Как известно, аресты высокопоставленных военных и их отставки приурочивались как раз к этому сроку: Тухачевский и Якир были смещены со своих должностей 9—10 мая, Корк арестован 12 мая, Фельдман арестован 15 мая. Из показаний же Крестинского для «всей мировой общественности» следовало, что никакой «кремлевский переворот» в первой половине мая 1937 г. Тухачевский не планировал, а намеревался ехать в Лондон и по этому вопросу советовался с наркомом внешней торговли и бывшим 1-м замнаркома по иностранным делам. Это было вполне логично и целесообразно.
Таким образом, сравнительно достоверным из всех цитированных выше показаний Крестинского и Розенгольца можно признать разговор, имевший место между Крестинским и Тухачевским в апреле 1937 г. Видимо, в частном порядке они обсуждали предстоящую поездку Тухачевского в Лондон. Крестинский, будучи длительное время 1-м заместителем наркома по иностранным делам, прекрасно осведомленным особенно в германских делах и в советско-германских отношениях (до 1929 г. он был советским полпредом в Германии), в заметной мере германофилом и сторонником советско-германского сближения (в отличие от Литвинова), мог обсуждать с Тухачевским этот внешнеполитический аспект. Попутно они не могли не коснуться весьма важного, можно сказать, шокировавшего всех события – ареста некогда могущественного наркома по внутренним делам Г.Г. Ягоды. Судя по показаниям Ягоды, в том числе и на процессе, ни один из собеседников (ни Тухачевский, ни Розенгольц, ни Крестинский) никак не были связаны с бывшим главой НКВД какими-либо антиправительственными конспиративными делами. Поэтому вряд ли разговор об аресте Ягоды был обусловлен страхом, что тот вдруг раскроет следствию какие-то тайны их «заговора». Что касается Розенгольца, то его показания были нужны в подтверждение лишь одного главного обвинения: они втроем готовили противоправительственный военный переворот, согласованный с Троцким, который должен был осуществить Тухачевский.
«Но в самом начале мая, – продолжал свои показания Крестинский о планировавшихся сроках переворота, – выяснилось, что Тухачевский не едет в Лондон. К этому времени вернулся из Средней Азии Рудзутак. После возвращения Рудзутака и после выяснения того, что Тухачевский в Лондон не едет, он заявил, что может произвести это выступление в первой половине мая»1358. Хотя Крестинский пояснил, что новый срок выступления Тухачевского, в первой половине мая, был принят в начале мая, после отмены поездки Тухачевского в Лондон и возвращения из Средней Азии Рудзутака, он вновь допустил, осознанно или непреднамеренно, по незнанию, но ошибку в показаниях.
Как уже было отмечено, Тухачевский (а стало быть, Крестинский) знал об отмене своей поездки в Лондон уже 23 апреля, а не в начале мая. Это тоже был неприятный сбой в показаниях, подрывавший их достоверность. Правда, Крестинский сказал это несколько расплывчато, так, что можно было понять, что установление нового срока было принято в начале мая после возвращения в Москву Рудзутака, без санкции которого «заговорщики» не могли назначать срок выступления. Странно, однако, что Розенгольц и Крестинский спорили, уточняя чуть ли не до конкретного числа и месяца, когда собрались втроем с Тухачевским на квартире Розенгольца, но ничего конкретного не помнили об этом более важном совещании в начале мая 1937 г., на котором была определена дата военного переворота.
Далее Крестинский косвенно уточнял новую дату выступления. Говоря о скрытых участниках «заговора» в Московской партийной организации, он показывал: «Я связался с ними, сказал, что близится выступление и необходимо поэтому, чтобы они наметили списки людей в Москве, которых нужно будет арестовать и снять с постов в момент выступления, и списки людей, которых можно будет назначить на эти освободившиеся места. Так как в то время в Москве проходила целая серия московских районных конференций и различного рода передвижения, было установлено, что примерно к 12 мая соответствующие списки я могу получить. Но в первых числах мая начался разгром контрреволюционной организации, были опубликованы передвижения в военном ведомстве, снят Гамарник с поста первого заместителя наркома, Тухачевский с поста второго заместителя наркома, Тухачевский переведен в Самару… арестованы Корк и Эйдеман»1359. Таким образом, исходя из данной части показаний Крестинского на процессе, переворот должен был произойти не ранее 12 мая 1937 г. Учитывая ранее указанные приблизительные его сроки, получалось, что переворот планировался на 12–14 мая (до 15 мая). Но опять не точная дата, хотя Молотов утверждал, что она была правительству известна. Правда, в ночь с 12 на 13 мая был арестован начальник Военной академии РККА им М.В. Фрунзе командарм 2-го ранга А.И. Корк. Можно предположить, как могли предполагать в правительстве, что силами офицерского состава этой академии, которая, в частности, подчинялась Тухачевскому как 1-му заместителю наркома и начальнику Управления боевой подготовки РККА, под руководством Корка и должен был осуществляться переворот. Но это лишь отвлеченное предположение. Арестованный Корк в течение двух суток после ареста, т. е. 13 и 14 мая, никаких признательных показаний не давал. Поэтому если в правительстве предполагали, что ударной силой переворота будут офицерские кадры Военной академии им М.В. Фрунзе, которых возглавит Корк, то это предположение, скорее всего, оказалось ложным. Вообще показания Корка на следствии и во время судебного процесса почти ничего существенного для обвинения Тухачевского в заговоре не дали. Более того, Тухачевский долгое время со скрытым негодованием вообще отвергал присутствие Корка в своей оппозиционной группировке. Таким образом, если Молотову, Сталину и правительству в целом была известна какая-то дата «переворота Тухачевского», то это была дата либо предположительная, либо ложная. Но, скорее всего, такая дата им известна не была. Она была «гадательной». Видимо, вообще никаких сроков переворота не намечалось, как не намечался и сам переворот.
