в течение всего дня; они обеспечивали комфорт и кормление лошадей.
Во второй половине дня поместье было заполнено прогуливающимися парами, женщинами в шелковых платьях и нарядах из бархата, их волосы были искусно уложены и увенчаны стильными шляпами со шлейфами, которые они носили под ухарскими углами; мужчины были одеты в костюмы из бархата, жаккарда и шелка, с богатой вышивкой и с отделкой из кружев и золота. Драгоценности сверкали на солнце, украшая шеи и груди; в некоторых укромных местах с деревьями несколько дерзких пар занимались спортом без одежды, женщины кусали носовые платки, чтобы не кричать и не привлекать внимание к своему скандальному поведению. Большая группа стояла на верхней террасе, глядя вниз в лабиринт, смеясь и криками ободряя тех, кто пытался выбраться из изгороди, а те немногие, кто знал тайну урн, держали ее при себе, наслаждаясь прострацией своих непосвященных друзей.
Присутствовал лорд Гренвиль, как и Уильям Питт.
Эдмунд Берк был одним из опоздавших, успевших к ужину. Его соперник в парламенте, Чарльз Джеймс Фокс, проследовал за ним буквально по пятам. Принц Уэльский был одним из ранних визитеров, и хотя он в тот день плохо стрелял, он получил огромное удовольствие. Модный сэр Перси Блейкни понравился ему с первого взгляда. Шеридан, драматург и политик, приехал вскоре после чая и сразу же начал пить. Несколько джентльменов поспешили сделать ставки на то, сколько он еще простоит на ногах.
Прислуга Блейкни сработала безупречно, неустанно обслуживая гостей. Повара превзошли себя с цыплятами в сметане, жареным фазаном, стейком и пирогами с почками, вареными овощами, небольшими сэндвичами, лепешками, печеньем и сливовыми пудингами, фруктами и пирогами, и галлонами за галлонами вина и стаута. После ужина в зале заиграл струнный оркестр, аккомпанирующий танцующим, а те, кто слишком хорошо поел для подобной активности, отправились в гостиные, где женщины и мужчины собирались отдельно по обе стороны бального зала в соответствующих салонах. Дамы болтали, потягивали ликеры и играли в карты, в то время как мужчины наслаждались своими трубками и портвейном.
Окутанные облаком дыма, они курили свои длинные глиняные черчвардены и короткие глиняные карманные трубки, наполненные махоркой и латакией. Несколько более состоятельных гостей с гордостью демонстрировали пенковые трубки, которые пользовались большим спросом, но могли быть приобретены только теми, кто был достаточно богат, чтобы нанять опытных резчиков для их создания. Искусно вырезанные из отложений водного силиката магнезии, минерального вещества, образовавшегося в природе из остатков доисторических морских существ, эти изысканные трубки были по достоинству оценены их владельцами, которые любили сравнивать их способность меняться со временем. Несколько джентльменов на самом деле обучили своих слуг правильному искусству курения, чтобы трубку можно было курить постоянно в течение дня, пока, после примерно двухсот сеансов и более, она не меняла цвет с алебастрового белого на нежно-розовый, потом на золотисто-желтый и, наконец, на насыщенный темно-коричневый. Эти трубки были хвастливыми, как и гости сэра Перси, и олицетворяли собой богатство, статус и причуды их владельцев. Некоторые из них были искусно вырезаны в форме оленей, на которых нападали волки, другие носили облик охотников и их собак, голых женщин и голов дворян XVII века. Повсюду были свидетельства холеной роскоши и потворства собственным желаниям, и, находясь в подобном окружении, было трудно поверить, что прямо через Ла-Манш люди голодали на улицах Парижа.
Маргерит Блейкни мгновенно оказалась в центре внимания, одетая в простое, но элегантное платье из шелка цвета слоновой кости, которое с наибольшей выгодой оттеняло ее каштановые волосы и светлую кожу. Ее непринужденные манеры, ее сладкий музыкальный голос и ее восхитительный и беззаботный смех сразу же покорили всех мужчин, а грациозное обаяние и открытое дружелюбие удержали от зависти женщин, которые не были столь богато благословлены природой. Все восхищались шутливой и остроумной женой сэра Перси Блейкни, и хотя они считали сэра Перси очаровательным, возмутительно стильным и в целом порядочным парнем, они поражались браку этой яркой, элегантной французской актрисы и бестолкового и глуповатого павлина, который заботился лишь о своем оперении, а не о собственной сути. Женщины улыбались понимающими улыбками и говорили, что Маргерит вышла замуж за Блейкни из-за его денег, хотя никто из них не винил ее в том, что она нашла для себя хорошую партию. Мужчины, особенно молодые, обратили пристальное внимание на излишнюю, невероятную модность его парижского костюма, его дрянные, бесстыдные манеры и его глупый смех. В Блейкни они увидели подходящую модель для подражания: человека с продуманным изяществом, хорошей харизмой и пустым умом; кого-то социально общительного, но не представляющего угрозы; богатого, но не амбициозного; компанейского, но нерасполагающего; обходительного, но аполитичного. Одним словом, человека, идеально подходящего для того, чтобы подняться на самую высокую ступень социальной лестницы и усесться там, словно на жердочке.
