Бить было неудобно. Так что удары, минуя печень, пошли в бок, в нижнюю часть живота, в бедро.
Впрочем, это Роман так сказал: нож.
Судмедэксперт однозначно показал, что били заточенной отверткой.
Тоже — почерк.
Это потом следователь заметит, что заточка — любимое оружие Романа. Она оставляет характерные следы в теле жертвы. И потом, по почерку, можно будет сравнить раны, нанесенные многим и многим жертвам банды Ахтаевых.
Эта была — первая.
Ильдар так и не успел понять, что происходит.
Вначале страшный удар по затылку, вспышка в мозгу, усатое лицо кота, яркое солнце, туман... И почти в ту же секунду — резкая, жалящая боль в правой части живота, в верхней части бедра. Пожалуй, посильнее, чем когда был приступ аппендицита. Боль повторялась снова и снова. Ему хотелось крикнуть:
— Хватит... Достаточно... Мне уже больно... Не надо...
Руки стали вялыми, беспомощными. Он пытался протянуть их к молнии, которая раз за разом ударяла его в правый бок, но руки не слушались. Как и язык... Он что-то промычал, попытался оторвать пальцы от баранки и потерял сознание.
Это теперь уже была проблема братьев — как оторвать скрюченные за баранкой, вцепившиеся намертво в пластиковое рулевое колесо пальцы водителя.
Проехав несколько метров, машина остановилась.
Роман и Вениамин медленно, пьянея вышли из машины. Обернулись.
Водитель сидел, уронив голову на баранку, по шее ползла змейка крови от удара, нанесенного в затылок магнитофоном. На светлой куртке справа расплывалось большое кровавое пятно.
— Расслабился, — констатировал Вениамин, младший, — теперь и руки от баранки можно оторвать. А то, понимаешь, вцепился, — хохотнул он.
— Неохота отдавать свое.
— Было свое, стало чужое. Что с ним-то делать?
— Тут тракт проходит. Не стоит его тело тут выкидывать, давай-ка перетащи на заднее сиденье.
— А почему я? Почему все я да я?
— А что, у нас есть выбор? — злобно ощерился старший брат.
— Все я да я, — канючил Вениамин.
— Станешь паханом, будешь сам приказы отдавать. А пока я тут командую.
— Тебя тоже никто паханом не избирал, — проворчал недовольно Веня.
—Ты будешь делать то, что я говорю, или...
— Или? — остановился, приготовившись отразить удар старшего брата, брат младший.
— Я сказал тебе раз, больше повторять не намерен. Станешь паханом...
— Да стану, стану... Вот увидишь, обязательно стану! — закричал, брызгая слюной, Веня.
— Вот тогда и поговорим. А пока — перетаскивай водилу на заднее сиденье.
Вначале стащили его с переднего сиденья на холодную степную землю. Бросили вялое тело. Обыскали.
Деньги были мелкие.
Братья не сговариваясь, почти в унисон выругались, переглянулись.
—Ладно, за машину хорошие деньги получим. Не грусти, братан.
А вот карточка-заместитель на получение табельного оружия их порадовала.
— Ствол у него может быть. Ищи ствол.
Обыскали одежду, салон — ствола не было.
Зато в «бардачке» нашли удостоверение сотрудника милиции. Недобро переглянулись.
— Вот уж кого я ненавижу больше всего, так это ментов, — сладострастно потянувшись, заметил Роман.
—Да и я не любитель ментовского мяса, а что делать — резать-то надо, — хохотнул Вениамин. И полоснул ножом по шее лежавшего на животе Ильдара. На смуглой коже тут же выступила полоска крови.
Ильдар чуть шевельнулся, застонал.
—А, не нравится, — возликовал Вениамин, встал на колени перед телом водителя и несколько раз с размаху ударил его ножом в спину. — Не нравится, не нравится, — приговаривал он.
Нуралиев затих и, казалось, больше не подавал признаков жизни.
Когда перетаскивали его на заднее сиденье, им казалось, что кантуют они мертвое тело. Никаких эмоций у братьев по этому поводу не возникло: мертвяк он и есть мертвяк. Что тут думать?
Роман сел за руль и повел машину в сторону города Каспийска.
Россия кончилась. Это была уже земля Калмыкии.
Ехали молча. Роман думал, сколько взять за почти новенький «Москвич», Веня дремал, ни о чем не думал. Молчал и Ильдар. Братья были уверены, что после таких ран он давно дал дуба.
Вкус крови
Ближе к ночи, не доезжая села Джалыкова, в безлюдной степи Роман остановил машину.
Ильдара вытащили наружу, бросили на жесткую, покрытую короткой, сбитой травой землю.
Он опять застонал, приоткрыл глаза.
— Ишь ты, «шнур»-то наш оклемался? Счастливым будет...
— Не успеет, — рубанул Роман. И уже к Ильдару: — Что, мент поганый, жить хочешь?
Роман в левой руке держал удостоверение сержанта-водителя, а другой посвечивал на фотографию Ильдара в милицейской форме фонариком.
— Если кровь стереть с морды, сходство есть, — констатировал он.
— Так это ж он и есть! — удивился недомыслию брата Веня. Он шутку не понял.
Ильдар молчал и как будто бы от слабости или от гордости, но в разговор с бандитами вступать был не намерен.
