Часть II«Бонапартизм вырос из революционной войны»
Тухачевский и германия в 1922–1923 гг.
С деловыми визитами Тухачевский ездил в Германию несколько раз с 1922 по 1932 гг., не считая последнего раза в январе и феврале 1936 г., когда он дважды останавливался в Берлине по пути в Великобританию и на обратном пути из Франции в Москву.
Самая ранняя по времени информация о поездке Тухачевского с секретной миссией в Германию содержится в показаниях его тестя, бывшего полковника Генштаба К.Е. Гриневича. По его, вполне достоверному свидетельству, Тухачевский ездил в Германию в августе 1922 г.599 Гриневич сообщал, что он из Москвы в Смоленск «ездил в августе 1922 г. после того, когда Тухачевский уехал за границу. О том, что Тухачевский за границу ездит, я знал от его секретаря Геймана. Тухачевского… я видел в его вагоне и его провожал. После отъезда Тухачевского за границу я уехал опять к дочке в Смоленск, так как она была накануне родов. Когда в 1922 г. уезжал за границу т. Тухачевский, то я действительно был на вокзале, провожал его. Был у него в вагоне. Куда он едет и цель его поездки, он мне ничего не говорил»600. Из цитированного выше следует, что Тухачевский уехал за границу в августе 1922 г. Кроме того, из текста видно, он отправлялся за границу из Москвы, а не из Смоленска (хотя был в это время уже вновь командующим Западным фронтом).
22 октября 1922 г. генерал-майор А.А. фон-Лампе записал: «У меня есть слухи, что под фамилией Скорина в Берлине Тухачевский – не могу пока проверить и использовать»601. Весьма вероятно, что Тухачевский в это время действительно ездил в Германию в составе советской военной миссии во главе с начальником ГУВУЗ РККА Д.Г. Петровским для осмотра германских общевойсковых школ602. Косвенным признаком достоверности слухов, зафиксированных фон-Лампе в дневнике, можно считать псевдоним «Скорин», под которым якобы Тухачевский посещал Германию: так называлось поместье, пожалованное в XV в. его предку. Возможно, Тухачевский использовал это название в качестве своего псевдонима.
Тухачевский неоднократно посещал Германию и в 1923 г. Цели этих визитов были несколько иными. Они были обусловлены нараставшим с января 1923 г. ожиданием войны между Германией и Францией, которая могла спровоцировать и германскую социалистическую революцию. В СССР ожидали германскую социалистическую революцию: сначала, с января по июль 1923 г., рассчитывая на то, что Рурский кризис спровоцирует социалистическую революцию в Германии, а затем, когда военная напряженность начала спадать и надежды на революционную войну стали исчезать, советское партийное руководство намерено было поддержать нарастание революционной напряженности и довести ее до революции уже без расчетов на германо-французскую войну.
«Рурский кризис», разразившийся в Германии в январе 1923 г., дал толчок новому подъему революционного движения и складыванию революционной ситуации в этой стране. Он возродил надежды на близкую «мировую революцию» у высшего политического и военного руководства СССР. Советско-германские отношения в контексте политических процессов, начавшихся после франко-бельгийской оккупации Рура в январе 1923 г., можно поделить на два основных периода. Первый, с января по август 1923 г., был обусловлен опасениями советского руководства относительно «нового похода Антанты» против СССР. Политические руководители Советского Союза опасались, что, оккупировав Германию, Франция вплотную приблизится к советским границам. Поэтому в этот период основной упор в своей германской политике советское политическое и военное руководство делало на получении эффективной помощи со стороны Германии в вооружении РККА и на достижении определенных советско-германских договоренностей по совместным боевым действиям Рейхсвера и Красной армии в случае франко-германской и германо-польской войны. К этому вопросу германское руководство проявляло повышенный интерес603. Активными проводниками курса на тесные военно-политические отношения с СССР и Красной армией в виду угрозы войны являлись канцлер В. Куно, его друг главнокомандующий Рейхсвером генерал-полковник Г. фон Сект и германский посол в СССР граф У. фон Брокдорф-Ранцау. Однако под влиянием обострявшейся внутриполитической ситуации в Германии, вызванной так называемым «пассивным сопротивлением» действиям Франции, угрозой всеобщей забастовки, канцлер Куно подал в отставку. Новый канцлер Германии Г. Штреземан 13 августа 1923 г. «сформировал правительство большой коалиции с участием СДПГ и взял курс на изменение внешней политики – отказ от односторонней «восточной ориентации» и поиск «модус вивенди» с Францией»604.
Уже 15 сентября 1923 г. высшее германское политическое руководство в лице президента Эберта и канцлера Г. Штреземана, вопреки настроениям Рейхсвера и его командования, потребовали от германского посла в СССР графа У. Фон Брокдорф-Ранцау прекращения переговоров с советской стороной по «активному» военно-политическому сотрудничеству и направления их в сугубо экономическое русло605. Когда кабинет Штреземана провозгласил отказ от прежнего политического курса, в Москве, учитывая рост угрозы со стороны Антанты и кризисное внутриполитическое состояние, «стали искать другой путь, а именно – стимулирование революции в Германии»606.
