— Но зато другого пленника мы караулим надежно, — сказал один из стражников.
— Какого пленника? — с живостью спросил Кричтон.
— Еретического проповедника. Он здесь, и если вы хотите его видеть…
И, не дождавшись ответа шотландца, он сделал знак своему товарищу, стоявшему близ входа в павильон. Занавес, закрывавший вход, распахнулся, и стража втащила связанного Флорана Кретьена.
— Его спутник, англичанин, от нас ушел, — заметил караульный, — благодаря помощи демона в виде собаки с волчьими зубами, который не позволил никому коснуться его. Но он не мог выйти из Лувра, и мы еще сможем его схватить.
Кричтон хотел было броситься на помощь несчастному и освободить его, но был остановлен взглядом проповедника.
— Напрасно вы будете стараться помочь мне, сын мой, — сказал проповедник, — я не хочу, чтобы ваша кровь пала на мою голову.
— Пакет! — вскричал Кричтон с неистовой энергией, — скажите мне, что он не попал в руки этой преступной королевы, что вы передали его Блунту. Ведь он спешит теперь к королю? Ведь есть еще надежда?
— Увы, сын мой! К чему стану я вас обманывать! Наши враги торжествуют. Они преследовали меня с ожесточением, и я не смог избегнуть их рук. Драгоценный пакет у меня отнят, остается одна надежда на помощь свыше.
— Небо не сотворит чуда для презренного еретика, — сказала Екатерина. — Чернь, лишенная зрелища казни Руджиери, потребует новой жертвы, и она уже найдена. Костер не напрасно был приготовлен. Отрекись от своей ереси, старик. Примирись с небом, твоя участь решена.
— Я не желаю лучшего конца, — отвечал Кретьен. — Моя смерть послужит прославлению моей веры.
— Ваше фанатичное увлечение ослепило вас, отец мой, — сказал Кричтон. — Откажитесь от ваших заблуждений, пока есть время.
— Отказаться? — вскричал с воодушевлением проповедник. — Никогда! Пусть пламя испепелит мое тело, пусть орудия пытки разорвут мои конечности — мой язык не станет говорить против моего сердца. Вся моя жизнь была приготовлением к такой смерти, и я не захвачен врасплох. Я заранее радуюсь, что буду в числе праведных, погибших во имя Господне. Ты, сын мой, заблуждаешься, но не я. Тебе грозит вечное пламя. О! Если бы мои слова могли проникнуть в твою душу! Ты назвал меня отцом, и я как отец хочу благословить тебя.
— Как отец! Боже мой! — вскричал Кричтон, глаза которого наполнились слезами.
— На колени, сын мой! Благословение старика, какова бы ни была его вера, не может быть для тебя пагубно.
Кричтон бросился на колени перед проповедником.
— Пусть милость неба снизойдет на вашу голову, сын мой, — сказал старик. — Пусть заря нового света загорится в вашей душе.
— Моя душа никогда не отклонится от своего пути, — отвечал Кричтон. — Я восхищаюсь вашей твердостью, но мои убеждения так же непоколебимы, как и ваши. Я не буду отступником!
— Ах! Сын мой! Вы упорствуете в вашем заблуждении, — сказал печально старик. — Но Господь не забудет мои молитвы, ваше имя и имя одной дорогой вам особы будет на моих устах, когда я испущу последний вздох. Я умру в надежде на ваше душевное возрождение. Что же до тебя, вероломная и кровожадная женщина, — продолжал он, обращаясь к королеве и бросая на нее страшный взгляд, — день страшного возмездия близок. Тебя постигнет участь презренной Иудеи. Несчастья и позор обрушатся на тебя! Твое потомство исчезнет бесследно. Ты запятнала кровью этот город, он будет омыт твоей кровью. «Я воздам каждому по делам его», — сказал Господь.
— Молчи! Не кощунствуй, несчастный! — вскричала королева. — До сих пор рука Божья поддерживала религию, которую ты оскорбляешь. Знай же, что тот, на кого твоя презренная секта возлагает все надежды, теперь в наших руках. А! Ты дрожишь! Мы нашли средство поколебать твою твердость.
— Это невозможно! — вскричал в отчаянии Кретьен.
— Однако это верно, — отвечала Екатерина. — Глава твоих сообщников попал в наши сети.
— О! Роковое безрассудство! — вскричал с горечью Кретьен. — Но я не буду роптать на волю Провидения!..
— Уведите его отсюда, — сказала Екатерина страже, — и пусть объявят под звуки труб по всему Парижу, что гугенотский проповедник будет сожжен сегодня в полночь на Пре-о-Клерк. Вот наш приказ.
— Ваше величество ошиблись, — заметил караульный, взглянув на данную ему бумагу. — Это повеление о казни Козьмы Руджиери, аббата Сен-Маге, обвиненного в оскорблении его величества и колдовстве.
— Этого будет достаточно, — отвечала повелительно королева, — уведите вашего пленника.
Кретьен упал на колени.
— Долго ли еще, праведный Боже, — вскричал он, — будешь Ты медлить с возмездием за нашу кровь, долго ли будут проливать ее наши враги?
Затем он поднялся и, опустив голову на грудь, вышел в сопровождении стражи.
— Ваше величество — неумолимый враг, — сказал Кричтон, с глубоким сожалением глядя вслед несчастному проповеднику.
