Муниципальный автобус заехал на стоянку возле большого объездного кольца и пшикнул дверьми. Водитель в зеркало наблюдал, как трое черов отлепились от окна и вышли на улицу. Салон опустел. До конечной доезжали лишь те, кто хотел попасть в город, – таких бывало не больше двух-трех за день, и они всегда вызывали интерес.
Водитель проследил, как черы поднимаются к трубе надземного перехода, и вывернул руль. Затем с привычной завистью посмотрел на разноцветные крыши по ту сторону от кольцевой и направился обратно в блок. Ничего, кроме крыш, из кабины он не видел, но ему хватало и этого.
За дорогой находилась еще одна стоянка, тоже для общественного транспорта, но совсем другая. Половину тротуара занимал прозрачный голубой козырек. Под навесом оказалось несколько кресел – гораздо удобней тех, что выдавались в гуманитарной лавке под видом домашней мебели. Тут же, возле козырька, выстроилась шеренга торговых автоматов, оформленных так, что от одного взгляда на них рот наполнялся слюной.
– Дорого, – сказал Илья. – На остановке ничего покупать не будем.
Андрей приблизился к автомату с большим бутербродом за прозрачной стенкой и медленно провел рукой по этикеткам.
– «Колбаса, сыр, салат, горчица, майонез», – прочитал он. – «И хрустящая булочка»… Сыр такой же мерзкий, как у нас?
– Кто его купит, мерзкий?
– И сколько это стоит?
– Меньше вопросов. Там все написано.
Рядом с прорезью для карты Андрей нашел ценник:
«– 10 к/п».
– Десять кредит-пунктов… Славно. Мне за эту «хрустящую» три смены работать, даже больше. Ровно двадцать часов корячиться. Славненько.
Автобус подошел минуты через две, и он так же отличался от автобусов в Бибиреве-6, как и остановка. В том числе – тем, что в нем надо было платить.
Андрей трижды сунул кредитку в щель у двери и трижды увидел сообщение: «– 7 к/п». С карты списали двадцать один креп – как за два бутерброда.
«Два бутерброда и еще ма-аленький кусочек, – уточнил Андрей. – Сорок два часа работы, ровно семь смен у бака. Охо-хо…»
Автобус был маленьким, но не таким, как стандартная квартира в блоке или что-нибудь подобное, – он был маленьким как-то по-уютному. В салоне находилось шесть фантастически удобных сидений, хотя Андрей предпочел бы ехать стоя – и бесплатно.
Машина тронулась мягко, будто кошка. Андрей не успел моргнуть, как они уже вылетели на шоссе, вспорхнули на эстакаду и, пронесясь над встречным уровнем, затормозили у следующей остановки.
В салон, пригнувшись, влезли двое мужчин, и с ними мальчик лет семи. На всех троих были короткие рубашки и широченные штаны, косо обрезанные у колен.
– Чего это они? – прошептал Андрей.
– А чего? – спросил Илья.
– Ребенок – ладно, куражится, а мужики-то? Как из мультфильма.
– Это мы с тобой из мультфильма. Мода меняется, люди другую одежду выбирают. А мы не выбираем, мы берем то, что в лавке дают.
– Я бы этот срам все равно не выбрал.
– Тебе и не предлагает никто.
– И предложат – не возьму, – настойчиво повторил Андрей.
– Не предложат. Так что успокойся.
Свободных мест не осталось, поэтому еще два козырька с торговыми автоматами автобус проскочил без остановок. Мальчик сидел тихо – слишком тихо для своего возраста. Определенно, он был либо болен, либо умен; если умен, то, опять же, слишком.
Впереди начинался неестественно ухоженный парк. Машина юркнула в стеклянный тоннель и помчалась по зеленой трубе.
Тоннель и деревья оборвались одновременно и так неожиданно, что Андрей вздрогнул. За окнами вспыхнули яркие пятна домов, машин, каких-то плакатов на земле и в воздухе, точки синих и красных огней, и еще что-то далекое, неразличимое – все это засияло, завертелось, слилось в ослепительную панораму и захватило дух.
До геометрического центра с реконструированным Кремлем было еще далеко, однако все, что лежало в пределах малой объездной дороги, традиционно называлось центром. Возможно, здесь тоже делили районы на центральные и окраинные, но с точки зрения обитателей блоков, центром была не отдельная часть города, а город вообще.
Автобус снизил скорость и покатил по просторной улице. Андрей догадывался, что вертеть головой неприлично, – его почему-то волновало, что о нем подумает мудрый ребенок. Некоторое время Андрею удавалось сдерживаться, но вскоре он забылся и восторженно вытаращился в окно.
Дома вдоль дороги были не просто разноцветными – они были по-настоящему разными. Невысокие корпуса в три-четыре этажа стояли и фасадом, и боком, и углом – так, чтобы разрушить всякую симметрию.
Из-за ближних домов выглядывали другие, из-за тех выглядывали следующие, относившиеся к параллельной улице, или к диагональной, – в окно было не разобрать.
Андрей видел центр и прежде, видел много раз – в новостях и фильмах, но это было совсем не то. Еще не успев выйти из автобуса, он уже получил столько впечатлений, что хватило бы на всю жизнь. И дело было не в празднике. Наоборот – гирлянды, плакаты и пестрые флажки сбивали с толку и заслоняли собой истинную красоту центра.
