МАРК: Это потрясающая работа. Пожалуйста, расскажи нам о феномене браконьерства, чтобы мы смогли понять. Почему люди этим занимаются? Какие экономические факторы его обуславливают?
ДЭМИЕН: Существует несколько видов браконьерства. Чаще всего встречается браконьерство для пропитания, когда местные просто пытаются таким образом накормить свои семьи. С ними у нас немного проблем. Но еще есть коммерческое браконьерство. Эти браконьеры охотятся за костями и бивнями слонов и рогами носорогов. Эти два вида истребляют сильнее всего. Браконьеры получают по семьдесят тысяч долларов за килограмм рога носорога на черных рынках Вьетнама и Китая.
А один рог носорога легко может весить десять – пятнадцать килограмм. Этих животных стоит прятать в сейфах, а не выпускать бегать по заповедникам размером с небольшую страну.
Когда мы только создавали организацию, она должна была стать хирургическим инструментом, который можно применить на линии фронта и защитить этих животных в их естественной среде обитания. Это очень похоже на миссии, которые я выполнял раньше.
МАРК: То есть изначально вы хотели отправить тактические команды охотиться на браконьеров. Была ли цель убивать их? Или вы просто старались окружить их и арестовать?
ДЭМИЕН: Мы пытаемся окружать их. И мы не единственные, кто следит за этими парнями – я говорю про «парней», потому что чаще всего этой работой занимаются мужчины. Мы также тренировали местных, обучали их.
Больше всего сил и времени уходило на то, чтобы убедиться, что у наших полевых команд четкие мотивы и хорошее руководство. Успех или поражение таких миссий обычно зависит от одного хорошего командира, который может научить своих людей чему-то новому и, что важнее всего, станет проводить с ними время. Сначала мы решили натренировать уже действующих смотрителей и проводить операции и резко выросли как организация. Мы очень быстро многому научились, и я применил то, чему научился в Ираке. Это был процесс постоянной эволюции, когда мы убирали то, что не работало, и сохраняли работающие кусочки. И пробовали дальше, испытывали новые методы, не боялись совершить ошибки.
В те ранние годы у нас случилось несколько крупных провалов, но мы были готовы к ним и учились на этом опыте.
МАРК: Какое влияние оказала на вас та первая часть вашей операции? У вас была возможность измерить его?
ДЭМИЕН: Самый большой наш проект был на границе огромного национального парка Крюгер в Южной Америке, который является домом для трети популяции носорогов всего мира. Большинство из этих носорогов обитает в южной четверти национального парка. У Крюгера есть общая граница с Мозамбиком. В 2015 году восемьдесят процентов всех браконьеров приходили со стороны границы с Мозамбиком, в самое сердце крупнейшей популяции носорогов планеты.
Поразительно, но в Южной Африке было около четырехсот организаций, занимавшихся спасением носорогов. Однако никто не работал на том куске земли, который граничил с Мозамбиком. Она отделяла большую часть мировой популяции носорогов и браконьеров, охотившихся за носорогами, – это самая важная территория для сохранения популяции. Так что мы отправились туда и стали защищать территорию. Мы подключили сто шестьдесят пять сотрудников и четыре государственных организации. Мы построили лучшую ограду, заказали оружие, вертолеты и самолеты – полный комплект. По сути, там были боевые действия, и мы сражались против местного населения. Мы буквально развязали войну против местных. Но браконьеры перестали пользоваться этим путем. Это были международные браконьеры, занимавшиеся рогами носорогов: они получали огромные деньги, водили крутые тачки и жили в особняках.
Наши действия привели к первому падению уровня убийств носорогов браконьерами за целый десяток лет.
Программа была не только успешной, но и провальной, потому что мы воевали с местными. Все они были вовлечены в поддержку браконьерства, потому что им нужны были деньги. Я видел буквально то же самое в Ираке, когда местные поддерживали повстанцев, потому что те платили хорошие деньги, а им нужно было кормить свои семьи.
МАРК: А одной операции с целью остановить одну группу браконьеров было недостаточно, чтобы изменить базовую экономическую ситуацию, которая и привела к процветанию браконьерства. Вам пришлось разбираться с экономикой, да? Мы как-то упустили этот момент в Ираке.
ДЭМИЕН: Верно. И не только ее, но также тот факт, что мужья, сыновья и дяди тех людей возвращались обратно в мешках. Почти четыре сотни людей из местных, которые были частью системы браконьерства, оказались убиты во время тех операций.
И хотя это вызвало упадок в доходах браконьеров, я видел, что так вопрос решить нельзя. Я понял, что нужно придумать что-то новое, и отправился на поиски ответа. В итоге мы пришли к тому, что станет будущим защиты носорогов, а возможно, лидерства в целом, как мы его знаем.
МАРК: Ты же говоришь про программу Акашинга, верно?
