого в расцвете сил — молодыми, красивыми, а на чужбине — вдруг резко состарившимися русскими парнями, и не видишь, как меняется наша родная страна, как бьет очередного супостата; не слышишь, как шумят под ветром ветви берез, не чувствуешь запаха только что вспаханной почвы…
— Не дай Боже и нам разделить их участь… — прерывая сына, подытожил старик. — Покойтесь с миром, братья…
Глава 9
Четверг 27 января 1944 года стал во всех отношениях знаковым днем.
Начался он с того, что уже в шесть часов утра в холле мыльниковского дворца зазвонил телефон, и так как рядом больше никого не было, Ярославу пришлось поднять трубку.
— Юрий Николаевич? — спросил кто-то до боли знакомым голосом. Причем — по-русски!
— Он спит, — ответил разведчик, инстинктивно изменив тембр голоса.
Плечов уже собрался на пробежку и хотел быстренько оборвать ранний разговор, однако мужчина на противоположном конце провода и не думал униматься:
— А с кем я разговариваю?
— С его сыном, — не моргнув глазом соврал наш главный герой.
— Дмитрий Юрьевич?
— Я.
— Это Чеслав, сын профессора Пчоловского. Вы меня должны помнить…
Ярослав чуть было не растерялся от неожиданности, но сумел справиться с волнением и ответил:
— Помню. А как же? Конечно, помню. Отец-то хоть жив?
— Не знаю. Папа остался в Варшаве. И с ним давно нет связи, — поведал голос.
— Плохо…
А что еще можно было сказать?
— Понимаю, но ничего поделать не могу. У меня к вам просьба…
— Говори.
— Вы можете передать трубочку своему… постояльцу?
— Плечову? — уточнил секретный сотрудник.
— А то кому же еще? Ярослав Иванович в это время точно не спит…
— Потерпи одну секунду… Он как раз собирается на утреннюю прогулку! — Плечов положил трубку на стол и несколько раз топнул ногами. После чего громко крикнул: «Ярослав Иванович! Тебя к телефону!» и, отойдя на несколько метров, сам же отозвался: «Иду!»
— Кто? — шепотом бросил над лежащей мембраной и, услышав собственный ответ: «Не знаю», уже во весь голос добавил прямо в микрофон:
— У аппарата!
— Привет… тезка…
«Черт, как я сразу не узнал тебя, а?» — подумал агент Вождя, а вслух произнес:
— Вот неожиданность.
— Олаф обещал позвонить тебе, — послышалось из трубки.
— Ну и…
— Теперь я за него.
— Понял. И что из этого следует?
— Ваш… Наш уговор в силе?
— О чем ты?
Он хотел было по привычке сказать «братец», но вовремя осекся. Видимо, именно такую команду головному мозгу дали какие-то внутренние силы, не допускающие называть врагов этим милым, бескорыстным и таким искренним русским словом.
— Об эксклюзивном праве на трансляцию всех твоих перемещений.
— А ты уже выкупил его у Свенсона? — не удержался от ехидного вопроса Ярослав.
В ответ раздался короткий смешок.
— Так точно, как говорят в твоей конторе!
— Что ж, приходи… — таиться нет смысла, их программа секретом для шведов не является. — Сегодня у нас открытая лекция в Королевской академии…
— О чем, интересно?
— О давних связях между нашими народами.
— Когда начало?
— В семнадцать ноль-ноль.
— Хорошо. Буду. Обязательно! Коньяк брать?
Попробовать подыграть этому паразиту? Почему бы и нет…
— Естественно. Только не забудь, что нас трое…
— Понял. Значит, одной бутылкой точно не отделаюсь.
— Это правда!
Ярослав положил трубку на рычаг и мрачно подумал: «Чтоб ты, гад, захлебнулся этим коньяком…»
Раскланиваясь во все стороны перед многочисленными знакомыми, в числе остальных прибывшими на лекцию по именным приглашениям, отец и сын Мыльниковы направились прямиком в президиум и уже там, на сцене, заключили в объятия Хенрика Бреннера, и в самом деле оказавшегося очень далеким потомком (каким-то прапрапра) знаменитого шведского хрониста[26]. После этого все трое стали умело делать вид, что внимательно слушают напутственное слово Арне Вестгрена, постоянного секретаря Королевской академии и главного инициатора приглашения наших героев в Швецию.
А Ярослав по-скромному занял место в «партере», правда, в первом ряду. Его соседкой слева (по «чистой случайности»?) оказалась милейшая Линда Седермстрем; справа примостился небезызвестный, как оказалось в некоторых кругах, американский писака Чак Де Бии (он же Пчелов, он же Пчеловский, он же Дибинский). Соседство с ним Ярослава никак не радовало, но не затевать же публичный скандал, и он успокоил себя тем, что так проще следить за «заклятым недругом» и легче контролировать его действия.
Пригласили на лекцию и Свенсона, но тот где-то затерялся в глубине зала. «Мавр сделал свое дело, Мавр должен уйти»… Вот так и Олаф — роль сыграл, деньги получил; теперь все нити «большой игры» сосредоточены в руках его подлинного хозяина.
А что? Каждому свое.
Или кесарю — кесарево, как гласит Новый Завет…
Господин Вестгрен, явно почувствовавший, куда дует ветер перемен, происходящих в Европе, долго и вдохновенно рассказывал с трибуны о выдающейся роли в шведской науке Юрия Николаевича и о великом вкладе в мировую философию Дмитрия Юрьевича, а когда выдохся — предоставил слово старшему из Мыльниковых.
— Сегодня я хотел бы поговорить о тесных экономических связях между нашими двумя народами, которые зародились еще в Средние века. Начнем, пожалуй, с русского Новгорода и шведского Готланда. Согласны?
Многочисленная публика ответила одобрительным гулом.
— А теперь — сидите тихо и внимательно слушайте; не сбивайте старика…
— Вэл! — разом выдохнули сотни ртов, среди обладателей которых преобладали, как ни странно, люди до сорока лет — уже не студенты, но и не давно заматеревшая профессура; после чего в зале моментально установилась тишина.
(Не нужно думать, что на лекцию собрались одни носители английского языка, просто слово «хорошо» по-шведски звучит точно так же; все мы — жители одной планеты и, если покопаться, имеем намного больше общего, чем того, что нас разъединяет, как бы не старались «сильные мира сего» обозлить и натравить друг на друга представителей разных рас и народов.)
А Юрий Николаевич продолжал свое выступление:
— Жители Готланда, как, наверное, знают все здесь собравшиеся, приняли святое Крещение при короле Олафе Святом в 1008 году. А уже в двенадцатом веке у них было свое, как сейчас бы сказали, торгпредство в русском Новгороде, при котором действовал… Да-да, храм Святого Олафа. Но и Новгородские купцы имели на острове все то же самое: торговый двор в главном городе Готланда Висбю и церковь, расписанную фресками в византийском стиле.
Другой памятник архитектуры, к возведению которого явно приложили руки русские мастера, — это православный собор в Чэллунге. Росписи на его стенах очень напоминают аналогичные изображения в Старой Ладоге и Нередице… Я вам еще не надоел?
Выслушав явно благожелательную реакцию зала, Мыльников-старший снова заговорил:
— Между прочим, иконы, писанные по православному канону на доске, и сегодня сохранились во многих шведских храмах: и в Сундре, и в Мэстербю, и в том же Чэллунге.