«Тут и без праздника праздник», – подумал Андрей.
Главное, что он уловил в городе, – это приближение какого-то вселенского карнавала. Не ежегодного Дня Единения Народов – ведь ежегодное не может быть вселенским – а именно того скрытого карнавала, предощущение которого Андрей испытывал, глядя на помойку возле конвертера. Да, пожалуй, город был похож на помойку. В хорошем, конечно, смысле.
Так Андрей подумал. Но делиться этой мыслью ни с Ильей, ни с Вадиком он не стал.
Людей на улицах было не то чтоб очень много, – по крайней мере, обходилось без толкотни, – но все же достаточно для официального праздника. Андрей заметил, что мулатов и монголоидов в центре живет больше. В Бибиреве-6 они тоже были, но не в таком количестве. В блоках, разбросанных вокруг Москвы, преобладали европейские типы, в основном – со славянской и немецкой кровью, здесь же, в городе, перемешались все формы глаз, носов, подбородков и, не исключено, чего-нибудь еще.
Одеты люди были разношерстно, но одинаково чудно, хотя, насмотревшись на пассажиров в перекошенных портках, Андрей уже не удивлялся. Его беспокоило другое: он, Илья и Вадик в своих, так сказать, консервативных нарядах явно выделялись.
– Плюнь на это, – посоветовал Илья. – Им на тебя наплевать, и тебе должно быть так же.
– Они знают, что мы черы, – мрачно произнес Вадик. – У нас брюки из гуманитарки. И ботинки, и все остальное.
– В гуманитарку они не заходят, а блоки они видят только в кино или из окон своих тачек. Ну, кто-то тебя и признает – наставники, допустим. Что из этого?.. Плюнь, говорю.
Мужчины вместе с серьезным ребенком высадились у большого стеклянного павильона – не то театра, не то гигантской столовой, Андрей так и не понял.
На остановке никого не было, но со стороны театра-столовой к автобусу приближались две девушки, и водитель на всякий случай ждал.
– Вот теперь можешь купить свой бутерброд, – сказал Илья. – Здесь дешевле.
Андрей сглотнул и, выскочив на улицу, подбежал к автомату. Дамочки не торопились, но шли несомненно к автобусу.
Колбаса, сыр и так далее, вплоть до хрустящей булочки, – бутерброд здесь был тот же, что и на конечной. Андрей приготовил карточку, но, поднеся ее к прорези, осекся: «– 9 к/п».
– Это и есть «дешевле»?! – возмущенно спросил он, плюхаясь обратно на сиденье.
– А разве нет? Девять меньше, чем десять, ты же не станешь спорить?
– Я за это «меньше» три дня вкалываю. Как они тут живут?
– Как-то умудряются, – улыбнулся Илья. – Не купил? Пожалел?
– Я не денег пожалел, а своего труда. Деньги, я смотрю, у них ничего не стоят.
– Деньги-то? Это ты зря. Работа наша ничего не стоит, вот в чем дело.
– Мне без разницы, – ответил Андрей. – Карта ваша, как хотите, так и тратьте. Вадик, бутерброд будешь?
– За девять крепов?! Я лучше коры с деревьев пожру.
– Я тоже воздержусь, – сказал Илья. – А карточку себе пока оставь, ее на части не разрежешь.
Девушки не спеша дошли до автобуса и, уплатив, сели. Та, что оказалась прямо напротив Андрея, была одета в какую-то переливчато-блестящую курточку и очень-очень короткую юбку, к тому же слегка задравшуюся. Андрей попытался повернуть голову, поднять глаза к потолку, опустить их в пол – все без толку: тонкие белоснежные трусы было видно отовсюду.
Вторая девица носила ядовито-зеленые штаны и сетчатую майку с такими крупными дырками, что сквозь них как раз пролезли неестественно длинные розовые соски.
Вадик кашлянул и прикрыл глаза ладонью, но это тоже был не выход, и он принялся изучать свои руки.
Илья посмотрел на Андрея, потом на Вадика и, развеселившись, похлопал обоих по плечам.
– А вы говорите «бутерброды»! – ухмыльнулся он.
Барышни вроде бы ничего не замечали. Они продолжали какую-то бесконечную беседу, начатую, не исключено, еще в детстве.
Та, что в трусах, кроме прочих приятных черт, имела еще и нос с горбинкой – эта горбинка и привлекала Андрея особенно сильно, даже сильнее, чем узкая белая полоска между ног, хотя взгляд по-прежнему стремился под юбку.
Вторая, с грудью, была тоже ничего, но не в его вкусе. Почему Андрей решил, что рыжие и веснушчатые хуже, чем брюнетки, он не знал и сам, сравнивать ему еще не приходилось.
– Во! Анекдот! – воскликнула первая. При этом она шевельнула коленями, и юбка вспорхнула еще выше.
Андрей почувствовал, как у него потеют ладони.
– Ой, я тоже расскажу, – ответила соседка.
– Сначала я, а то забуду.
Андрей прислушался. Анекдоты он любил. Ему уже казалось, что он любит в этой девушке все, – и нос, и трусы, и вот анекдоты. И голос. У нее был низкий, странно знакомый голос. Он не вызывал каких-то определенных ассоциаций – просто голос, почему-то слегка тревожащий.
– Это артистка, – шепнул Андрей.
– Из цирка? – спросил Илья.
– При чем тут цирк? – оторопел он.