Отыскать кабинет оказалось не сложно. На первом, рабочем этаже, было всего четыре комнаты: кухня, небольшая столовая, нечто среднее между гостиной и маленьким кинозалом с удобным диваном и проектором под потолком и, наконец, кабинет.
Вероятно, масштабные научные опыты профессор проводил где-то вне дома. В кабинете, помимо большого двух тумбового письменного стола светлого дерева, стояли лишь пара лабораторных столов метра по два в длину, один из них со встроенной раковиной. Оба стола были заставлены какими-то колбами на штативах, дистилляторами, весами, склянками и спиртовками. По стенам развешаны сушильные и дезинфекционные шкафы, полки с посудой самых невероятных форм, стопками блокнотов и разнообразных коробочек.
В углу стоял огромный сейф с цифровым замком. А вот это совсем плохо. Если мои таблетки в нем — покинуть эту гостеприимную дачу я не смогу. По логике, хранить аптечку в сейфе станет только очень альтернативно мыслящий человек. Таблетки могут понадобиться в любой момент, и запирать их на замок в своем собственном кабинете доктор не стал бы.
Я подошел к рабочему столу, отодвинул кресло и уселся. Две тумбы по три выдвижных ящика каждая. Замочная скважина на верхнем левом ящике. Оставим его на последок, займусь сначала правой тумбой. Все таки я надеюсь, что я — максимально «горячая» работа профессора на сегодня, поэтому все, что касается меня он должен хранить справа, там, куда ему, как правше удобнее добраться.
Верхний ящик плавно выехал, прошуршав резиновыми колесиками по алюминиевым направляющим. Бумаги, просто свалка бумаг, от компьютерных распечаток А4 до вырванных из маленьких карманных блокнотов листочков. Странно, я не ожидал такого беспорядка от Виктора Ивановича.
Во втором ящике валялись ручки, инженерный калькулятор, несколько цветных карандашей, маркеров, линеек. Несколько баночек и вскрытых блистеров с таблетками. И небольшая картонная коробочка с рисунком шприца и чуть надорванным верхним клапаном. «Med Air 100 * 2 мл». Бинго! Мне захотелось радостно вскрикнуть. Приподняв крышечку я увидел три набора по шесть блистеров, стянутых резинками. Я развязал каждый набор и проверил, что это те самые таблетки трех цветов, от которых зависит моя жизнь. Распределил по шесть блистеров на каждой ноге, надежно заправив их в высокий носки. Один блистер демонстративно оставил на столе, остальные пять снова стянул резинкой и положил в карман. Еще раз осмотрел весь кабинет в поисках мобильного телефона, но так и не нашел его. Подняться в спальню? Какова вероятность, что телефон там, а не где-то еще? И даже если я найду телефон, каковы шансы, что он не защищен цифровым или графическим паролем? Один процент из ста, что на телефоне вообще нет пароля и пятьдесят процентов из оставшихся девяносто девяти на то, что разблокировать телефон удастся по отпечатку. А что, собственно, мне даст звонок Дзантиеву? Организовать силовое освобождение меня из титовской деревни займет не меньше суток. Мой начбез должен понимать, что при данных стечениях обстоятельств, Титову выгоднее меня убить, чем отпустить. Поэтому наскоком захватить казачью деревню нельзя, нужно тщательно подготовить операцию, собрать людей. Надеяться на то, что Руслан начал готовить силовое освобождение после моей СМС из тюрьмы тоже не стоит. Я четко указал, что имея поводок я не могу покинуть титовский дом. Предположить, что я добуду полный комплект таблеток Руслан не мог. По всему получается, что звонок моему безопаснику был бы полезен, но критического значения он не имеет. Выбираться нужно самому.
Все это я обдумал за те несколько секунд, пока шел от кабинета к телу профессора. Склонившись над ним я вернул в левый внутренний карман визитницу, так и лежавшую у него на груди. В правый карман пиджака я положил стяжку из пяти блистеров. Мысленно попросив у доктора прощения, каковы бы ни были причины, но я его убил, и это навсегда останется на моей совести, я пошел ко входу в тоннель.
Обратный путь через тоннель занял ровно те же полторы минуты, что и путь туда. И все это время я напряженно думал. Я уже говорил, что у меня нет гена сомнения. У поваров есть такое правило — никогда не лови то, что падает. Поймать падающий предмет — схоже с попыткой исправить ситуацию. Попытка исправить — результат сомнения. Я видел много поваров с изуродованными шрамами руками, кто в начале карьеры пытался поймать падающие ножи или подставлял руки под летящее горячее масло. У профессионального повара обратный инстинкт. Он отдернет руку от летящего предмета. Не все, что я делаю, я делаю правильно. Но страдать сомнениями, ловить падающий нож, я не буду. Решение принято, дело сделано, точка. Так было. А сейчас я сомневался. «Не убий» записано в ДНК любого человека. Это то, что делает хищников людьми. Можно только надеяться, что перед человеком никогда не встанет выбор: убить или нет. Причины важны, но по гамбургскому счету, в итоге будет лишь: стал ты убийцей или нет. Я не знал, и даже никогда не думал, как я поступлю в момент подобного выбора, смогу ли убить человека. Даже когда я клялся сам себе над телом, как я тогда думал, убитого Сергея Давыдова. Я не был уверен, что смогу убить человека. Пусть плохого, пусть того, кто угрожает мне и другим людям. Но человека. Потом, примерно в конце первой тоннельной минуты, пройдя около пятидесяти метров, я понял, что я рад, что я смог. Совесть — это осознание и принятие моральной ответственности за свое поведение, за все свои поступки, сделанные или только планируемые. Ключевое слово тут — ответственность. Мне вспомнился университетский курс толи философии, толи экономики, толи политологии, уже и не вспомню ни предмет, ни преподавателя, но содержание пришло на ум. Лекции по Максу Веберу. Ответственность — это не убежденность. Этика убеждения — абсолютна, это любая религия, тут не требуются доказательства. А этика ответственности имеет ориентацию на объективные результаты. Это скорее про политику или экономику. Я никогда не был адептом этики убеждения. Поэтому, убив профессора, я не стал переживать о моральной стороне для меня лично, а просчитал последствия и свою ответственность перед людьми. Повторюсь, то, что я решил таким образом и некоторую часть своих задач — отлично, но не это главное. Аристотель говорил, что совесть — это суд доброго человека. За полторы минуты в тоннеле я прошел суд и оправдал себя.