Веня подошел, с силой ударил ногой в тугой кроссовке в спину Ильдара, норовя попасть в сочившиеся кровью раны.
— Попал, — обрадовался он.
Ильдар охнул и вновь замолчал, даже стона не слышно.
— Опять помер? — спросил брата Веня.
Но Ильдар все жил и жил. Хотя боль была невыносима. Ему хотелось от боли перестать жить, откинуться на пахнущую полынью степную землю и спать, спать, спать... Чтобы боль уходила постепенно, а сладкий сон уносил вместе с болью и грустью по семье и холодный ужас перед надвигающейся смертью.
Но ни спать, ни помереть без боли ему было не дано.
Роман наступил на пальцы правой руки, увидев, что Ильдар дернулся всем телом, опять ойкнул, сказал:
— У тебя один шанс из ста. Я кодлан собираю. Стволы нужны. У тебя ксива на пушку. Поможешь ее заполучить — будешь жить, тебе решать.
Нуралиев молчал, глядя широко раскрытыми глазами в небо.
Что толку торопиться с ответом? И так, и так — убьют. Нет у него выбора.
Словно в подтверждение его вялых мыслей услышал визг младшего:
—Молчишь? И правильно делаешь. Все равно замочили бы мы тебя. И знаешь почему?
Ильдар молчал.
— Потому, что свидетелей мы с Ромой поклялись не оставлять. Понял? И еще знаешь почему? Потому что ты — мусор. И пусть на одного мусора будет меньше. Ненавижу я вас всех, ментов поганых, ненавижу!
Ильдар бы и ответил, да сил не было.
—Что-то ты разговорился сильно, братан, — усмехнулся Роман. — А имена не имей привычки произносить. Понял?
— Так он не жилец все равно.
— Это без разницы. Еще раз имя назовешь при таком раскладе, палец сломаю. Один. За второй раз — второй. У нас так в колонии отучали лишние слова говорить.
— Да ты что, брат, ты что... Он же мертвый уже, давай кончать его, брательник. Что с ним судить-рядить: лучший мент — мертвый.
Он поудобнее перехватил рукоятку ножа и с размаху, с лихим кряком всадил тонкое лезвие в грудь Ильдара, тот зажался, свернулся клубком, инстинктивно закрывая живот и сердце.
Роман для порядка тоже несколько раз ударил ногой — в позвоночник, в затылок, в висок, в лицо, — старался поточнее бить, попадая в жизненно важные центры. Ильдар уже не стонал, когда Веня перевернул его и несколько раз ударил ножом в спину, шею, затылок.
Судебно-медицинские эксперты насчитают потом на теле Ильдара 38 колото-резаных ран грудной клетки, туловища и лица, ушиб головного мозга, ушиб спинного мозга, переломы 5—8-го ребер, множественные ссадины и гематомы... Но это будет потом.
А пока...
А пока Ильдар Нуралиев умирал в степи, истекая кровью...
Кровь сочилась из многочисленных ран, питая сухие травинки ненужным им алым соком... Невыносимая боль в разбитой голове, раздавленных кистях рук, острая, пронизывающая все тело боль в позвоночнике. Когда много боли — это даже хорошо, потому что можно время от времени провалиться в небытие...
И тогда он видел, как льется молоко из крынки в кружку... Как потрескавшиеся от работы руки матери режут хлеб, прижав каравай к груди... И снова искры боли. И снова темнота. И уже перед глазами — руки отца, сжимающие колун... И разлетаются на полешки сухие березовые чурбаки.
И снова искры боли... И снова провал в темноту. И крики, крики... Мальчишеские крики... На волейбольной площадке? На футбольном поле?
— Отдай!
Просьба паса?
И снова темнота и тишина.
Но крики были наяву. Только не паса просил один брат у другого.
— Отдай! Это мое!
Братья делили трофеи...
— Отдай, зачем тебе электробритва? Под мышками будешь брить, как баба? У тебя ж борода не растет, — насмехался старший, откладывая из трофеев — вещей Нуралиева — электробритву.
— У тебя тоже не сильно растет, хоть ты и старше...
— Не твое дело. Часы тоже себе возьму. А вот автомобильные — забирай, носи на здоровье.
— На чем? На груди? — обижается младший брат.
— Где приспособишь, там и носи. Свобода, мать твою. Все, понимаешь, поровну: мне «бабки», тебе портмоне, — хохотнул он, бросая брату старенький бумажник из кожзаменителя и перекладывая 80 р. в карман ковбойки.
...В документах уголовного дела список взятых в ту кровавую ночь трофеев будет читаться так:
— магнитола — 200 р.
— автомобильные часы — 65 р.
— 11 кассет — 197 р.
— электробритва — 15 р.
—наручные часы — 45 р.
—деньги — 80 р.
—бумажник — 6 р.
—две бутылки водки...
Цена крови... Не так много времени прошло с той поры, думаю, большинство читателей помнит масштаб цен. Сознательно привожу эти «ценники», чтобы представить... попытаться представить себе, во что оценили эти двое жизнь человека.
...Роман оглянулся на застывшее на сухой степной земле тело.
— Точно ли убили? — нерешительно спросил младшего.
Веня, гордый тем, что старший, бывалый брат спрашивает его мнение, советуется, уверенно бросил:
— Ты что? Он уж десять раз помер... От таких ран? С такими ранами не живут... И крови потерял много... Ишь, все вокруг красное.