[1].
Я отвесил низкий поклон.
— Кузина, — сказал я, чувствуя себя красноречивым и модным. Я был своенравным кузеном, вернувшимся в лоно семьи, и надеялся, что она сочтет меня интересным.
— Премного о вас наслышана, сударь, — сказала она с улыбкой, открывшей белые здоровые зубы.
— Вы делаете мне честь, сударыня.
— Мы в Англии, а не во Франции, Бенджамин, — сказал мой дядя. — Можно обойтись без формальностей.
У меня не было остроумного ответа, но этого никто не заметил, так как в этот момент постучали в дверь.
— Солнце зашло уже слишком давно, — сказал дядя, — чтобы Исаак открыл дверь.
Они с тетей поспешили встретить гостей.
— Разве кто-то еще должен прийти? — спросил я у Мириам, довольный, что выдалась возможность продолжить беседу.
— Да, — сказала она, нахмурив брови, что я поначалу принял на свой счет. Она обошла диван, на котором я сидел, и грациозно опустилась в мягкое кресло, стоявшее напротив. — Вы знакомы с Натаном Адельманом?
Я понял, что ее недовольство направлено на другого.
Я кивнул:
— Конечно, я слышал о нем. Важная персона.
Адельман приехал в Англию из Гамбурга вслед за двором короля Георга в 1714 году. Он, как и мой отец, былодним из немногих евреев, которые получили официальную лицензию брокера на бирже. Также он был богатым купцом, торговал с Ост— и Вест-Индией и с Левантом, а вдобавок имел закулисные связи с «Компанией южных морей» и даже с самим Уайтхоллом. Ходили слухи, что он был тайным советником принца Уэльского по всем финансовым вопросам. Это все, что о нем я знал, но недовольство, явно читавшееся на лице Мириам, говорило, что ей его общество неприятно.
Когда он вошел в комнату, все стало ясно само по себе. Он широко и радостно улыбнулся Мириам, которая была моложе его лет на тридцать. Адельман же всего пару лет уступал моему дяде. Невысокий, плотный, хорошо одетый мужчина, гладко выбритый, в длинном черном завитом парике — для всего света он выглядел таким же английским джентльменом, как любой другой завсегдатай респектабельной кофейни. Его выдавал только голос. Как и мой дядя, он, по всей видимости, много сил положил, чтобы избавиться от акцента. Однако в его случае легкий немецкий акцент давал некоторое преимущество при дворе короля-немца. Всем было известно, что Георг принципиально отдавал предпочтение родному немецкому языку. Адельман же отдавал предпочтение сыну короля Георга. Из-за своей преданности принцу Адельман попал в щекотливое положение, поскольку в то время принц и король враждовали, и Адельман лишился расположения монарха, которым, как говорили, пользовался в прошлом.
Мириам холодно кивнула, а я поднялся с места и низко поклонился, когда меня ему представили. Не требовалось быть профессиональным раскрывателем секретов, чтобы понять, какие взаимоотношения связывают людей передо мной. Адельман желал жениться на Мириам, Мириам же не имела никакого желания выходить замуж за Адельмана. Я даже не стал гадать, как мой дядя относился к этому ухаживанию.
После нескольких минут светской беседы о погоде и о политической ситуации во Франции снова раздался стук в дверь, известив о приходе последнего гостя. Дядя вышел и вскоре вернулся, дружески подталкивая в спину Ноя Сарменто — клерка, работавшего на его складе. Это был молодой человек с вежливым, но строгим выражением лица. Он был гладко выбрит и носил небольшой аккуратный парик. В одежде его, хоть и довольно высокого качества, преобладали блеклые тона, то же можно было сказать и о покрое его платья.
— Вы наверняка знаете мистера Адельмана. — сказал дядя.
Сарменто поклонился.
— Я имел удовольствие встречаться с ним много раз, — сказал Сарменто радостно, что не соответствовало его облику, — хотя не так много, как того желал бы.
Улыбка шла ему, как адмиральский мундир обезьяне. Хотя, вероятно, это неправильное сравнение, поскольку, уподобляя Сарменто обезьяне, следовало предполагать в нем нечто игривое и озорное. Ничего подобного. Более сурового человека я еще не встречал, и, хотя многие философы отказывают физиогномике в праве называться наукой, перед нами был человек, чей характер читался в острых и неприятных чертах его лица.
Адельман слегка поклонился, когда дядя представил меня таким образом, чтобы не упоминать моего принятого имени:
— Это мой племянник Бенджамин, сын моего покойного брата.
Сарменто лишь кивнул и отвернулся.
— Миссис Лиенцо, — сказал он, поклонившись ей, — для меня большое удовольствие видеть вас снова.
Мириам кивнула и полузакрыла глаза.
— Скажите, будьте любезны, — начал Сарменто, обращаясь к Адельману, — какие новости слышны в «Компании южных морей»? Все кафе взбудоражены, все ждут, что последует дальше.
Адельман вежливо улыбнулся:
— Полно, сэр. Вы знаете, что у меня чисто неофициальные связи с «Компанией южных морей».
— Ба! — Сарменто хлопнул себя по бедру. Было неясно, выражал ли этот жест удовольствие, или он хотел себя приободрить. — Я слышал, Компания и шага не делает, не посоветовавшись с вами.