Выйдя в доме Титова я замер и прислушался. После красного света перехода глаза достаточно быстро адаптировались к темноте, но все же в таких условиях лучше довериться слуху, нежели зрению. Тишина. Только чуть слышный шорох снова начавшегося дождя с улицы. Отлично. Тихо, крадучись, по над стеночкой, прохожу на второй этаж, подхожу к своей комнате, аккуратно берусь за ручку и, приподняв ее чуть-чуть вверх, чтобы облегчить давление на дверные петли, тяну дверь на себя.
Дверь поддалась на пару-тройку миллиметров, а дальше не идет. Как будто удерживается не замком, он не дал бы свободного хода, а чем-то изнутри. Мягко и плавно опускаю ручку, хотя уже понимаю, что это напрасная трата времени. Замок открыт, но комната закрыта. Кто-то обнаружил мое отсутствие и забаррикадировался внутри. За секунду я обдумал свои действия. Если броситься в выходной двери и попробовать сбежать из поселка? Через КПП выйти не удастся, там наверняка дежурят казаки, а что если попробовать перелезть через забор? Тоже не вариант, я не Сергей Бубка, чтобы перепрыгнуть четырехметровый забор. А с другой стороны, дверь не закрыта на замок, значит, мою бумажную затычку из рамы не вытащили. Наоборот, неизвестный посетитель — сто процентов мой союзник, причем не глупый. Вытащи он бумажку из замка — дверь бы среагировала и открывание-закрывание были бы зафиксированы. Выяснить, чьей карточкой открыта дверь, не составит труда. Стандартная практика. В любом отеле у сотрудников есть мастер ключи, но индивидуальные, и определить кто открыл дверь очень легко. Человек в моей комнате не оставил следов, его карточка не открывала замок, значит он хочет сохранить инкогнито. Так верный сотрудник Титова себя бы не повел. Меня бы уже ждал комитет по встрече, людям Григория, как и ему самому, важно видеть результат своей победы, они бы не упустили случая посмотреть на мое лица в момент включения лампочек или когда я бы начал дергать ручку запертой двери. Нет, мало того, что замок не тронули, так еще и изнутри дверь зафиксировали, чтобы случайно не открылась. Значит ждут меня, а не того, кто придет с ключом. В этот момент за дверью послышалось, даже скорее не послышалось, а почувствовалось какое-то движение, дверная ручка опустилась и дверь приоткрылась на пару сантиметров. Я облегченно выдохнул. Еще потанцуем!
Глава 32
Семьдесят метров обратного пути через тоннель заняли полторы минуты. Переступив через раму панно в доме Титова я замер и прислушался. Если меня будут встречать, то вероятнее всего ждать будут в комнате. Если я не улизнул из дома профессора, а вернулся в дом Титова, значит я вернусь и в свою камеру. Зайдя в нее и закрыв за собой дверь я почувствую себя в безопасности, и в этот момент, если меня будут ловить, мои противники и выпрыгнут из шкафа. Это в их психологии. Поэтому я вслушивался в тишину не для обнаружения охотников, а чтобы избежать случайного столкновения с кем-то из домашнего персонала. Тишина. Только чуть слышно, как дождевые капли бьют по крыше. Мне вспомнилось, что запах мокрой земли после дождя называется петрикор. Я даже как будто почувствовал этот маслянистый, терпкий запах с нотками травы, перегноя, смолы и древесины. Пока все идет хорошо. Тихо, крадучись, по стенке, прохожу на второй этаж к своей комнате. Приподняв ручку двери вверх, чтобы облегчить давление на дверные петли, тяну на себя. Дверь не открывается. Понимая всю бессмысленность этого действия, опускаю ручку двери, но результат тот же. Признаться, не был готов к такому. Мне либо не дали бы дойти до двери, либо встретили бы уже внутри комнаты. Плюс, дверь, закрыта не на замок, а чем-то подперта изнутри. Значит не враги, значит кто-то, кто как минимум готов к разговору. И буквально в этот же момент дверь приоткрывается и на меня из комнаты смотрит горничная Катя, прикладывающая палец к губам. Я облегченно выдохнул. Еще потанцуем!