«Контрабандисты! – догадался Флавий. – У-у-у, воришки! Я вам покажу, как чужих борков красть!» В его голове все сложилось. Быка не загрызли, а зарезали, сделав вид, что загрызли. Чтобы следы замести. И ведь замели! Если бы он не знал прохода через густой лес, то не нашел бы их логово. О странном поведении собак гордый собой человек не вспомнил.
Что пастух собрался «показать» воришкам, смелый Флавий додумать не успел. Его внимание привлек мужчина, медленно поднимающийся по террасе. Он шел, прижимаясь к стене, и периодически украдкой поглядывал вниз, будто скрывался от остальной шайки или сбегал. Неожиданно незнакомец остановился, быстро разделся (как-то буднично, привычно, будто бы одним слитным движением), широко раскинул руки и крутанулся вокруг себя. Эритреец хоть и обладал острым зрением, но последовательность превращения не заметил. Только что в стадии от него стояла мелкая фигурка человека, как вдруг она размазалась, и спустя два удара сердца на том же самом месте появился черный волк, который сразу скачками понесся наверх, вон из долины.
У Флавия волосы встали дыбом. Как он бежал прочь, пригибаясь и лавируя между камнями, между деревьями, – в памяти не отложилось. Храбрый разведчик осознал себя лежащим в траве, глотающим сухим ртом воздух, которого катастрофически не хватало, – грудь больно ломило, сердце стремилось выпрыгнуть из тесного тела. Перед глазами кружились цветные круги.
Отдышавшись и напившись из грязной лужи, Флавий передумал возвращаться в селение. Местные не решатся на поход к вооруженным контрабандистам. Пока пошлют гонца в Борей, пока тот вернется со стражей – кораблей и след простынет. А борка повесят на несчастного пастуха в любом случае. Бывший раб залез в потайной карман хламиды, вытащил холщовый мешочек, посчитал все свое богатство, поморщился, обнаружив там меди и серебра на сумму чуть больше одной гекты, но решительно направился в сторону ближайшего городка. Денег взять все равно больше негде, а в столице… найдет заработок. Давно хотел убраться из постылого селения, да все время откладывал. А что стадо? Собаки приведут. Пастух был нужен только затем, чтобы следить за границами выпаса.
Человека-волка Флавий постарался забыть. Веяло от того превращения невыносимой жутью, от одного воспоминания в дрожь бросало. Язык развязывался исключительно в пьяном виде, и тогда пастуха было не удержать. Собутыльники хохотали, принимая рассказ со все новыми и новыми подробностями за веселую выдумку. Этим он и стал «зарабатывать», быстро пристрастившись к выпивке. Лишь один кушинг, на кушинга не похожий совершенно, выслушал внимательно и серьезно. Да после, утром, пришлось описать тот случай в трезвом виде. Но господину Русу отказать было никак невозможно, от него самого несло чем-то опасным. Необъяснимо чем. Это эритреец от страха при встрече хорохорился.
– А если найдут ваши останки того борка да пойдут по следу, то на бухту выйдут? – уточнил Рус.
– Так полтора месяца прошло, дошли бы слухи, – резонно возразил Флавий. – А меня стража разыскивает за кражу борка. Только наши своих не сдают!
– А столичным Следящим мелкий провинциальный воришка, укравший какого-то борка у бедного селянина, не особо и нужен. Верно? – со знанием дела поправил пастуха Адыгей.
Гордо выпяченная грудь эритрейца пожухла.
– Не такой уж Манулий и бедный, – огрызнулся он исключительно в пику кушингу.
– А кто-нибудь из этих самых «ваших» или любой другой не просили показать то место? – спросил Рус.
– Да чтобы я туда?! Да ни за какие деньги! Как вспоминаю, так у меня сколопендра по кишкам ползет. Как тот оборотень обернулся! Круть, и готов волчара. Здоровенный такой, чернее ночи. Это я потом, господин Рус, слово вспомнил, в трудах философа…
– Так интересовались местом или нет? – нетерпеливо перебил Рус.
– Н-н-ет. Смеялись все, – подумав, ответил Флавий и так же задумчиво продолжил: – А ты знаешь, как тебе в трезвом виде свою историю рассказал, так будто помолодел лет на двадцать, будто груз с себя сбросил. А наши контрабандисты все нужные бухточки и без меня ведают. А новые познания лишь расширяют горизонты нашего невежества, – совсем ни к месту явно процитировал он.
– Все! – Рус, даже не улыбнувшись, хлопнул себя по коленке. – В путь! Нас ждет месхитинское десятилетней выдержки, как я и обещал. Только зайдем в лавку, переоденешься. Я плачу, не смущайся, друг Флавий!
– Только, господин Рус, не надо меня отрезвлять, – предупредил совсем осмелевший пьяница, почуяв запах выпивки. – Ибо на несклонных к Силе структуры могут подействовать непредсказуемо, расшатывая токи организма, переполняя или обедняя не те каналы, о которых представлял создававший сию схему маг.
Адыгей не удержался, хохотнул. Подобной ахинеи он еще не слышал. А Рус уважительно потрепал начитанного раба по плечу и серьезно пообещал:
– Не буду.
