Проснулся я с четким ощущением, что новый «день» станет для меня последним. Я открыл глаза и сразу зажмурился — Кассандра стояла прямо над головой. За время моего полета звезда заметно уменьшилась, но оставалась такой же яркой и злой.
Во тьме за стеклом что-то было.
Капсула стремительно скользила вдоль покатой ребристой поверхности какого-то гигантского объекта — он казался почти белым под ослепительными лучами звезды. Поверхность выглядела как бесконечное шахматное поле из серых и матовых клеток, кое-где перемежаемое обширными гладкими участками. Объект был сильно вытянутой овальной формы. Внезапно поверхность «поля» выгнулась, плавная кривая взметнулась вверх и промелькнула — я могу поклясться — в каких-то метрах от моего лица! Затем объект исчез из поля зрения.
Космический корабль! Но такой огромный? Ведь я летел мимо него не меньше минуты, и если скорость капсулы осталась прежней, значит его длина — тысячи километров!
Потрясенный, не в силах пошевелиться, ждал я нового оборота капсулы, желая еще раз хоть издали взглянуть на инопланетный корабль. Внезапно я понял, что пространство вокруг меня впервые за долгое время изменилось, и почувствовал, как каждый волос на голове встает дыбом.
Корабли были повсюду. Сотни, тысячи исполинских свинцово поблескивающих объектов замерли в черноте, неправдоподобно четкие в белых лучах Кассандры, словно при фотовспышке. Большинство из них были овальной формы, с небольшими утолщениями по краям, сзади же у каждого торчали вытянутые острые… крылья? Орудия? Антенны? Я не знал. Были там и другие корабли — я определил их как флагманы — более крупные, массивные, с путаницей непонятных тонких конструкций вдоль бортов. Один из таких флагманов неспешно, словно во сне, проплыл довольно близко подо мной, и я разглядел в его борту глубокую почерневшую борозду. В верхней части корабля тускло горели синим светом несколько окон, но остальные лишь слепо поблескивали отраженным светом звезды. Здесь был бой, догадался я. Так вот что за сияние я видел вчера! Все эти корабли слетелись сюда для грандиозной битвы!
А видят ли меня они?
Похолодев, я представил, как моя капсула выглядит со стороны — крошечная сверкающая льдинка, беззвучно скользящая в угольно-черной бездне среди жутких неподвижных громадин.
Я бросил взгляд вперед и вдруг понял, что вижу границу области, занятой космическим флотом. Мне предстояло миновать еще несколько кораблей и вновь оказаться в полном одиночестве и пустоте.
Нет!!
Я закричал, заколотил ногами в борт, что было сил! Моя стеклянная кабина, еще несколько минут назад казавшаяся такой уютной, вдруг вновь стала омерзительной удушающей тюрьмой. Организм вбросил в кровь последние резервы адреналина, и я, надрываясь, взывал к неведомым существам, укрывшимся за стенами этих циклопических ковчегов. Все было тщетно. «Напрасная трата сил, — сказал вдруг некий внутренний голос, печальный и рассудительный — возможно я уже был так близок к сумасшествию, что сознание мое начинало раздваиваться, — никто тебя не услышит. Звук не распространяется в вакууме».
В отчаянии я попытался высвободить левую руку — и это неожиданно удалось! За время пути я так похудел, что моя истончившаяся рука, хоть и не без труда выскользнула из полости в стекле. «Сделать хоть что-то, — лихорадочно думал я, — подать знак, показать им, что я живой, что это не просто осколок метеорита, здесь разумное существо!» Я вытянул руку вдоль тела и с силой принялся отбивать о прозрачную гулкую поверхность сигнал SOS: три удара с короткими паузами, три — с более долгими, снова три с короткими. Единственный известный мне сигнал азбуки Морзе, я помню его еще с юношеских лет. Я стучал без остановки: три точки, три тире, три точки — стучал, уже отчаявшись, ведь корабли проплывали мимо один за другим, а черная стена мрака за ними приближалась неумолимо, и в этой тьме я видел свою могилу.
У самой границы тьмы один из кораблей, матово-белый флагман с целой сотней сияющих голубым иллюминаторов, медленно поплыл вниз, накрывая мою капсулу сверху, словно гигантский пресс. Внезапно я ощутил легкое покалывание в кончиках пальцев и мочках ушей, одновременно ребристое темно-серое днище корабля перестало ускользать назад, на мгновение замерло и резко придвинулось, закрыв все пространство над головой. Флагман остановил мой полет с помощью какого-то поля!
Судорога свела плечо, но не взирая на это я продолжал отбивать SOS; мне казалось, если я остановлюсь, корабль немедленно улетит прочь. Мысль о том, что через минуту я буду освобожден, наполняла меня таким возбуждением и нетерпением, что я снова был близок к обмороку. Сейчас я думаю, знай что ждет меня там, возможно постарался бы пролететь мимо, не привлекая внимания.
Тонкий металлически сверкнувший язык отделился от корабля и с легким стуком обхватил капсулу. Вечной ночи вокруг больше не было. Меня поднимали на борт.
