1131, т. е. считал январскую военную игру 1937 г. продолжением той, которая состоялась в апреле 1936-го. Если на апрельскую «игру» понадобилась неделя, то, вероятно, и на проведение последней игры было потрачено примерно столько же времени. Следовательно, она завершилась примерно к 10 января 1937 г.
Прежде чем детально рассмотреть вопрос о стратегических «играх» в Генштабе РККА в апреле 1936-го и январе 1937го, считаю целесообразным обратиться к обстоятельствам, которые им предшествовали и которые вызвали необходимость их проведения.
Комкор И.С. Кутяков записал в своем дневнике: «1936 г. 9 января. Конечно, к ведению войны СССР не готов ни политически, ни экономически, нам нужно выиграть хотя бы 3–5 лет»1132.
На допросе 25 апреля 1937 г. бывший в 1931–1934 гг. 1-й заместитель ОГПУ Г.Е. Прокофьев показал, что Ягода считал, что «Германия готова к войне с нами и что в случае войны с Германией Красная армия потерпит поражение. Он считал, что немецкая армия технически оснащена выше и подготовленность командного и рядового состава лучше. Ягода говорил, что Германия в союзе с Японией, безусловно, победят СССР, поэтому Ягода считал правильным и практически нужным ориентироваться во внешней политике на главную действующую силу против Союза – Германию…Ягода не раз повторял, что возможны отдельные успехи Красной армии в предстоящей войне, но все же Советский Союз со своей Красной армией не выдержит общего фронта ряда западноевропейских стран, так как соотношение армии и их техническая база не в пользу Советского Союза»1133. Такого рода мнения зародились в среде высшего государственного и военного руководства СССР еще в 1934–1935 гг.
В связи с резко изменившейся геостратегической ситуацией, обусловленной обострением советско-японских отношений, а также начавшейся ремилитаризацией Германии и ее сближением с Польшей (договор о ненападении был заключен между этим странами в 1934 г.), перед СССР совершенно определенно обозначилась угроза грядущей войны «на два фронта». Возникла проблема пересмотра оперативного плана, новую схему которого уже в феврале 1935 г. разработал Тухачевский. Критикуя прежний, официально принятый, оперативный план, разработанный под руководством начальника Генштаба Красной армии А.И. Егорова (предусматривавший «разгром польского государства»1134), Тухачевский представил ее в письме на имя наркома Ворошилова от 25 февраля 1935 г., которое цитировалось и анализировалось выше. Напомню лишь, что Тухачевский мыслил именно войну Германии и Польши против СССР, в которой примет участие Япония, а не наоборот. Япония не инициирует войну, а принимает участие, «присоединяется» к Германии и Польше. При этом из контекста рассуждений Тухачевского следовало, что он мыслил Германию и Польшу стороной, инициирующей нападение на СССР в геостратегических условиях, невыгодных для Советского Союза. Отсюда напрашивался вывод, который не проговаривался Тухачевским: подготовка «превентивного удара» со стороны Красной армии. Весь смысл его рассуждений, таким образом, сводился к тому, что вопрос о войне Германии и Польши против СССР в ближайшие годы выдвигается на первый план.
8 марта 1935 г. на совещание к И.Сталину в Кремль с 17.20 до 20.45 были одновременно приглашены Молотов, Ворошилов, Каганович, Калинин, Ежов, Андреев, Гамарник, Тухачевский, Полетаев1135, Янкель, Фишман1136, Великанов1137, Демиховский1138, Яффе1139, Жигур1140, Ивонин1141. Совещание закончилось в 20.45. Тухачевский, Гамарник, Полетаев, Янкель, Фишман, Великанов, Демиховский, Яффе, Жигур, Ивонин прибыли позже шести первых из перечисленных «правительственных» лиц (которые пришли к Сталину уже в 15.40), в 17.20, и пробыли до 20.45 (за исключением Яффе, который покинул кабинет Сталина на 5 минут раньше остальных указанных лиц)1142. Однако спустя час, в 21.45 Сталин собрал новое совещание, закончившееся в 00.45. На этом совещании присутствовали: Андреев, Молотов, Ворошилов, Ежов, Микоян, Орджоникидзе, Гамарник, Тухачевский, Калинин, Демиховский, Яффе, Великанов, Фишман, Жигур. Почти все те же, что и на совещании в 17.45. (за исключением Ивонина). Судя по составу участников этих двух совещаний, на которых присутствовали, не считая первых лиц советского правительства, включая Сталина, Тухачевский, Гамарник и лица, ответственные за химическую оборону СССР, обсуждались вопросы, связанные с изготовлением оружия и оснащением им Красной армии. На одном из этих совещаний Сталин мог поручить Тухачевскому подготовить появившуюся в конце марта 1935 г. на страницах центральных советских газет статью под названием: «Военные планы нынешней Германии». Публикация этой статьи имела очень важное политическое значение. Следовало убедить западноевропейские (прежде всего, французские и английские) политические и военные круги, а также общественность Франции и Англии в том, что основная угроза миру в Европе исходит из Германии. Для убедительности этого тезиса, помещенные в статье сведения о военных приготовлениях Германии и их политической направленности, должны были исходить от человека, весьма авторитетного в этих вопросах, от высокопоставленного и широко известного Европе военачальника, долгое время находившегося в самом центре советско-германского военного сотрудничества, – от Тухачевского.
