— Кажись, все, — удовлетворенно заметил он. — Живучий, гад. Ну, Эдя, — обернулся он к новому члену банды. — Горяч ты, азартен. Экзамен выдержал. Да это не все.
Эдя молча отирал снегом окровавленный нож.
— Теперь с тебя спрос: где «ствол», где «клад»? Не найдешь, с тобой такой же разговор будет. Понял? Ты понял, с кем связался? Щенок... У нас тут не детский сад имени Клары Цеткин. Тут за каждое слово ответ держать должен.
-Да я...
— Не мое дело. Ищи. Без «ствола» и «клада» завтра не приходи. А не придешь, под снегом сыщу.
Взять с мертвого тела Мухи было, собственно, нечего. Довольно приличная куртка осталась в квартире Дробова. Разве что ношеные кроссовки.
— А можно я кроссовки с него сыму, мои похуже? — спросил Эдя.
— Это можно, — милостиво согласился Роман.
Дробов оглядел с сомнением ношеные кроссовки на ногах Мухи, покачал головой.
—Хотя, — произнес глубокомысленно вслух, — до завтра в них походишь, не порвутся. А завтра, — и он красноречиво пощелкал «стрункой»-удавкой перед побледневшим лицом Алиева.
Не дожидаясь повторения разрешения, Алиев быстро расшнуровал смерзшиеся шнурки на кроссовках Мухи, снял свои, попытался натянуть на ноги Мухе, но они почему-то не натягивались.
— Странно, а мы с ним один размер носили, — удивился Эдя.
Потом эксперты оценят кроссовки, снятые с Мухи, в 55 р.
На том и кончилась жизнь непутевого парня по фамилии Мухачев и по кличке Муха.
Труп закопали в снегу под густым, запорошенным снегом кустом.
А черную лыжную шапочку Мухи, которая во время его убийства оказалась отброшенной в сторону, поленились специально закапывать. Вот старые кроссовки Эдькины бросили рядом с телом, забросали снегом. А шапочку искать не стали и, случайно найдя, когда уж труп был закопан, бросили небрежно под куст.
— Кому она тут нужна? — резюмировал Рома.
Это уже потом, спустя месяцы, Дробов и Алиев, по отдельности, приведут следователя областной прокуратуры Михаила Коржева на место преступления, и они найдут и тело Мухи, порядком утраченное, и старые кроссовки Алиева, принадлежность которых Эде экспертиза однозначно докажет, и истлевшую шапочку Мухи под кустом...
И желтая от выпадений осадков с биохимзавода, ставшая за несколько месяцев желтой из черной, шапочка найдет свое место в куче других вещдоков, ляжет маленьким желтым кирпичиком в сложную систему доказательств.
В мае 1990 года следователь прокуратуры Михаил Коржев убедительно докажет роль и участие в убийстве Мухачева каждого из членов банды — Романа Ахтаева, Сереги Дробова, Эди Алиева.
И все потому, что найдут труп Мухачева. А то что за разговор об убийстве без трупа?
Но еще в апреле ничего не было ясно.
Дробов взял на себя вину за убийство в пригородном поселке Солнцево некоего приятеля по кличке Муха. Потом вдруг заявил, что в припадке сумеречного состояния души напрасно оговорил себя и что убил Муху Эдя Алиев.
Как ни старался следователь изолировать подследственных Алиева и Дробова, тем более, устранить любую их связь с Романом Ахтаевым, исключить напрочь возможность переброски «маляв» или тем более устно передаваемого внутри СИЗО «цинка» — известия с воли, приходилось признать, что Роман как-то со стороны влияет на своих «шестерок» и «валетов».
— Все валите на Алиева, — должно быть, приказал Роман. — У него судимостей меньше, ему срок меньший дадут, если что. А мы под вышаком ходим, нам напрягаться в «чистосердечных признаниях» не стоит.
Но у Коржева сложилось совсем другое представление о том, как был убит Муха. Ему многое рассказали неживые свидетели происшествия, свидетелей не осталось, только убийцы, а они пытались морочить голову Коржеву. Он полагался на «голоса» вещдоков, на то, что сумеет в процессе допросов поймать «подельников» на противоречиях.
На столе лежали вещдоки, в столе — данные судмедэкспертиз, справки криминалистов и страничка «чистосердечных показаний» юной и доверчивой жены Алиева Лизы. Первым он вызвал на допрос Эдуарда Алиева. Тот вошел вихляющей походкой, чуть куражась.
Но на лице его была маска страха...
Чистосердечное признание
Эдуард Алиев — небольшого роста, невзрачный, с острым лисьим носиком, постоянно шмыгающим с каким-то неприятным присвистом, вошел в камеру для допросов СИЗО и, старясь держаться гордо и независимо, остановился, немного не доходя до стола.
Михаил ничем не показал, что много ждет от этого допроса, сделал вид, что внимательно читает материалы «дела», бросил:
Проходите, садитесь.
Тот сел, нога на ногу. А нога-то подрагивает. Нервничает Алиев.
— Фамилия, имя, год рождения. Словом, давайте знакомиться...
Тот, видно, хотел покуражиться, знакомиться так знакомиться.
— Вот вы о себе и расскажите для начала.
Но, глянув в серьезное сосредоточенное лицо Михаила, шаловливые мысли отбросил, серьезно ответил:
— Алиев Эдуард Алексеевич, 1966 года рождения. Образование незаконченное среднее. Семь классов в смысле. Работа? Ну, когда работал, то работал слесарем в железнодорожном депо.