ДЭМИЕН: Ага. Мы прочитали статью в «Нью-Йорк таймс» о начале подготовки первого отряда женщин-рейнджеров в американской армии. И подумали, что сохранение популяции носорогов тоже довольно мужская индустрия, в которой на сотню мужчин на передовой приходится одна женщина. Так что я углубился в литературу о том, что борьба за права женщин – это на данный момент единственный действительно работающий источник позитивных изменений в мире. Я подумал, что если женщины не получают возможность проявить себя в бою, то у них недостает опыта, чтобы продвигаться по службе и заполнять старшие и административные позиции. Так что вместо того чтобы жаловаться, что нам недостает женщин на лидерских позициях, лучше дать им возможность дорасти до этих позиций.
Поэтому мы решили создать женский противобраконьерский отряд. Но не могли найти тех, кто согласился бы разместить и тренировать их – даже для проверки гипотезы. Считалось, что это слишком рискованно. Однако в конце концов мы нашли место, покинутое какими-то охотниками.
Чтобы вам было понятнее: охота за трофеями – это умирающий бизнес, когда люди приезжают из-за границы, чтобы забавы ради пострелять по слонам или носорогам.
МАРК: Фейсбук [активисты в социальных сетях] помогает положить этому конец, да?
ДЭМИЕН: Да, это точно. Кроме того, дикие виды становятся все более малочисленными, вводятся суровые законы и штрафы на импорт и экспорт трофеев. В Африке есть зона размером с целую Францию, где подобная охота все еще разрешена. И в Зимбабве, где я живу, двадцать процентов всей земли специально выделены для охоты за трофеями. Там, где охоту использовали как экономическое средство для финансирования противобраконьерских программ, животных уже не осталось, а земли, которые были оставлены для трофейной охоты, остаются незащищенными от браконьеров. Печальная ирония, да?
И когда животных не остается, все охотники, которые называют себя «охранителями», переходят в соседний регион, где добыча еще осталась. А люди вроде нас разбираются с тем, что осталось после них.
Мы отобрали сто восемьдесят девять мужчин в 2012-м, и к концу первого дня осталось всего трое. Всего три человека подошли для дальнейшей работы! Я думал, что с женщинами у нас будет похожая ситуация, но был потрясен, когда увидел результаты. Мы переместились в новый район в августе 2017 года, чтобы начать тренировку женских отрядов, начав с восьмидесяти семи новобранок. После собеседований и отбора тридцать шесть из них были допущены к отборочным испытаниям, созданным на базе военных испытаний: огнем, холодом, влагой, усталостью и голодом.
К концу третьих суток только три женщины решили добровольно покинуть испытание. Тут-то мы и поняли, что имеем дело с чем-то уникальным. Я считаю, что то, сколько страданий готов вынести человек, прежде чем сломаться, и определяет характер отдельной личности. А нам нужен был характер – всему остальному можно научить. Нужен был боевой дух. У тех женщин его было в достатке.
Мой небольшой отряд бывших бойцов и тренеров специальных сил создал для этих женщин адские условия. И они впечатляли нас при прохождении каждого испытания. Женщины приступили к полноценной работе в октябре следующего года.
Раньше при создании противобраконьерских отрядов мы набирали людей со всей страны. Отмечу, что местное население заставляли сняться с их обжитых мест и уехать, чтобы создать заповедники, так что обстановка сразу была напряженной. А потом мы добавили эту внешнюю боевую силу, которая никак не была связана с местными. Они не друзья, между ними нет никакого взаимного влияния, они не видят смысла общаться друг с другом.
Мы решили набирать весь боевой состав из местных. Это значило, что команды охранителей теперь были напрямую связаны с местным населением. И шестьдесят два цента из каждого доллара, которые мы потратили на эти команды, сразу возвращались местному населению. Больше не было необходимости в прослойке правительства или каких-то организаций, где эти деньги всегда пропадали, не доходя до местных.
МАРК: Ты хочешь сказать, что деньги, которые получали эти женщины, возвращались в местные сообщества, потому что они тратили их там же?
ДЭМИЕН: Именно! Все, что нужно было для их работы, также закупалось в местных сообществах. И зарплата этих женщин помогала сообществам развивать хозяйство, потому что средства распределяли женщины. Там за месяц вращалось больше денежных средств, чем за целый год от результатов трофейной охоты. Деньги, заработанные на охране видов, теперь поступают женщинам напрямую, и исследования подтверждают, что они тратят в три раза больше средств со своей зарплаты на семью и вклад в местные сообщества, чем мужчины. Так что примерно девяносто процентов их заработка идет на развитие местного сообщества.
Без какого-то особого плана мы сумели создать стратегию, которая превратила заработок тех, кто охраняет природу, в инвестиции. Мы сделали основным упором этой стратегии усиление женского вклада. И в результате это привело к взрывному росту и улучшению условий жизни местного населения. А то, что считалось основной задачей – сама охрана окружающей среды – стало побочным ресурсом.