Сначала я услышал, как в двери провернулся ключ, затем дверь открылась и в камеру зашли двое в серо-синих арестантских костюмах. Замерев на долю секунды в дверях, они синхронно шагнули в мою сторону и замахнулись.
Моей реакции хватило на то, чтобы уйти от первого удара, в голову, но второй кулак, хоть и чуть смазано, но все же попал мне в правый бок, как раз под ребра. Острая боль в печени скрутила меня и повалила на колени. Мне как будто отключили кислород. Вся правая половина тела сжалась. Я едва не повалился на бок. Но при этом мое сознание оставалось кристально четким. Вместе с болью я получил понимание того, что все мои расчеты оказались не верными.
Но потом произошла вторая вещь, и я моментально забыл о скручивающем мое тело спазме. Как будто у меня в горле сняли заглушку и воздух снова потек в легкие.
— Вышли! — Тихий, но властный голос раздался от двери и в камеру вошел не высокий грузный мужчина, светло серо-голубая форменная рубашка, галстук с орлом на зажиме, погоны с тремя звездами. Ежик седых волос, крупный пористый нос и собранные в чайку кустистые брови.
Как я ждал этого человека. Полковник. Хозяин тюрьмы. Теперь можно работать!
Глава 23
Форменная рубашка, погоны с треугольником больших звезд, расстегнутый воротничок, при этом чуть приспущенный галстук скреплен тускло поблескивающим, вероятно золотым, зажимом с двуглавым орлом. Массивная шея, выпирающий подбородок, массивные, чуть заплывшие жиром скулы, большой нос с горбинкой чуть скошен влево, как будто когда-то был перебит. Короткие седые волосы торчат жестким ежиком словно проволочные. Глубокая складка на переносице почти что соединяет жесткие брови в одну ломаную линию. Водянистые, светло голубые, будто бы выцветшие глаза внимательно изучают меня.
А я улыбаюсь. Я держусь за правый бок, до сих пор не могу нормально вдохнуть. И улыбаюсь. Теперь все будет хорошо. Он пришел. Значит я спланировал верно.
— Максим Александрович. Во-первых, прошу накрепко запомнить. Я вас в жизни никогда не видел. Я с вами никогда не разговаривал. Вы никогда не были в моем учреждении. Доказать обратное вы все равно никогда не сможете. А вот я приведу дюжину офицеров и столько же заключенных, которые подтвердят, что я весь день провел на мероприятии. Это понятно?
— Это зависит от результата нашей беседы.
— Во-вторых, — не обращая внимания на мои слова продолжал полковник, — мои мальчики вас ударили случайно. Я вижу вы за бок держитесь, значит в голову не пропустили? Ну не суть. Так вот, это была простая демонстрация. Вы как, на мальчиков сильно сердитесь?
— Ни капельки. Они у вас умницы, с заданием хорошо справились.
— Вот вот. Вы прям суть сразу ловите. Мои парни выполнили задание, они просто инструмент. Согласитесь, смешно и глупо сердиться на инструмент, как сердиться на боксерскую перчатку, а не на боксера, верно?
— Вы сейчас скажете, что вы и ваше заведение — это всего лишь инструмент, и мне держать на вас обиду не следует?
— «Обида», давно я в этих стенах такого слова не слышал. Но да, суть вы уловили верно.
Отлично, он заранее пытается вывести себя из-под возможного будущего удара. Это здорово. Это значит, что он допускает возможность такого удара, значит он успел изучить меня, знает, что я не просто владелец ларька, которого его друзья на сотню долларов раскручивают. И он меня боится. Боится мести. Великолепно. С такими вводными можно и потанцевать!
Тем временем полковник продолжал:
— И наконец последнее. Никакой беседы у нас с вами не будет. У меня к вам лишь один вопрос. Чистое любопытство. От вашего ответа в любом случае ничего не зависит, просто мне интересно. — Он замолчал на некоторое время, как будто старался сформулировать некий сложнейший вопрос. — Откуда вы меня знаете, Максим Александрович? Казаки вам сказать, куда вас отправят, не могли. Капитан или кто вас там привез — тоже. По адресу, вас кстати без мешка на голове же привезли? Так вот по адресу вы вероятно тоже меня идентифицировать не смогли бы, ну не верю, что вы знаете адреса тюрем и их начальников. Так откуда же вы меня знаете, а?
Бинго. Мой расчет на то, что его заинтересует мое обращение сработал. Я вызвал в нем любопытство и вот его уши в моем распоряжении! И кстати, нужно обратить внимание на то, как он назвал людей, отправивших меня сюда. «Казаки». Запомним.
— Вы очень четко структурировали свои слова. Это характеризует вас как очень организованного человека. Потому позвольте, я так же отвечу по пунктам.
Я взял небольшую паузу. Менять положение, садиться или наоборот нависать над ним сейчас не стоит. Мне нужно невербально показывать ему, что именно он хозяин положения, это его привычная обстановка, в любой иной он может начать закрываться или перейти в агрессию. Сейчас он как лев на территории своего прайда.