— Судимости имеете?
— Так про это наверняка у вас в «деле» написано.
— Положено, — миролюбиво бросил Михаил.
— Ну, раз положено, — пожалуйста. Судим, конечно...
— Почему «конечно»?
— А у нас в компании все с судимостями.
— Это в какой такой «компании», в которой Роман Ахтаев верховодит?
Молчит.
— Ладно, к братьям Ахтаевым мы еще вернемся. Об одном хочу напомнить, Эдуард Алексеевич, все, что скажете, будет занесено в протокол. И может использоваться во время судебного процесса. Так что не спешите брать всю ответственность за убийство Мухачева на себя. Хватит и того, что вы лично сделали. А диапазон за это причитающегося вам наказания — от нескольких лет лишения свободы до... Сами понимаете.
Молчит.
— И еще: допрос, это когда один задает вопросы, а второй отвечает на них. Так что молчанкой отделаться не удастся. Итак, давно вы знакомы с покойным Мухачевым?
— С покойным Мухачевым знаком с 1985 года. В смысле, тогда он еще покойным не был...
В глазах искринки усмешки, уже собрался, готов по- прежнему тянуть вся вину на себя. Шутит. Ладно, нам спешить некуда со словами, тут уже вещдоки говорят.
— Я вам на прошлом допросе говорил, что вы наряду с Романом, Вениамином и Александром Ахтаевыми, а также Сергеем Дробовым подозреваетесь в умышленном убийстве г-на Мухачева. Вы утверждали, что сделали это один.
—Ну да, а что? Саньки Ахтаева вообще в городе не было в тот день.
— А Роман и Дробов были?
— Ну, это вы всегда проверить можете.
— Проверили. Были.
— Значит, были.
— В убийстве они принимали участие?
— Нет. Зачем... Это мои счеты с Мухой...
—Ладно, оставим Дробова и Романа Ахтаева пока в стороне. Расскажите о своих «счетах» с Мухачевым. Почему у него была кличка, он что, блатной?
— У нас у всех кликухи, больше от имени образованные. У него от имени, в смысле — от фамилии — Мухачев, значит — Муха.
— Он был связан с уголовными элементами?
— А как же, у нас сплошной уголовный элемент, с кем же дружить?
— Отложим вопрос как философский. У Мухачева были другие клички?
— А как же? Конечно.
— Какая же?
— Клоп.
— Почему?
—А он как клоп — присосется, и болтает, болтает. Несерьезный был человечишка. Шестерка.
— А вы, значит, «пахан»?
— Не, я — «валет», я свое положение знаю и самоуважение имею. Кабы не арестовали, со временем бы «паханом» стал.
Михаил с интересом взглянул на востроносенькое, худое личико Алиева. Подумал: «Как причудливо складывается представление о себе, как часто оно идет вразрез с тем, какое мнение складывается о человеке у окружающих. По манере говорить, вести себя, Алиев — типичная шестерка. А поди ж ты, амбиции... С другой стороны, что мы знаем о шестерках уголовного мира? Может, все мечтают стать «паханами»? А что, из таких вот честолюбивых и невзрачных парнишек, наверное, вырастают самые злобные и беспощадные «воры в законе». Этот будет свой воровской кодекс держать жестко. Раз ему его «пахан» приказал все на себя брать, значит надо брать. Научишься подчиняться сегодня, завтра будут подчиняться тебе».
— Есть у вас еще такая возможность, если суд... жизнь вам сохранит. А нет, так «валетом» и помрете. Как Муха помер шестеркой, не дослужившись даже до «бекаса»... Впрочем, мы о другом.
Он еще раз оглядел тщедушную фигурку нервно перекладывающего ногу на ногу Алиева, повторил:
— Так вы говорите, неприязненные были у вас с Мухачевым отношения?
— Конечно, гражданин следователь, вы сами посудите — за что его, суку, любить. Несерьезный человек, шестерка.
— Шестерка, говорите? А между прочим, в воровской иерархии вроде бы положение должен занимать выше вашего.
— Это почему?
—Ну, как же. Срок первый получил ранее вас, воровать, похоже, тоже стал раньше...
— Это ничего не значит. Вы, гражданин следователь, одно поймите. Не важно, кто когда начал, важно, как ты себя ведешь наделе. Вот, скажем, кража... Если из квартиры, то тут своя иерархия. И тот, кто лезет в форточку и открывает дверь кентам, тот последнее место занимает, за ним только тот, кто на стреме стоит. А первые люди, кто в хату входит, добро берет, ну, и, если надо, то, значит, сопротивление хозяев или соседей, в том смысле, значит, что...
— Я понял. Значит, Мухачев был «шестеркой» на «стреме»?
— Точно.
—А вы?
Молчит, мнется. Ясно, у него место в иерархии — второе с конца, судя по его телосложению. А амбиции! Надо как-то его амбициозность в нужное русло направить. Коржев задумался, рассматривая, как шмыгает носиком Алиев, как дергается у него нога, положенная на другую...
— Как вы познакомились с Мухачевым?
— Ну, он был в школе-интернате. И точно, гражданин следователь, вы правильно сказали, первую кражу он совершил, когда я этого дела еще и не пробовал. Видел я, мы в соседних дворах жили, Муха хорошо живет. Одна кражонка, вторая. А у него и денежки появились, какие мне и не снились. Мы с ним без отцов воспитывались. Он мне и предложил на «гастроли» съездить в Питер. Съездили. Хорошо. А на «гастролях» в Самаре нас и взяли. Сидели в разных колониях.