Перед публикацией статью в рукописи просмотрел Сталин, отредактировал ее в политическом плане. Это значит, что Сталин предварительно никак не оговаривал и не обсуждал с Тухачевским политическую концепцию этой статьи. Однако сопоставление первоначального ее текста и опубликованного позволяет достаточно четко представить расхождение между Сталиным и Тухачевским во взглядах на геостратегическую ситуацию, а стало быть, и на перспективы ее развития. Это очень важно, поскольку уже в этом просматривается разность внешнеполитических позиций указанных лиц, оказавшаяся почвой для внутриполитического конфликта в СССР, одним из главных действующих лиц которого оказался Тухачевский.
Тухачевский неспроста назвал свою статью «Военные планы Гитлера», подчеркивая самим названием, что ведет речь о военно-политических установках именно Гитлера, а не Германии и рейхсвера-вермахта. Сталин же исправил название на «Военные планы нынешней Германии». Тем самым он хотел показать, что не отделяет Германию от Гитлера, как бы снимая с него персональную ответственность за агрессивный курс, намекая на то, что рейхсканцлер лишь выполняет политический заказ тех, кто поставил его во главе Германии. Возможно, Сталин как бы оставлял «лазейку» (и для себя, и для Гитлера) для улучшения внешнеполитических отношений между двумя государствами.
Геостратегический диагноз Тухачевского по смыслу сводился к главному положению: «…Правящие круги Германии основную стрелу своих операций направляют против СССР». При этом Гитлер, по мнению Тухачевского, рассчитывает на то, что Франция и Великобритания сохранят нейтралитет. Здесь же он говорит об антисоветском союзе Германии и Польши. Наконец, главное: ссылаясь на опыт Германии в Первой мировой войне, когда ее стратегический план предполагал нанесение первого удара по Франции, а потом по России, Тухачевский убеждал читателей, что эту ошибку Гитлер уже не повторит. Первый удар, судя по мнению автора, выраженному в первоначальном варианте статьи, Гитлер нанесет по СССР. «В случае осуществления своей безнадежной мечты о разгроме СССР, – продолжал Тухачевский, – конечно, германский империализм обрушился бы всеми силами на Францию». И только после сокрушения Франции и овладения ее экономическими и сырьевыми ресурсами, Германия, по мысли Тухачевского, начала бы войну против Великобритании. «Без прочного обладания Бельгией и северными портами Франции морское соперничество с Великобританским империализмом Германии не по плечу»1143. Таким образом, Тухачевский фактически утверждал, что Германия, в первую очередь угрожает СССР, а во вторую – Франции. Получалось, что СССР больше, чем Франция, заинтересован в военном союзе и военном сотрудничестве, а не наоборот. Он убежденно излагал свое видение международной геостратегической ситуации и перспективы ее развития. Оно вполне соответствовало его предложениям по оперативному плану.
Правка Сталина фактически вычеркивала все только что приведенные расчеты Тухачевского, составлявшие суть его геополитических и геостратегических воззрений, его концепцию «большой войны» в Европе. В «Правде» и в «Красной звезде», вместо этого, в тексте статьи Тухачевского были опубликованы строчки, написанные Сталиным. Из их содержания следовало, что антисоветское «острие является удобной ширмой для прикрытия реваншистских планов на Западе (Бельгия, Франция) и на юге (Познань, Чехословакия, аншлюс)»1144. Можно спорить о том, являлись ли эти слова выражением сути геостратегических представлений и прогнозов Сталина и насколько он был убежден в представленных расчетах. Во всяком случае, они имели откровенно выраженный политический смысл: испугать Францию и другие страны Европы от имени Тухачевского – лучшего знатока германской армии и ее настроений. Не была ли это просто политическая игра со стороны Сталина?
Трудно сказать (повторю еще раз сомнения), насколько высказанные Сталиным в статье мысли о перспективах развития международных отношений в Европе в сторону новой войны были адекватны его реальным убеждениям в то время. Однако, как показал начальный период Второй мировой войны, в конечном счете он в основном оказался прав: после сокрушения Польши и оккупации ее территории, Гитлер направил все свои вооруженные усилия на Запад, против Франции и Англии, а не против России.
Общеизвестно, что, начиная, по крайней мере, с 1924 г., Гитлер не скрывал того, что главным противником Германии является Россия, что уничтожение «еврейско-большевистской власти» в России – его генеральная миссия в мировой политике. Однако целый ряд объективных обстоятельств международных отношений в Европе и развития социально-экономической и политической ситуации внутри самой Германии вынуждало его принципиально менять свои военные планы, начиная с 1938 года. А до 1938-го? Не задерживаясь на фундаментальном анализе германо-польских отношений в 30-е годы, привлеку в свидетели человека, который в течение достаточно долгого времени мог близко наблюдать Гитлера, человека, пользовавшегося большим доверием со стороны рейхсканцлера Германии в силу хотя бы своего должностного положения – адъютанта «фюрера». Я имею в виду полковника фон Белова. Впрочем, он не совершает никаких открытий в своих воспоминаниях о Гитлере и его политических настроениях накануне и во время Второй мировой войны. Я, в свою очередь, воздержусь в данном случае от критического анализа его воспоминаний. В контексте рассмотрения этого частного, сопутствующего вопроса, не в них суть.