Рано или поздно любой человек выходит за некий психологический порог, позволяющий забыть о страхе. Это случается в экстремальных, смертельных ситуациях, в условиях длительного нервного перенапряжения — человек либо сходит с ума, либо привыкает. Между тем, страх — наш естественный союзник, он обостряет чувствительность, активизирует механизмы самозащиты, впрочем, порой его воздействие так сильно, что мы теряем волю и возможность мыслить.
Лежа лицом в пол в своей капсуле в грузовом отсеке инопланетного боевого корабля, я не испытывал страха. Реальность в последний месяц жизни стала настолько кошмарной, что все происходящее я начал воспринимать вне призмы эмоций, и страх мне чаще внушали собственные мысли и грезы. Ужас, как инструмент мобилизации защитных рефлексов, если можно так выразиться, атрофировался — именно потому, что я был беззащитен, как никогда. Позже страх вернется, выморозит ледяным дыханием сердце, но тогда я лежал и думал только о том, чтобы с меня поскорее сняли оковы.
Однако время шло, но никто не появлялся.
Мое ухо не улавливало ни приглушенных стеклянной оболочкой шагов, ни рокота машин — ни эха, ни отзвука; я не ощущал ни малейшей вибрации пола. В помещении царил влажный полумрак погреба, лишь откуда-то сверху пробивался неяркий луч искусственного голубоватого света; я видел только очень неровную, покрытую какими-то канавками поверхность пола. Прямо перед лицом расположилась лужица воды, на ее поверхности то и дело возникали круги от падающих капель. Я провел сухим языком по спекшимся губам.
Почему никто не идет за мной?
В отчаянии я крикнул, застучал по стеклу — ответом мне была все та же тишина.
Тогда я попытался раскачать капсулу, но понял, что сил у меня не осталось. Совсем. Последние я отдал за несколько минут до того, подавая сигнал кораблям. Черное забытье вновь окутывало меня, мягко подбрасывало на своих мягких теплых волнах, и мир в глазах начал стремительно тускнеть. Мысль о смерти показалась такой приятной и разумной, что я удивился, почему раньше не прекратил бороться. Вернувшаяся гравитация вдавила мой пылающий лоб в холодное стекло, но я не ощущал ни холода, ни боли, только неизъяснимое спокойствие и легкость.
Внезапно произошло нечто совершенно невероятное. Я почувствовал, как все мышцы наливаются энергией. Слабость исчезла в секунду. Нечто словно тянуло меня наверх из сужающейся воронки небытия: мир сфокусировался и обрел четкость. В то же время все тело пронзила жгучая боль — словно то была расплата за возвращение к жизни. Я вновь принялся раскачивать капсулу из стороны в сторону, и на этот раз мне удалось. Помогло то обстоятельство, что в нижней, металлической части моей тюрьмы оставалось еще довольно много воды, при раскачивании жидкость надавила на стенки и капсула, подпрыгивая, с грохотом покатилась по неровной поверхности. Вот тут мне по-настоящему повезло: капсула сорвалась с небольшой высоты и с силой ударилась о металлический выступ. Стекло зазмеилось трещинами. Будь удар немного сильнее, осколки вонзились бы в грудь; будь он, напротив, слабее — прочное стекло выдержало бы, и неизвестно, удалось бы снова раскачать мою прозрачную тюрьму?
Выбирался я с величайшей осторожностью, буквально заставляя себя не торопиться, чтобы не пораниться и не истечь кровью. Я по кусочку отламывал стекла, обрывал соединявшие их десятки крошечных металлических нитей, и отбрасывал прочь. В гулкой тишине звон осколков казался оглушительно громким, надо мной заухало эхо. Наконец отверстие стало достаточно широким. Я аккуратно выкарабкался наружу, и рухнул на холодный влажный пол. Я был свободен!
Отвыкшее от гравитации тело повиновалось плохо, голова кружилась, но я торжествовал. С губ срывались какие-то безумные восклицания, хотелось смеяться и плакать одновременно!
Я взял себя в руки через несколько минут. Нужно было осмотреться и поискать моих спасителей. Почему они скрываются? Я предположил, что инопланетные космонавты просто-напросто осторожничают, и наблюдают издалека через камеры.
Первым делом я бросил взгляд на разбитую капсулу. Она действительно по виду напоминала сглаженную гильзу гигантского — шести-семи метров длиной — снаряда, на ее боках остались даже отметины копоти. Следов нарезки я не заметил — по-видимому, пушка Бертье была гладкоствольной (или, что более вероятно, ее специально приспособили для такой «стрельбы» — сомневаюсь, что во время войны кулхусцы выпускали по Камею всего-навсего семиметровые заряды). Под стальной оболочкой все еще гудел тихонько мотор вентилирующего устройства. Сколько несчастных погибли в этих летающих гробах? И скольким удалось спастись? Думаю, я был и навсегда останусь единственным.
С гримасой ужаса и отвращения на лице я отпрянул в сторону и начал осторожно взбираться вверх по наклонной стене. Это не составило большого труда — влажная, но шершавая поверхность стены была покрыта округлыми выступами и ямками. Капсула упала с высоты метров пять, с тонкого, выпирающего уступа — упала на дно чего-то похожего на неглубокий искусственный овраг. Вода скапливалась на его дне и убегала по едва заметному наклону бесшумным ручейком.