– Итак, повторяю мой вызов, – прервала маска, вставая с гордостью и бросая на землю перчатку. – Я предлагаю вам, кавалер Кричтон, подтвердить ваше обвинение с опасностью для вашей жизни.
– Довольно, – отвечал Кричтон, – я принимаю ваш вызов и советую вам, сударь, не снимать маску, когда вы обнажите шпагу в защиту такого позорного и бесчестного дела. Я доволен, что решение участи Руджиери доверено моей руке. Жуаез, могу ли я рассчитывать на вашу помощь в этом деле? – продолжал он.
– Без сомнения, – отвечал виконт, – но разве ваш противник не скажет своего имени и своего звания? Вы знаете, что как рыцарь ордена Святого Духа вы не имеете права драться против человека ниже вас званием.
– Если я сам, господин виконт, пренебрегаю этим соображением, – возразила маска с высокомерием, – то мне кажется, что младший в семействе, всем обязанный случаю, как кавалер Кричтон, может сделать подобное же исключение. Мы встречаемся как равные только со шпагами в руках.
Проговорив это, человек в маске небрежно положил свою голую руку на эфес шпаги. Кричтон с минуту пристально смотрел на него.
– Господин маска, – сказал он наконец тоном глубокого презрения, – кто бы вы ни были, я нисколько не намерен нарушать вашего инкогнито. Чья бы кровь ни текла в ваших жилах, будь это кровь принца или пэра, она в моих глазах так же ничтожна, как вода. В гнусном деле, которое вы на себя взяли, и родись вы вассалом, не дворянином, гордящимся своим гербом, я вас считал бы, если бы ваше дело было правое, более достойным, чем может сделать человека самый знатный род. Хотя я и младший в семействе и всем обязан случаю, тем не менее сам августейший Генрих мог бы, не унижая себя, скрестить свою шпагу с моей. Как по отцу, так и по матери я происхожу от королей. Моя кровь течет в жилах Стюартов, мое наследство – незапятнанное имя, мое богатство – неоскверненная шпага. Я возлагаю мое упование на Бога и Святого Андрея.
– Отлично сказано! – вскричал Сен-Люк.
– Вас удовлетворяет звание вашего противника? – спросил Жуаез у Кричтона.
– Мы сами за него порукой, – отвечал Генрих. Виконт поднял перчатку и пристегнул ее к поясу.
– К кому должен я обратиться в качестве вашего секунданта, сударь? – спросил Жуаез тоном вынужденной
– К Луи де Гонзаго, принцу Неверскому, – отвечала с высокомерием маска.
– Слава Богу! – вскричал виконт. – Это лучше того, что я ожидал, господин герцог, я в восхищении, что буду иметь беседу об этой дуэли с вами.
Услышав свое имя, герцог Неверский, величественный и важный старик, украшенный полными знаками ордена Святого Духа, приблизился, немного удивленный, но, переговорив с маской, подошел и с церемонным поклоном взял из рук виконта перчатку Кричтона.
– Клянусь Богом! Господа, нам лучше бы увидеть совершенное уничтожение астрологии и ее идолопоклонников, чем допустить вас драться из-за таких пустяков и за дело, недостойное ваших шпаг. Но так как вы этого желаете, то мы не будем противиться. Пусть дуэль состоится завтра в полдень, в фехтовальном зале, где мы будем присутствовать с нашей свитой. Но, однако же, мы желаем, чтобы вместо дуэли на шпагах или на кинжалах, которую мы запретили после смерти злополучных Кайлиса и Можирона, вы переломили бы копья на турнире. Мы не желаем, чтобы жизнь кавалера или же друга, которым мы дорожим, была принесена в жертву этой недостойной ссоре. В течение этого времени Руджиери будет заперт в стенах Шателэ, и да хранит Бог правое дело!
– Я берусь сама сторожить Руджиери, – сказала Екатерина Медичи. – Прикажите отвести его под стражей в нашу башню, мы отдадим его под охрану нашей собственной стражи.
– Как вам угодно, сударыня, но постарайтесь доставить его к поединку.
– Не имейте никаких опасений, сын мой, он будет завтра.
– А теперь, сударь, – прибавил король, обращаясь в сторону маски, – позвольте мне сказать… Боже мой! Она исчезла!..
И точно, маска исчезла.
– Кузен Неверский, – сказал король, – одно слово. Господа, не угодно ли вам немного отойти. Останьтесь милочка, – прибавил он тихим голосом Эклермонде, – мы еще не покончили с вами. Эта глупая ссора вытеснила вас из наших мыслей. Сейчас придет ваша очередь. Господин герцог, по поводу этой маски… – Здесь слова Генриха стали неразборчивыми для всех, кроме того, к кому они относились.
– А теперь будем танцевать, – сказал Кричтон, беря руку Маргариты Валуа.
– Я уже думала, что вы забыли о танцах, – сказала, улыбаясь, королева. – Но пойдемте. Эта толпа меня стесняет. Мы будем, по крайней мере, одни во время танца.
И сопровождаемые взорами всех присутствующих, они оставили залу.
Покуда все это происходило, Екатерина сделала знак Руджиери подойти. Астролог бросился к ее ногам, как будто умоляя о снисхождении.
– Я хочу расспросить тебя до твоего ухода, – сказала она громко и прибавила совершенно тихо: – Этот поединок не должен состояться.
– Не нужно, чтобы он состоялся, – отвечал астролог.
– Мы найдем средство его предупредить: дай мне флакон, который ты всегда носишь при себе, напиток Борджиа.