В сложившейся нравственной и политической обстановке, в ожидании надвигающейся волны новых «революционных войн» Тухачевского приглашают в Москву для чтения курса по истории его «польского похода». Как главный идеолог и практик «революции извне», Тухачевский 3 февраля 1923 г. отправился в столицу и там до 20 февраля прочитал серию лекций для слушателей дополнительного курса в Военной Академии РККА, который был в том же году опубликован под названием «Поход за Вислу». В рамках этого лекционного курса Тухачевский одну из лекций назвал «Революция извне».
Перспективы разворачивавшегося в Германии нового революционного кризиса, несомненно, вдохновляли автора лекций «Поход за Вислу», который, вспоминая о лете 1920 г., когда его армии подходили к Варшаве, утверждал: «Рабочий класс Западной Европы от одного наступления нашей Красной армии пришел в революционное движение…Нет никакого сомнения в том, что если бы на Висле мы одержали победу, то революция охватила бы огненным пламенем весь Европейский материк. Революция извне была возможна. Капиталистическая Европа была потрясена до основания, и если бы не наши стратегические ошибки, не наш военный проигрыш, то, быть может, польская кампания явилась бы связующим звеном между революцией Октябрьской и революцией западноевропейской»…И если когда-либо европейская буржуазия вызовет нас на новую схватку, то Красная армия сумеет ее разгромить и революцию в Европе поддержит и распространит»607.
Таким образом, Тухачевский ставил успех европейской революции в зависимость от военных побед «революционной армии». Он был убежден в этом в 1920 г., сохранил это убеждение и в 1923 г. Более того, вышеприведенные им факты и доводы свидетельствуют о том, что он был готов исправить военные ошибки 1920 г. и призывал это сделать в 1923 г.
Концепция «революции извне», сформулированная Тухачевским и упрямо им утверждаемая, имела не только пропагандистский и сугубо стратегический и внешнеполитический смысл. Отстаивая идею «революции извне», «революционной войны», Тухачевский утверждал, как это видно из цитировавшихся выше фрагментов его статей, «перманентность» состояния «революционной войны», в котором оказалась Социалистическая Россия – СССР. В крайнем случае, это могла быть временная пауза между «революционными войнами», во время которой страна, окончив одну, напряженно готовилась к следующей «революционной войне». Это социально-политическое и геополитическое состояние вполне естественно, как считал и утверждал Тухачевский, обуславливало необходимость сохранения кадровой, постоянной профессиональной армии и психоментальную, психокультурную ориентацию на войну.
В обстановке развернувшегося с января 1923 г. Рурского кризиса поездка Тухачевского была организована Штабом РККА, очевидно, в ответ на визит большой группы представителей Рейхсвера в Москву во главе с начальником Генштаба Рейхсвера генералом О. Хассе, ведшей 22–28 февраля 1923 г. переговоры с высшим руководством Красной армии (Э. Склянский, П. Лебедев, Б. Шапошников, Г. Чичерин, А. Розенгольц и др.)608. На этих переговорах обсуждались два основных вопроса: 1) о поставках вооружения немецкой стороной для Красной армии (и в этом руководство РККА было заинтересовано в первую очередь); 2) о совместных боевых операциях Рейхсвера и Красной армии против Франции (Польши?), в чем наибольший интерес проявляла германская сторона. Переговоры не достигли ожидаемых результатов. Как выразился Г. Чичерин, «гора родила мышь»609. Однако вопрос о военной помощи Германии со стороны СССР в форме вооруженного содействия со стороны Красной армии в это время весьма волновал германское руководство. Ранцау в начале марта 1923 г. вновь поставил вопрос перед Чичериным: поможет ли Советская Россия Германии в ее борьбе против Франции, если Польша не предпримет против Германии никаких активных действий. Чичерин заверил лишь в том, что Россия не будет договариваться с Францией за счет Германии. Камнем преткновения оказывался вопрос о поставках со стороны Германии вооружения в РККА610. Очевидно, именно этой ситуацией и было обусловлено направление «группы Тухачевского» в Берлин. Эта поездка Тухачевского была засекречена. В отечественной литературе, да и в зарубежной, практически отсутствуют какие-либо сведения, которые могли бы расшифровать содержание этой «миссии» Тухачевского в Германию. Имеются лишь некоторые фрагментарные сведения и косвенные данные, позволяющие выдвинуть некоторые предположения на этот счет.
22 марта 1923 г. фон-Лампе сделал в дневнике запись за 19–22 марта, в которой он сообщал, со слов своего сослуживца по Добровольческой армии В.Г. Шкиля, что в Берлине он встретил своего «старого товарища», бывшего полковника П.А Дилакторского, который при встрече объяснил ему свое пребывание в Берлине тем, что, являясь «начальником отдела Генерального штаба» Красной армии, состоит «при Тухачевском, который ведет здесь какие-то переговоры с немцами»