Кульминация вечера, однако, произошла, когда появились Эндрю Ффаулкс с Тони Дьюхерстом, как раз в тот момент, когда подавали десерт, час их прибытия был согласован между ними тремя и заранее оговорен. Они, конечно, привезли с собой уважаемого герцога де Шали.
С начала французской революции на берега Англии прибывал постоянный поток французских эмигрантов. Он начался, по большей части, в 1790 году, в феврале, когда Национальное собрание ввело новую военную конституцию, позволяющую призывать на военную службу и отменяющую покупку чинов. Когда в 1791 году Законодательное собрание заменило присягу на верность королю новой военной присягой, целью которой было не допустить появления армии роялистов, которая была бы в оппозиции к Революции, боевые офицеры, большинство из которых были дворянами, в массовом порядке покинули Францию. Вскоре за ними последовали гражданские аристократы, которые разглядели зловещее предзнаменование; после этого стало довольно обыденно слышать, как уродуется классический английский в гостиных по всему Лондону и его окрестностям. Однако в последние месяцы, когда кровь ci-devant угнетателей потребовалась для подпитки революционного рвения, устойчивый поток превратился в жалкую струйку, и в результате внезапное появление герцога де Шали стало сюрпризом и поводом для спекуляций.
Шорох прокатился по толпе, когда было объявлено о де Шали. Все гости восседали за обеденными столами, и Ффаулкс, Дьюхерст и де Шали сразу же оказались в центре всеобщего внимания. Каким бы удивительным ни было появление французского аристократа, еще более поразительным оказалось его заявление о том, что он едва избежал гильотины, получив смертный приговор от Комитета общественной безопасности, и что он и его сыновья были бы обезглавленными трупами, если бы не были спасены отважным англичанином.
– Кем же оказался этот великолепный парень, мужеству которого мы обязаны вашей компанией, добрый сэр? – спросил принц Уэльский.
– С превеликим сожалением, – ответил пожилой де Шали на отличном, хотя и с акцентом, английском, – я не могу назвать вам его имя, ваше высочество.
– Это почему же? – сказал принц. – Видите ли, мой дорогой друг, мы должны знать имя этого храбреца, чтобы мы могли наградить его заслуженными наградами. Сейчас не время для скромности. Англия нуждается в героях. Пусть этот человек выйдет сюда!
– Боюсь, что меня неправильно поняли, ваше высочество, – сказал герцог. – Я не имел в виду, что не хочу сказать вам его имя, просто я не в состоянии раскрыть его имя. Оно мне не известно. Более того, я также не могу описать его вам и этому прекрасному собранию. Ведь я никогда не видел его настоящего лица.
После этого замечания по толпе прокатилась еще одна волна ропота, но она была быстро остановлена принцем Уэльским, вскинувшим руку над столом для тишины.
– Но как это возможно, Monsieur le Duc? Как так получилось, ведь этот человек спас вас от неминуемой смерти, и вы не рассмотрели его лица?
– Я никогда не видел его настоящего лица, ваше высочество, – ответил де Шали. – Этот англичанин – непревзойденный актер и мастер преображения. Я знаю его только по забавному прозвищу, которое мне сообщили некоторые связанные с ним люди. Этот человек предпочитает выполнять свою работу тайно и, кажется, поставил перед собой задачу спасти как можно больше невинных жизней от гильотины. Если бы я только знал его имя и лицо, чтобы отблагодарить его, ибо я ему всем обязан, но все, что я знаю об этом галантном джентльмене – это то, что он называет себя Алым Первоцветом.
– Как вы сказали? – промычал пьяный Шеридан, подавшись вперед и вперившись осоловелыми глазами в герцога. – Вы сказали Алый Прыщик?
– Помолчи, Ричард! – произнесла его партнерша по ужину, начинающая актриса, еще толком не принятая в этом обществе, чьи колени были плотно прижаты друг к другу на протяжении всего ужина, создавая помеху шаловливым пальцам Шеридана. Она ткнула его локтем, не очень жестко, но достаточно сильно, учитывая его состояние, отчего он свалился со стула и остался лежать на полу.
Джентльмен, сидящий напротив него, повернулся к своему сидящему по диагонали другу и, указав на место, освобожденное драматургом, быстро сказал: «Вот я и выиграл пять фунтов».
– Алый Первоцвет, – сказал Дьюхерст, одновременно предлагая слугам приготовить для старого француза место за столом. – Маленький красный цветок в форме звезды, я полагаю.
– Как очаровательно! – сказал лорд Гренвиль. – Послушайте, Дьюхерст, вы можете пролить свет на эту ситуацию?
– Боюсь, только в незначительной степени, милорд. По большей части, я так же, как и все вы, остаюсь в неведении относительно этого особенного джентльмена. Как некоторые из вас, наверное, знают, мы с Перси – старые приятели, познакомились за границей и много раз с удовольствием проводили вместе время. Перси был гордым владельцем абсолютно великолепной яхты, красавицы шхуны под названием «Мечта». Мы избороздили весь Бискайский залив на борту этого чудесного судна, и я решил, что оно должно стать моим.