– Он был бы слишком медленным, государыня, вот средство сильнее. Вот то самое смертоносное питье, которое я приготовил по вашему приказанию для адмирала Колиньи и которое вы вверили его слуге, Доминику д'Альбу.
– Ни слова более. Я найду исполнителя более верного, чем этот робкий раб, – сказала Екатерина, принимая пузырек, переданный в ее руки Руджиери. – Мне нужно видеть маску сегодня ночью, – продолжала она. – Дай мне ключ от твоей секретной комнаты в башне. Я научу маску, как она может войти туда, не будучи замечена, по подземному проходу отеля Суассон.
– Вот ключ, государыня, – отвечал астролог.
– Уведите Руджиери, – приказала затем громким голосом Екатерина, – и поставьте тройную стражу к дверям нашего дворца. Не впускайте и не выпускайте никого, иначе как по нашему именному приказу.
– Ваши приказания будут исполнены, – сказал капитан Лархан, подходя к Руджиери и окружив его полдюжиной алебардистов.
– Ваши адские планы обнаружились, – прошептал Шико, проскользнув позади кресла королевы-матери, за которым он был спрятан. – Теперь пойдем предупредим Кричтона об угрожающей ему опасности! Я трепещу при мысли, что наша Иезавиль найдет возможность привести в исполнение свои адские намерения.
Преисполненный опасений за безопасность шотландца, шут направился было в ту сторону, где находились Кричтон и его дама, но никак не смог подойти и был вынужден остаться позади. В эту минуту веселые звуки музыки возвестили о начале танца, и шут мог только различить высокую величественную фигуру Кричтона, быстро кружившегося с королевой Наваррской в фигурах танца. Танцоры то и дело мелькали перед глазами Шико под быстрые такты музыки, которая ежеминутно становилась все стремительнее, пока наконец голова шута не закружилась подобно двигавшимся перед его глазами парам.
Вдруг музыка прекратилась.
– Теперь пора, – воскликнул Шико, собираясь кинуться вперед.
В эту минуту он был остановлен раздавшимся позади него голосом. Это был голос короля, сжимавшего в своих руках руку молодой девушки под маской. Генрих остановился, поравнявшись с ним.
– Иди за мной, шут, – прошептал он, – мне нужна твоя помощь. Мне необходимы для моего переодевания маска, домино и шляпа с перьями, непохожими на те, которые я обыкновенно ношу. Иди за мной.
– Минуту, государь…
– Ни одной секунды! Следуй за мной по пятам, я не хочу потерять тебя из виду. Пожалуйте, сударыня, – добавил Генрих, бросая торжествующий взгляд на свою спутницу, – вы сию минуту получите доказательство вероломства вашего любезного.
Шико не расслышал слов, но он видел, что девушка сильно дрожала, увлекаемая Генрихом.
"Проклятие! – воскликнул он мысленно. – Уйти теперь невозможно. Судьба Кричтона должна свершиться".
МАРГАРИТА ВАЛУА
Маргарита Валуа, супруга Генриха Наваррского, впоследствии – Генриха Французского, в эпоху, нами описываемую, была в полном блеске своей несравненной красоты. Увлеченный ее начинавшими развиваться прелестями Ронсар провозгласил Маргариту на ее пятнадцатой весне прекрасной богиней.
Она считалась знаменитой красавицей даже во времена Марии Стюарт.
Глаза у Маргариты были большие, черные, ясные, страстные, томные, горевшие огнем Франции и страстью Италии. Никто не мог быустоять против их очарования. Что касается черт ее лица, то трудно передать их обаяние. Впечатление, производимое ее лицом, не зависело от отражавшегося в нем величия, хотя в этом отношении Маргарита очень походила на мать, точно так же, как оно не зависело от правильности черт, хотя в этом отношении Маргарита могла бы удовлетворить самого строгого судью. Главная прелесть ее лица заключалась в выражении, которое не зависит от очертания лица, но кажется солнечным лучом, оживляющим мрамор и дающим ему свет, жизнь и очарование.
Все обаяние Маргариты заключалось в этом выражении.
Некоторые, может быть слишком строгие, судьи находили, что стан Маргариты немного полон, но зато ее плечи были прелестнее плеч самой Гебы и могли бы своей красотой искупить излишек полноты, если бы даже и действительно полнота Маргариты была слишком велика, зато талия ее была так тонка, что ее мог бы охватить пояс Венеры.
Ее руки, настоящие руки Медичи, были малы и белы, и мы находим излишним объяснять читателю, каковы должны были быть ноги при таких руках, скажем только, что ножки Маргариты походили на ножки феи и верх ноги был точно такой же прекрасной формы, как и нижняя ее часть.
Мы едва решаемся попытаться изобразить ее костюм, такой же блестящий, как и ее красота. Мы боимся быть подавленными тяжестью его роскоши. Многочисленные бриллианты горели в ее черных косах. Унизанный жемчугом, ее лиф походил на серебристые латы. Золотая парча составляла материю ее платья, фасон которого был у нее совершенно особенный, так как известно, что она никогда не показывалась два раза в одном и том же платье. Как бы то ни было, она старалась сделать себя прекрасной, хотя нравилась и без малейших усилий с ее стороны и не могла не привести всех в очарование, когда желала этого. Ее прекрасную шею окружало ожерелье из камней; в одной руке, обтянутой перчаткой, она держала платок, обшитый золотыми кружевами, а в другой – довольно большой веер.