Некоторое уточнение следует сделать относительно отставки или планируемой отставки Троцкого и Склянского.
6 сентября 1923 г. Склянский еще подписывался как Заместитель Председателя РВСР695. В этом же качестве Склянский подписывает официальные документы и 7 ноября, и 13 декабря696, 23 декабря 1923 г.697, 3 февраля 1924 г.698, 4 февраля 1924 г.699 Решение комиссии ЦК РКП(б) об отставке Склянского и замене его Фрунзе в должности заместителя Председателя РВС СССР было принято лишь 19 февраля 1924 г.700 Это предложение было направлено в ЦК РКП(б) для окончательного решения. После обсуждения этого вопроса на заседании Политбюро ЦК РКП(б) 3 марта 1924 г. было принято решение принять это предложение701, а 5 марта это решение было утверждено на заседании военной комиссии Пленума ЦК РКП(б)702. Поэтому никаких оснований для выступления представителей высшего комсостава Красной армии против его отставки в конце 1923-го – начале 1924 г. не было. Во всяком случае, «письмо Антонова-Овсеенко» от 27 декабря 1923 г. не могло быть связано с отставкой Склянского, если под «красным Карно» имелся в виду именно он.
Если же под «красным Карно» имелся в виду Троцкий, то вопрос об отставке его с должности Председателя РВС СССР на рубеже 1923–1924 г. вообще не ставился и не обсуждался. Фраза, якобы присутствовавшая в письме Антонова-Овсеенко от 27 декабря 1923 г. в изложении Александрова, на самом деле в тексте письма не встречается. Вряд ли Александров пользовался текстом этого письма, которое было опубликовано только в 90-е гг. XX в. Она явно взята из воспоминаний Г. Беседовского, причем в вольном изложении. Беседовский говорит о «письме Антонова-Овсеенко» в Политбюро с предупреждением, что «если тронут Троцкого, то вся Красная армия встанет на защиту советского Карно»703. Вообще вопрос о смещении Троцкого с должности Председателя РВС СССР был поставлен на повестку дня лишь в конце 1924 г., а официально Троцкий был смещен с этой должности и заменен Фрунзе лишь 25 января 1925 г. В этом отношении свидетельство Радека в пересказе Раскольникова, изложенном Александровым, о собраниях командиров, протестовавших против отставки «красного Карно», датируемое рубежом 1924–1925 г., возможно, соответствует действительности, но, быть может, лишь в отношении датировки. Что касается собраний командиров, протестовавших против отставки Троцкого, то сведения о таковых отсутствуют, если не считать протестов сторонников Троцкого среди партийных командиров РККА – В.К. Путны, В.М. Примакова и некоторых других. Однако эти протесты хронологически и по содержанию никак не связаны с «письмом Антонова-Овсеенко» 27 декабря 1923 г.
Далее (в реконструированном диалоге) Радек ответил Сталину, что он, Радек, в 1924 г. «не был членом Политбюро». Надо заметить, что Радек никогда не входил в состав Политбюро ЦК, поэтому его реплика в данном диалоге не имеет смысла. Возможно, ее придумал сам Александров. Впрочем, она не имеет существенного смысла в контексте освещаемых событий. Существенно последовавшее за ней замечание Сталина: «Однако это не помешало тебе знать о некоторых собраниях старших командиров в декабре 1924 г. и в январе 1925 г., на этих собраниях говорилось об аресте членов Политбюро… о созыве чрезвычайного съезда партии и о выборах нового Генерального секретаря вместо меня – Троцкого, не так ли?»704
Во-первых, как выше уже скорректировано, в диалоге речь идет о событиях декабря 1923 – января 1924 г.
Во-вторых, в письме Антонова-Овсеенко от 27 декабря 1923 г. в скрытой форме упоминалась угроза со стороны Красной армии «призвать к порядку зарвавшихся вождей»705. В письме звучали слова в защиту Троцкого706. В письме проскользнула фраза: «Среди военных коммунистов уже ходят разговоры о том, что нужно поддержать всем, как один, т. Троцкого»707. Известно также, что в связи с этим письмом и так называемым «циркуляром ПУРа № 200» о созыве конференции партячеек военных учебных заведений Антонова-Овсеенко вызвали 12 января 1924 г. на заседание Оргбюро. Здесь было вынесено решение о смещении его с должности начальника ПУР. Примечательно, что специальная комиссия ЦКК, обследуя ПУР, ничего криминального в действиях Антонова-Овсеенко не нашла. Последний, не соглашаясь с решением Оргбюро, апеллировал к Пленуму ЦК, открывшемуся 15 января 1924 г. На Пленуме Антонов-Овсеенко прямо обвинил И. Сталина в стремлении без всяких на то оснований расправиться с ним, Антоновым-Овсеенко, как с человеком, занявшим независимую, внефракционную позицию. Несмотря на выступление Радека, заступившегося за начальника ПУР, решение Оргбюро ЦК постановлением Пленума было оставлено в силе. Официально это партийное решение датируется 17 января 1924 г. Официальное же отстранение Антонова-Овсеенко от должности произошло 23 января – 5 февраля 1924 г.
К.Е. Ворошилов в своем выступлении на февральско-мартовском Пленуме ЦК 1937 г., вспоминая обстановку 1923–1924 гг., дал некоторую расшифровку словам В.Антонова-Овсеенко. «К 1923–1924 гг., – говорил Ворошилов, – троцкисты имели, как вы помните. за собой почти всю Москву и военную академию целиком, за исключением единиц, которая была за троцкистов. И здешняя школа ЦИК, и отдельные школы – пехотная, артиллерийская и другие части гарнизона Москвы – все были за Троцкого»708. Я. Гамарник добавил: «И штаб Московского округа, где сидел Муралов, был за Троцкого»709. Позицию Л. Троцкого поддержали партячейки Главного управления РК Красного Военно-Воздушного флота СССР, Штаба РККА, Главного управления Военных учебных заведений РККА, частей ЧОН. Персонально это были начальники указанных войсковых объединений и управлений: Н. Муралов, А. Розенгольц, Д. Петровский, В. Путна.