— Вы оказываете мне слишком много чести, — уверил его Адельман.
Я оценил этот разговор только потому, что мы с Мириам обменялись взглядами, выражающими наше общее отсутствие интереса. Вскоре мы перешли в столовую, и там продолжилась беседа, казавшаяся мне бессвязной и неловкой. Несколько раз дядя заставлял меня произносить застольные молитвы, принятые в шабат, но я делал вид, будто забыл то, что вбивалось мне в голову в детстве. На самом деле мне хотелось участвовать, но я сомневался, что молитвы, которые я помню, — правильные, и мне не хотелось ударить в грязь лицом перед кузиной. Я не сказал этого, но подумал, что молиться перед едой — предрассудок. Тем не менее, когда дядя произносил эти молитвы, у меня сжалось сердце — то ли от воспоминаний, то ли от утраты, и мне доставляло странное удовольствие слышать звук древнееврейской речи. В моем доме, когда я рос, не молились. Отец отослал нас с братом учить законы нашего народа в еврейскую школу, потому что так полагалось мужчинам. И мы посещали синагогу, потому что для отца было проще туда ходить, чем объяснять, почему он туда не ходит..
Я наблюдал за остальными, чтобы увидеть их реакцию на молитвы. Мне показалось странным, что Сарменто, который до этого не скрывал своего восхищения Мириам, теперь не сводил глаз с Адельмана.
— Скажите, мистер Адельман, — начал Сарменто, как только дядя закончил молитвы, — повлияет ли угроза якобитского восстания на курс государственных ценных бумаг?
— Я не смогу сказать вам ничего такого, о чем не говорят в кофейнях, — сказал Адельман. — Общественные потрясения всегда приводят к колебаниям цен на капиталы. Но без такого колебания не было бы рынка, поэтому якобиты, полагаю, оказывают нам небольшую услугу. Но, повторюсь, это общеизвестно.
— Ваше мнение не может иметь ничего общего с общеизвестными вещами, — настаивал Сарменто. — Мне так хотелось бы его услышать.
— Я вам верю, — сказал Адельман со смехом, — но, вероятно, нашим друзьям,, которые не проводят время на Биржевой улице, это не так интересно, как вам. —Он отвесил поклон в сторону Мириам.
— Может быть, мы можем договориться о встрече в другом месте.
— Вы можете встретиться со мной в любое время, — ответил Адельман, хотя тон его был столь холоден, что мог бы отпугнуть кого угодно, кроме самых закоренелых подхалимов. — Меня можно часто застать кофейне «У Джонатана», вы также можете послать мне туда депешу, и будьте уверены — я непременно получу ее.
— Если мы не можем говорить о деньгах, давайте побеседуем о столичных развлечениях! — громко воскликнул Сарменто, надеясь, что выражает воодушевление. — Что скажете, миссис Лиенцо?
— Думаю, что мой кузен может больше сказать на эту тему, — сказала Мириам тихим голосом, стараясь не смотреть на меня. — Мне сказали, он знает толк в развлечениях Лондона.
Я не знал, как реагировать на ее замечание, но не мог усмотреть в ее словах никакого подвоха. Было лишь очевидно, что Сарменто задал ей вопрос, а она переадресовала его мне. Я решил воспользоваться предоставленной возможностью, уверенный, что смогу произвести на нее впечатление. Я рассказал, что слышал о новом театральном сезоне, и высказал свое мнение о нескольких исполнителях и пьесах прошлого сезона. Сарменто хватался за каждую высказанную мной мысль, используя ее для собственных рассуждений об актерской игре, пьесах и тому подобном. Этот задавала никогда бы не осмелился оскорбить меня на публике, но здесь, за столом моего дяди, он не скрывал своего ко мне презрения. Из уважения к дяде я не мог позволить себе поставить этого молокососа на место. Я делал вид, что не понимаю его взглядов и жестов, и в душе надеялся, что у меня будет возможность встретиться с ним в другом месте.
У дяди была традиция, что в отсутствие слуг-ужин подают живущие в доме дамы. Традиция не изменилась, и к моему восторгу, я заметил, что Мириам тщательно избегает как Сарменто, так и Адельмана, предоставив их заботам тетушки Софии, и смотрит исключительно на меня, подавая миски с супом и тарелки с бараниной, приправленной кардамоном. Я с нетерпением ждал каждого нового блюда, чтобы насладиться ее близостью: шелестом ее юбок, лимонным ароматом ее духов и соблазнительной грудью, едва видной в вырезе платья. Когда она приблизилась ко мне в третий, и последний, раз, она перехватила мой взгляд, упивающийся этим великолепием, и встретилась со мной глазами. Я напрягся, поскольку знал только две реакции на мой взгляд у лондонских дам и не мог сказать, осудят ли меня строго или сладострастно оскалятся. В обоих случаях я был бы разочарован. Не могу описать, насколько я был рад и смущен, когда Мириам не сделала ни того, ни другого, а только улыбнулась весело, словно давая понять, что радость, которую я испытываю при ее приближении, будет нашим общим секретом.
После ужина, как того требуют английские традиции, мы, четверо джентльменов, удалились в отдельную комнату с бутылкой вина. Адельман несколько раз предпринял попытку обсудить с моим дядей деловые вопросы, но тот ясно дал понять, что не буде