— И надежный друг, — отвечала королева. — От вас, шевалье Кричтон, зависит, буду ли я для вас другом или врагом. Еще одно слово, прежде чем расстаться. В Генрихе вы имеете соперника: он любит принцессу Эклермонду.
— Я это знаю.
— Сегодня вечером она будет ваша или его.
— Она никогда не будет принадлежать ему.
— Значит, вы принимаете наши предложения?
В эту минуту в конце арены раздались громкие звуки охотничьего рога.
— Вот рыцарский вызов! — вскричал Кричтон, прислушиваясь и ожидая повторения сигнала.
— Королевский вызов, — отвечала Екатерина. — Это вызов Генриха Наваррского!
— Генриха Наваррского? — вскричал Кричтон вне себя от удивления. — Так вот какого предводителя гугенотов судьба отдала в ваши руки?
— Его самого. Мы обязаны этим важным событием одной из девиц нашей свиты, которая по дороге в Лувр заметила, что один из солдат барона Росни поразительно похож на Генриха Бурбона. Мы случайно услышали ее слова и тотчас же послали на розыски наших шпионов, Скоро мы узнали, что солдат — действительно не кто иной, как переодетый монарх. Это тайна, которая должна остаться между нами, шевалье.
— Не бойтесь, ваше величество, я буду нем.
— Мы узнали также, что король Наваррский рассчитывает быть сегодня участником турнира, желая переломить с вами копье.
— Со мной, ваше величество?
— Слухи о вашем искусстве достигли и его ушей, и он хочет убедиться в их справедливости на деле. Но слушайте, рог трубит во второй раз. Мы должны окончить наш разговор. Ваш ответ на наши предложения?
— Я дам его после турнира.
— Хорошо. После турнира мы будем ожидать вас в королевской галерее, положите как бы случайно руку на рукоятку кинжала, это будет для нас знаком согласия. Храни вас Господь, шевалье.
С этими словами Екатерина вышла из павильона.
— Эй! Копье! Лошадь! — поспешно крикнул Кричтон.
Оруженосец тотчас же прибежал на его зов.
— Клянусь Святым Андреем, — прошептал Кричтон, поспешно надевая вооружение, — скрестить копье с самым храбрым из христианских принцев — эта честь стоит того, чтобы из-за нее подвергнуться тысячи опасностей.
Едва шотландец вышел из павильона, как ковер, покрывавший стол, у которого происходил разговор Екатерины с Кричтоном, зашевелился, и из-под него показалась высокая остроконечная шапка, а затем испуганное лицо и шутовской костюм Шико, который щелкал зубами от страха.
— Бррр! Не напрасно я залез сюда! — пробормотал он. — Хорошие вещи удалось мне услышать. Заговор должен вот-вот вспыхнуть. Бедный Генрих! Его ждет участь отца! Если бы его осудили на заключение в монастыре, я бы ничего не сказал, — он всегда чувствовал влечение к рясе… но убийство!.. Что теперь делать? К счастью, я не связан клятвами, да если бы и был связан, так не задумался бы ни на минуту их нарушить. Но что же делать? Я вторично задаю себе этот вопрос. Ничего не придумаешь!.. Кто захочет поверить моей истории? Надо мной станут смеяться, меня побьют, а может быть, даже просто отправят на тот свет. Это общая участь тех, кто лезет не в свои дела. Ах! Вот идея! Я подожду конца турнира и тогда переговорю с шотландцем, так как могу предвидеть, какой ответ даст он нашей Иезавели.
С этими словами шут осторожно выскользнул из павильона.
Глава шестая
БЕАРНЕЦ
Вернувшись на арену, Кричтон нашел короля, окруженного фаворитами и, видимо, заинтересованного гордым вызовом, все еще отдававшимся в стенах Лувра.
— Бегите, Монжуа, — вскричал он, обращаясь к распорядителю турнира и герольдам. — Выполните ваши обязанности поскорее и возвращайтесь сообщить нам, кто дерзнул явиться без приглашения на наш турнир. Кто бы он ни был, он поплатится за свою дерзость. Ступайте же и узнайте, кто он такой. — А! Вот и вы вернулись, — прибавил он, увидев приближавшегося шотландца, — мы после расспросим вас о вашем бесконечном разговоре с нашей матерью. По вашему лицу мы подозреваем, что вы задумываете изменить нам. Так ведь?
— Государь! — вскричал, краснея, Кричтон.
— Ну, вот вы и сердитесь! Видно, этот разговор был настолько серьезным, что вы не выносите даже нашей шутки. Впрочем, тут нет ничего удивительного, — сказал, улыбаясь, король. — Разговор, да еще такой длинный, с ее величеством Екатериной Медичи — невеселая вещь, даже для нас. Мы, однако, должны бы не бранить вас, а скорее благодарить за то, что вы ее так долго удерживали, так как это позволило нам осаждать одну прекрасную особу настойчивее, чем мы могли бы это делать в присутствии нашей матери. Кстати, о прекрасной Эклермонде, шевалье Кричтон. Как только мы покончим с этим неизвестным бойцом, мы намерены переломить с вами копье в ее честь. Вы видите, мы вполне вам доверяем, иначе мы не решились бы так безрассудно отдавать нашу жизнь в ваши руки.
— Государь! Не выходите сегодня на арену! — раздался вдруг глухой голос.
Генрих вздрогнул.
— Кто это говорит? — спросил он, обращаясь в ту сторону, откуда, как ему казалось, слышался голос.
Но его взгляд упал на открытое лицо Жуаеза, выражавшее неменьшее удивление.