Ну и удивительным же выдалось ее пробуждение! Где это она, в каком странном месте, под каким небывалым деревянным небом? И едва ли не больше всего ее поразило, что Фюзехуде окончательно выдал свою сущность, превратившись в несомненного великана, склонившего над ней свое нелепо-огромное лицо, на котором нос возвышался над провалом рта, точно журавль у колодца.
— Ну как, Трина, готова? — грянул со всех сторон голос Фюзехуде, точно гром в грозу. — Сейчас я отнесу тебя к тому месту, где пропал твой муж, и ты, будь любезна, потрудись найти то отверстие, сквозь которое приходил к нему гном!
Тут только Трина догадалась, что не Фюзехуде вырос, а она уменьшилась, ростом уподобясь гномам. Но некогда ей было над этим размышлять: так обезумило несчастную Трину желание спасти своего Франца, что ни о чем другом она и подумать не могла.
Сказано — сделано. Вот так и очутилась Трина в той штольне, где пропал Франц; она казалась ей подземным дворцом, своды которого пропадали в темноте. Обойдя штольню кругом, она наконец подметила треугольный участок, где темнота становилась гуще. И туда она вошла — точно провалилась.
Бедная Трина не захватила с собой никакого огня — разве в состоянии была бы она унести крошечными ручками лучину или восковую свечу? — поэтому ей пришлось продолжительное время обходиться без света, придерживаясь, чтобы не сбиться с пути, за стену, по которой стекали струйки воды, казавшиеся ей целыми потоками. На ее счастье, ход не разветвлялся, иначе Трина точно бы заблудилась и сгинула. Но, долго ли, коротко ли она шла, внутри каменного крысиного лаза сделалось светлее, и происходило это, мой милый Клаус, оттого, что в стенах забрезжили вделанные в них драгоценные камни, и что ни шаг, эти камни становилось все крупнее и светились все яснее, приближая ночь к дневному сиянию. И вот уже впереди открылась большая пещера — а была ли она и вправду так велика, мудрено сказать, только махонькой Трине померещилась немалой. «Наверное, здесь хранятся сокровища короля гномов», — решила Трина и приготовилась увидеть слитки металлов и горы рубинов и алмазов. Но что ей предстало, о, что предстало! От этого зрелища женщина более слабая лишилась бы чувств, да не за тем Трина сюда пришла.
Вся пещера освещалась тем же подземным светом, что сопровождал ее на пути сюда, и он отражался от стекла, да-да, стекла! Ты знаешь эти глиняные бутылки, узкогорлые, а в основании широкие, в которых иногда разносчики продают вино и уксус — так вот, подобные бутылки загромождали всю пещеру, однако не глиняные, а стеклянные. И внутри них содержалось совсем не вино, не уксус, а люди! Точно такого же роста, как Трина после колдовства Фюзехуде, — но, судя по одежде и виду, люди, а не гномы. Одни еще шевелились и поднимали головы, другие были мертвы уже давно, от третьих остались только горстки костей, припорошенные истлевшей одеждой. В некоторых бутылках на стекле изнутри темнели полосы — их обитатели царапали стекло, пока кровь не пойдет из-под ногтей.
Шатаясь, перебегала Трина от одной бутылки к другой и нашла все-таки своего Франца. Прилипнув обеими ладонями к стеклу, он вглядывался в пустоту и ничем не показал, что узнал женщину, из-за которой он был обречен томиться в этом гадком месте до самой — вероятно, скорой — смерти.
— Франц! Франц! Это я, Трина!
Тщетно! Ни единого звука не проникало сквозь толстое стекло. Но, вздрогнув, Франц заметил свою Трину и в отчаянии заметался внутри, как мелкий зверек или насекомое, которых вы, мальчишки, иногда сажаете в коробочки. Раскрывая рот, он показал, что хочет есть и пить, и что ему не хватает воздуха. Потому что, хотя бутылки стояли откупоренные, но воздух в подземелье всегда нездоровый, это известно любому рудокопу…
Те, кто знали Трину, ужаснулись, встретив ее вернувшейся из подземелья — так всклокочены были ее волосы и такими отчаянными стали глаза. Никто бы не поверил ее рассказу о том, как она, сделавшись маленькой, точно крыса, посетила тайную тюрьму, которую гномы устроили для людей. Но слишком часто пропадали в Гарце люди, посещавшие гору, и слишком загадочно исчез Франц. К тому же и Фюзехуде поручился за здравость Трининого рассудка — а он вел счета у хозяина, и на его слово можно было положиться. Поэтому, согласившись на бесплатную работу, товарищи Франца принялись раскапывать тайный ход в указанном месте, и хозяин не препятствовал.
К тому времени, как они принялись за дело, миновала уже целая ночь и утро.
— Скорее, скорее! — торопила Трина, похожая не то на ведьму, не то на сумасшедшую старуху. — Гномы проведают и опередят вас!
Она прижимала к себе под шалью кусок хлеба, чтобы тотчас же покормить своего Франца, не дожидаясь, пока Фюзехуде снова сделает его большим.
И действительно, рудокопы, работая споро, вскоре после полудня наткнулись на расширение в горе… Но в ту самую минуту, когда они докопались до пещеры, с ее свода обрушился слой камней. И страдания тех, кто томился внутри стеклянных клеток, прекратились.