В ответ на сталинское напоминание о «собраниях старших командиров», на которых «говорилось об аресте членов Политбюро», Радек ответил: «О! Ведь эти собрания были направлены против Зиновьева, а не против тебя»710.
Действительно, имело место одно из собраний, на котором Зиновьев оказался конкретным объектом, против которого было направлено выступление одного из близких сотрудников Антонова-Овсеенко. Это обстоятельство вскоре получило название «дело Дворжеца». Суть этого «дела» заключалась в следующем.
Одной из причин появления упоминавшегося выше письма Антонова-Овсеенко от 27 декабря 1923 г. был конфликтный эпизод, возникший во время дискуссии в военной Школе ВЦИК 21 декабря 1923 г., на которой присутствовал и вступал член Политбюро ЦК Г.Е. Зиновьев. В ходе дискуссии с весьма резкой критикой против Зиновьева выступил один из близких сотрудников Антонова-Овсеенко, некий Дворжец. Ему жестко, с угрозами оппонировал сам Зиновьев, сравнивший позицию, занятую Дворжецом с политическими взглядами «прапорщика выпуска Керенского». Этот образ можно было расшифровать лишь как «контрреволюционер». Сомнительно, чтобы столь смелое выступление против одного из «вождей» партии, сделанное «не по чину» малоизвестным сотрудником начальника ПУ РККА, было случайным импульсивным экспромтом. Думается, это была «боевая провокация», санкционированная Антоновым-Овсеенко, уверенным в своих политических силах, в армейской поддержке. Было ли простым совпадением, что в тот же день Антонов-Овсеенко отправил в ЦК заявление по поводу дискуссионного собрания в Школе ВЦИК? Было ли совпадением, что в тот же день, 21 декабря 1923 г., без ведома ЦК, Антонов-Овсеенко разослал циркуляр о назначении на 1 февраля 1924 г. конференции ячеек РКП(б) военных академий, высших школ ГУВУЗА и Главвоздухфлота? Думается, что нет. Такого рода действия, направленные на подчинение политорганов соответствующим армейским парторганизациям, были им продолжены рассылкой 24 декабря 1923 г. циркуляра № 200. Наконец, «письмо от 27 декабря 1923 г…». Предпринимая указанные действия, В. Антонов-Овсеенко был, очевидно, уверен в поддержке собственных политических позиций со стороны армии. Намеченная же на 1 февраля конференция партячеек РКП(б) военных академий, высших школ ГУВУЗа и Главвоздухфлота, в контексте всего вышесказанного о протроцкистских настроениях парторганизаций указанных военных учреждений, не оставляет сомнения в том, что эта партконференция потребует созыва чрезвычайного съезда партии с избранием нового состава ЦК и Политбюро ЦК. Таким образом, «об аресте членов Политбюро» говорилось на указанных выше «собраниях старших командиров», а выступление против Зиновьева прозвучало в речи Дворжеца.
24 декабря 1923 г. Дзержинский выступил с сообщением о выступлении Дворжеца на заседании Политбюро ЦК. Было решено передать «дело Дворжеца» в ЦКК. Адъютант сообщил об этом и грозящем Дворжецу аресте Антонову-Овсеенко, поскольку «дело» оказалось в руках ОГПУ711. В ответ на это, по свидетельству мемуаристов, Антонов-Овсеенко написал и направил указанное выше письма от 27 декабря 1923 г. в адрес ЦК РКП(б) с угрозой обратиться за поддержкой к «крестьянским массам, одетым в красноармейские шинели, и призвать к порядку зарвавшихся вождей». И хотя в своем письме Антонов-Овсеенко неоднократно и открыто защищает Троцкого, все-таки сущность его позиции заключалось в следующих выражениях:
«Существо разногласий внутри ЦК совершенно не ясно ни для партийных, ни для внепартийных масс, взвесить серьезность этих разногласий и свободно их разрешить партия не в состоянии». Итак, по мнению Антонова-Овсеенко, «партия не в состоянии» ни «взвесить», ни «разрешить» возникшие серьезные политические проблемы. Поэтому разрешить эти разногласия вынуждены будут «красноармейские шинели», армия. Вот существо политической позиции Антонова-Овсеенко. Он утверждал, что «выражает возмущение тех, кто всей своей жизнью доказал свою преданность интересам партии в целом, интересам коммунистической революции». Иными словами, речь шла об интересах самостоятельной политической силы, заявившей о себе в этой политической борьбе, – интересах Армии, а не отдельных «партийных вождей». В общем-то, что ни говори, это можно было расшифровать не иначе, как угрозу «военного переворота». Если это так, а скорее всего, это так и было, то совещание В.А Антонова-Овсеенко, М.Н. Тухачевского, Г.Л. Пятакова и К.Б. Радека могло и должно было иметь место 25 или 26 декабря 1923 г., после обсуждения «дела Дворжеца» на заседании политбюро ЦК 24 декабря и передачи его рассмотрения в ЦКК Решение Политбюро по Дворжецу и репрессии в его отношении «с подачи» ОГПУ (докладчик Дзержинский) означали нанесение удара по самому Антонову-Овсеенко.