«Точную» дату выступления Тухачевского – 12 мая 1937 г. – называет А.Б. Мартиросян, правда без указания источника информации. Приведенный выше анализ никак не подтверждает этого.
Этот же автор не знает и дату ареста Тухачевского, который имел место не 25-го, как утверждает Мартиросян, а 22 мая 1937 г. Поэтому будто бы имевшая место 24 мая проверка «документов Бенеша», результаты которой обусловили якобы арест Тухачевского, на самом деле (если бы эти факты были взаимосвязаны, что отвергает Молотов) никакого отношения к аресту маршала не имела.
«Кстати говоря, реакция самого Тухачевского на отвод от поездки в Англию вообще сразит наповал, – пишет Мартиросян. – Дело в том, что запрос в МИД Великобритании о выдаче Тухачевскому въездной визы был представлен через британское посольство в Москве 3 мая 1937 г. В тот же день из Берлина было получено официальное сообщение о составе и главе германской делегации на коронационные торжества. 4 мая в срочном порядке и внезапно запрос о выдаче визы Тухачевскому был аннулирован советской стороной. И в тот же день на квартире наркома внешней торговли А Розенгольца (активного троцкиста и не менее активного заговорщика) Тухачевский, уяснивший, что Сталин с Ежовым обставили его, стучал кулаком по столу и орал: „Вы, что, ждете, когда нас к стенке поставят как Зиновьева, я пятого начинаю переворот!“»1360
Похожие сведения, кстати сказать, содержатся и в книге В. Карпова «Генералиссимус». «По показаниям еще одного заговорщика, – сообщает он, – на секретной сходке Тухачевский стучал кулаком по столу и кричал: „Я не могу больше ждать. Вы что хотите, чтобы, нас арестовали, как Пятакова и Зиновьева, и поставили к стенке?“. Сталин, безусловно, знал и об этом…»1361.
Это свидетельство перекликается с рассказом санитарки о случайно подслушанном ею разговоре Тухачевского с Овсянниковым в больнице1362. К сожалению, ни Мартиросян, ни Карпов не указывают на первоисточник своих сведений. Странно и то, что, цитируя возмущенную реплику Тухачевского, они допускают достаточно заметные разночтения. Очевидно, кто-то из них (а может быть, оба) не видел в глаза соответствующие показания «одного из заговорщиков», а дал их в вольном пересказе.
Однако, возвращаясь к описанию Мартиросяном реакции Тухачевского на отмену его поездки в Лондон, напомню, что ему об этом стало известно не 3 мая, а 23 апреля 1937 г. Ни в одном документе нет даже намека на указанную выше бурную реакцию Тухачевского. Что же касается утверждения Мартиросяна, что Тухачевский сказал это на квартире у Розенгольца, то еще раз обратимся к некоторым фрагментам показаний Розенгольца.
«Все переговоры с Тухачевским вел Крестинский, – показывал обвиняемый Розенгольц, – за исключением одного совещания, которое было у меня»1363, имея в виду их совещание втроем (с Тухачевским) в конце марта или начале апреля 1937 г. Следовательно, никакого совещания с участием Тухачевского на квартире Розенгольца 4 мая не было. Крестинский же по поводу майских «совещаний» сказал следующее (процитирую еще раз):
«…В самом начале мая выяснилось, что Тухачевский не едет в Лондон. К этому времени вернулся из Средней Азии Рудзутак. После возвращения Рудзутака и после выяснения того, что Тухачевский в Лондон не едет, он заявил, что может произвести это выступление в первой половине мая»1364. Это все, что мог сообщить Крестинский, который, согласно материалам следствия и судебному разбирательству, единственный из гражданских «заговорщиков» поддерживал связь с «военными заговорщиками» через Тухачевского. Поэтому сообщение А.Б. Мартиросяна ничем не подкрепляется и вызывает сомнение в его достоверности.
Все сказанное не означает, что цитированная Карповым и Мартиросяном возмущенная реплика Тухачевским никогда и нигде не произносилась или не могла бы произноситься. Это значит только, что ее не было 4 мая 1937 г. и на квартире Розенгольца.
Столь же сомнительно утверждение этого ав