Трина после того недолго зажилась на свете: болезнь, что шевелилась внутри ее груди, в полгода сожрала ее. Осиротевших детей хозяин, во искупление своей вины и предотвращение кары Божьей, взял на воспитание. И то золото, которое накопал их отец, затрачено оказалось на то, чтобы поставить их на ноги. А останки пленников пещеры пастор распорядился сложить в самый маленький детский гробик и похоронил, прочитав над ним из Библии.
Поэтому прошу тебя, сыночек: не вздумай водить дружбы с гномами! Не нужна нам их помощь. Жили без них, и дальше проживем.
На чьей стороне правда? И кому верить? Страшной и жалостной показалась Клаусу история Франца и Трины, но в истории, поведанной ему Фердинандом, тоже было что-то истинное, что невозможно пропустить мимо сердца. Вот бы поделиться своими сомнениями с гномом! Но, как назло, Фердинанд куда-то исчез, предоставив мальчику решать самому.
«Отец! Вот с кем я еще не советовался!»
Долго ждать не пришлось. Едва отец пришел домой, мать накинулась на него, требуя, чтобы он своей домашней властью воспретил сыну знаться с гномами, сын в долгу не остался, расписывая добрый нрав Фердинанда и людскую неблагодарность, проявленную когда-то к гномам, и оба подняли такой шум, что господину Дамменхербсту пришлось приложить усилия, чтобы понять, что стряслось.
— Ба! — воскликнул господин Дамменхербст. — Гномы! Что нужно этим стихийным духам от человека? Духи воды — золотокудрые ундины — слыхал, иногда влюбляются в рыцарей или рыбаков; духи огня — саламандры — покровительствуют искусствам и ремеслам; озорные духи воздуха — сильфы — частенько подшучивают над нами… А вот духов земли — гномов — обычно считают нелюдимыми: чем реже встречаться с человеком, тем для них отраднее. И вдруг гном сам забрел к нам на двор? Трудно поверить!
— Отец, — задал Клаус вопрос, который с самого начала беспокоил его, — а кто такие гномы? Что это значит — «духи земли»? Почему Фердинанд обмолвился, что они древнее и знатнее нас, людей?
— Видишь ли, Клаус, — откашлялся отец, — когда я был чуть постарше тебя, я все это отменно знал, а сейчас — боюсь, подзабыл. Надо бы мне сходить и посовещаться с другими, чтобы мы друг другу напомнили. Заодно и оповещу всех, что в округе завелись гномы.
И долго в тот вечер, даже после того, как смерклось, почтенные отцы семейств — и господин Дамменхербст, и господин Видекен, и господин Кнобстмайер, и заезжий господин Кокошка, дальний родственник жены трактирщика, и пастор, и школьный учитель — собравшись в трактире, попыхивали короткими трубочками, и вели беседу, позабыв про пиво, которое выдыхалось в высоких вместительных кружках.
Что же они припоминали? Может, то, чего никогда не бывало?
Ты уже большой, Клаус, и должен знать, что Господь создал человека только на шестой день творения. Он сразу же дал Своему лучшему созданию власть над вселенной — но, несмотря на всю красоту и могущество, человек не был первенцем. Животные созданы раньше человека, деревья и травы созданы раньше человека. А небо и земля сотворены намного раньше человека — несравненно раньше… Поэтому, если знатность рода определяется древностью, то человек среди всего обширного мира — ничтожный, совершенно незнатный новичок.
Но много ли значит древность в таких случаях? Бог создал человека по Своему образу и подобию и подчинил ему все стихии, чтобы те были покорны человеку, как человек покорен Богу.
Однако человек не сумел остаться верен своему предназначению. Поверив Сатане, он ослушался Бога и за то был изгнан из рая. Отныне стихии ему не повиновались. С невольным страхом смотрели Адам и Ева на ставшие враждебными небо, землю, огонь и воду. Не из-за того ли их потомки старались задобрить грозные элементали жертвоприношениями?
Должно быть, с того времени, как говорит наш пастор, земля, вода, воздух и огонь приобрели качества, которых не имели до тех пор. Ведь человек вырезает себе ложных богов из древесины страхов и заблуждений. Стоит поверить в чудовище — поверить всеми внутренностями, всей мыслью, вообразить каждую подробность его твердых когтей и каждую чешуйку его брони, соорудить ему жертвенник, на который приносить кровавые или бескровные жертвы — и чудовище тут как тут! Потому что Творец не отнимает у человека способность творить — пусть даже человек использует этот дар не на пользу себе, а во вред…
Гномы — существа долголетные, но не вечные; умирая, они превращаются в песок или в камень, и больше от них ничего не остается, потому что у них нет бессмертной души. Да они и не желают иметь ее, презирая людей. По сравнению с обитателями поверхности, гномам действительно ведомо многое из того, что называют мудростью. Стоит, пожалуй, поверить, что они ближе всех находятся к некоему темному сердцу — сердцу глубины. Оттуда черпают они свою власть над металлами, и оттуда же — странные предания, знания и песни, которые иногда заимствуют от них поэты и сказители нашего человеческого племени — и тем смельчакам они приносят погибель, рано или поздно…