Флавий конечно же никуда не делся. «Никакие деньги» звенели в его новеньком кожаном кошеле в количестве тридцати полновесных гект месхитинской чеканки. И спустя два дня после попойки в «Трех гнедых единорогах» Адыгей, Рус и Флавий стояли на границе леса, прячась за стволами прогонистых дубков. Перед ними расстилалось каменистое поле, заваленное обломками скал, на горизонте синела морская даль. Позади, на закрытой кустами полянке паслись три купленных в Понтинополе единорога. Словно поддерживая реноме заведения, где принималось судьбоносное решение о поездке сюда всей троицы, включая упрямившегося Флавия, все скакуны были гнедой масти.
– Там. – Бледный Флавий, боясь высунуться из-за ствола, мотнул головой куда-то неопределенно вправо. – Только, господин Рус, как мы договаривались, я к воде не спускаюсь, – в очередной раз заныл он.
– Цыц! – зыркнул на него раздраженный постоянным скулежом худого эритрейца Адыгей. Да и близость места сказывалась. Тянуло со стороны моря чем-то неприятным, отталкивающим и опасным. Бывший «ночной волк» невольно подобрался. Чувства его обострились.
Серьезный Рус плотно сжимал зубы. Губы превратились в ниточки, желваки выступили. На Флавия он, казалось, не обращал внимания. Вытянул правую руку, и на ладони вдруг появилась дощечка. Спустя три удара сердца тихо произнес:
– Здесь… Правее, на юго-запад. Куда ты и махал головой, Флавий. – Амулет, невзирая на то, что до берега моря было гораздо более ста шагов, устойчиво тянул именно в том направлении. – Адыгей, я с Силой сольюсь. Ты за нашим другом проследи, чтобы не шумел.
– Господин Рус, господин Адыгей! – взмолился пастух, побледневший пуще прежнего. – Да я всеми богами поклясться готов…
– Да заткнешься ты или нет!!! – свирепым шепотом обратился к нему тиренец. – Тебе обещали, что ты сам отсюда уйдешь?! Обещали. Вот и не верещи, как загнанный глинот!.. Я не господин Рус, могу и передумать, – предупредил Адыгей, наклонившись к самому уху Флавия. – Помолчи, пока его не будет.
– А куда он… – Любопытство, как это часто случалось в жизни грамотного раба, на время отодвинуло страх, и эритреец надумывал спросить «денется», как маг вдруг исчез. Не ушел «тропой», а его просто не стало. Будто и не стоял никогда в одном шаге от Флавия. – Ой… – тихо выдохнул он и с побегом решил повременить.
А задумывал скрыться при первой возможности, как только услышал, как Рус стал называть кушинга Дика варварским именем Адыгей. За пределами Понтинополя это было, когда все трое уже скакали сюда. Рус, обаятельно улыбаясь, тогда его успокоил. Флавий сделал вид, что поверил. Не такой он был дурак. В компаниях, где имена меняют как ножные обмотки, свидетелей не оставляют. И читал и слышал.
Два трехмачтовых судна заокеанской постройки стояли на якорях в центре залива, по-видимому, в самом глубоком месте. К каждому была пришвартована шлюпка. На верхних палубах находились по четверо матросов-охранников с арбалетами. Расстояние до берега Рус оценил приблизительно в полстадии. К сожалению, снизиться и залететь в дома, чтобы воочию увидеть в одном из них Гнатика, измученный отец, изнемогая от накрученной ярости, которую вызывал в себе специально (что выходило очень несложно), так и не смог. Только теперь, как чувствовал он, причина была не в «совокупной Воле», а в чем-то другом. Будто… да не «будто», а точно! Теневики с лоосками какой-то хитрой неопределяемой структурой отгородились, всю бухту невидимым «колпаком» накрыли: ни координаты снять невозможно, ни пройти через Силу нельзя. Остается пешком, по скалам спускаться. Возможно, по террасе к роднику – он не охраняется… словно специально оставили, вроде приглашения. Сына держат скорее всего в самом добротном доме, который находился в окружении четырех других, поменьше. Но надо, конечно, проверять всё, включая корабли. Они были чистенькими, ухоженными – то есть никуда за весь сезон штормов не ходили, а прятались здесь. С моря бухту можно было заметить, только если о ней знать.
«Дигон, падаль! Надо было пришибить тебя, – мысленно взвыл Рус. – Лоос к тебе своих сучек направила, знает, кто меня ненавидит. Он же к ней в Храм приходил, на меня стучал. А с другой стороны: суда никуда не отлучались, значит, не врет амулет, здесь Гнатик. И они подготовились, ждут меня. Специально манят. А идти придется. Все рассчитала, гадюка!» Впрочем, по-иному богиня и не могла.
Напрямую, с использованием всех своих способностей, не руководила – это стало бы нарушением всех правил «невмешательства», которые небожители чтят. По крайней мере, Рус на это надеялся. Вот аватаром своим, в виде какой-нибудь лооски, точнее, ланитки вполне может там сидеть. Наподобие Френома, когда он сам водил войско. Но и действовать она будет как человек, как простой воин. Как маг. Разве что бессмертный. Образ, разумеется, из плоти и крови, и его-то убить можно. Но эту оптимистичную мысль, как и упоминание о возможном нахождении в Проклятой бухте богини в человеческом теле, Рус ни до кого доносить не стал.
– …четыре бабы на берегу бездельничают. Расчесываются, ракушки собирают. Над ними Сила колышется – очень напоминает старую лоосскую, но… другая. Как та, которой структуру при нападении на Гнатика с Гелинией запитывали. Тебе не объяснить, Адыгей, да я и сам не очень понимаю. Мужиков видел всего восемь человек, шестеро из них вооружены.