— Во-первых, я никогда не буду злиться на боксерскую перчатку, на нож, на биту. Вы совершенно правы. Это глупо. Но вот на наемного убийцу я разозлюсь. И нисколько не меньше, чем на того, кто его нанял. В уголовном праве есть концепция «Умных штыков», не слышали? Это с Нюрнберга пошло еще. Исполнение приказа не освобождает от ответственности если у исполнителя была возможность сознательного выбора. А в нашем случае и приказа та нет. Так, оказание услуги, или возврат долга, или вообще бизнес. Поэтому сердиться на вас или нет, мы решим по окончании нашей беседы.
— Я сейчас просто уйду отсюда. А тебя на общий двор выведут. Хочешь? На вопрос отвечай, откуда меня знаешь?
— В последние дни я удивительно легко перехожу с людьми на ты. И кстати, я не знал, есть ли у нас в российских тюрьмах общие дворы. Я опасался, что они только у америкосов есть. Там же, во дворе, основные движения проходят, верно? Так вот это не то, что мое опасение, это мое желание, попасть в тюремный двор. — Я говорил совершенно искренне. Мне ни в коем случае нельзя оставаться в камере, в которую могут прийти кто угодно. Мне нужно во двор, чтобы вокруг было много людей. Надеюсь второй, остро необходимый мне человек, тоже будет во дворе. От встречи с ним зависит не меньше, чем от встречи с полковником. Судя по всему, мне не удастся ограничиться общением с официальной тюремной властью.
Полковник повернулся к двери.
— Постой, полковник. Когда еще у тебя будет возможность поговорить с миллионером.
— Ха ха, — смех начальника тюрьмы напоминал карканье вороны, — знал бы ты, Максим, как часто я с миллионерами общаюсь. Если состояние моих сидельцев сложить, тут бюджет Краснодарского края горошиной против кокоса покажется! Насмешил. У меня и комерсы, и политики такого уровня жили, что тебе и в розовых метах до них не допрыгнуть.
— Полковник, можешь вспомнить, что сказал тебе твой старшина, когда передал, что я с тобой поговорить хочу?
Полковник наморщил и без того складочный лоб.
— Он сказал, мол, Алексей Борисыч, там новый гость, которого к нам без путевки привезли, хочет с вами встретиться, так и говорит, мол, отведите меня к товарищу полковнику. Я еще переспросил, и он повторил, что ты прям четко меня по званию назвал.
— Ну так а почему ты господин полковник решил, что я тебя знаю?
— Так откуда иначе тебе знать, что я полковник?
— Это дедукция. Я предположил, что без ведома хозяина тюрьмы никто не рискнет поселить тут человека, как ты сказал, без путевки. Поэтому мне нужен был начальник. Я очень приблизительно разбираюсь в МВДэшной иерархии, но все же могу предположить, что руководить тюрьмой может минимум подполковник, максимум полковник. По дороге сюда полицейские сказали, что везут меня в крупнейшую тюрьму Краснодара. Вот и все.
— Ловко ты. Ну что ж, ты мое любопытство удовлетворил. Мне пора на мероприятие, которое я сегодня весь день провожу.
— Погоди, полковник. Ты получил что хотел. Видишь, со мной можно иметь дело. Давай еще обсудим, может у нас есть, чем обменяться?
— Ты мне сейчас деньги будешь предлагать? Миллион? Два? — Полковник отвернулся к двери и взялся за ручку. — Не интересует.
— Погоди. Послушай полминуты, тогда решишь уходить или продолжить. Я тебе не деньги предлагаю, я тебе предлагаю решить вопрос питания твоих подопечных. Я почему-то уверен, что ты хлеб получаешь раз в два-три дня и то, не самый лучший, верно?
— Допустим. И что, ты мне сейчас пообещаешь хлеб привозить? У мня по нормам на одного сидельца пол кило хлеба в день, триста грамм белого и двести черного. Ты мне шесть сотен буханок белого и четыре черного в день привозить будешь?
— Ну, тридцать тысяч буханок в месяц это не так, чтобы и много, качественный хлеб в таком количестве обойдется в пять-шесть тысяч долларов, но, Алексей Борисович, мне почему-то кажется, что такое предложение тебя не заинтересует.
— Верно кажется. — Полковник все же отступил от двери и снова полностью повернулся ко мне.
— Алексей Борисович, мне чтобы понять, что тебе предложить, нужно понимать, почему ты меня сюда, как ты сказал без путевки, пустил вообще?
Чуть поколебавшись, как бы оценивая, стоит ли говорить, полковник все же произнес:
— Меня очень большой человек попросил тебя в моем доме отдыха сутки подержать и сделать так, чтобы тебе не понравилось. Чтобы ты одной мысли о том, что можешь попасть в нашу пенитенциарную систему, как огня боялся и делал все возможное, чтобы тебе по новой путевку к нам не выписали.
— Уважаемый человек.
— Что что?
— Ну, обычно говорят, что очень уважаемый человек попросил. А ты сказал, большой человек. Ты, полковник, явно не оговорился. Ты же не уважаешь того, кто тебя попросил меня прессануть?
— Ты явно не вполне понимаешь, что говоришь. Ты мне, хозяину зоны такие слова произносишь… уважаешь, прессануть. Не говори то, в чем ты не разбираешься, по крайней мере в этих стенах.
— Ну хорошо, главное мы выяснили. Ты мудрый человек, верно? И как ты сам сказал, ты тут хозяин, так?
Полковник даже не кивнул, а просто смотрел на меня. Ну что ж, пойдем дальше, молчание — знак согласия.