1163.
Убежденный в неизбежности для СССР войны на два фронта, Тухачевский настаивал на срочном и значительном увеличении армии и количества ее соединений. Он считал, что самое малое «общее число потребных для РККА стрелковых дивизий поднимется до 207. На самом деле эта потребность значительно выше»1164. Тухачевский полагал, что количество стрелковых дивизий в РККА должно быть доведено примерно до 250 («мы же разворачиваем всего только 150 стрелковых дивизий»1165). В связи с изменившейся геостратегической ситуацией СССР маршал обращал внимание на «исключительно слабое развитие артиллерийского и танкового резерва Главного Командования»1166. Он вообще считал необходимым срочно наращивать число механизированных соединений, предостерегая оптимистов ссылками на быстрое развитие бронетанковых сил у немцев, выражая при этом свое скептическое отношение к боевым возможностям Красной конницы. То же самое говорилось им и по поводу авиации. Принятие предложений Тухачевского означало новый рывок в модернизации оборонной системы РККА и СССР и, следовательно, резкое увеличение бюджетных расходов на оборону.
Один из самых способных из молодых «генералов» (в 1936 г. ему было 38 лет) комдив Д.А Кучинский напомнил присутствовавшим на упомянутом заседании Военного совета, что он «на последней стратегической игре (в января 1937 гг.) участвовал начальником штаба у Гитлера, у Тухачевского»1167. Важно обратить внимание на пояснение Кучинского, что он будет говорить о «последней стратегической игре», т. е. о той, которая состоялась в январе 1937 г. Будучи порядочным человеком, в своем выступлении, касаясь второго варианта этой игры (в январе 1937 г.), он старался быть объективным и пытался представить реальную обстановку на этой игре. Поясняя позицию и поведение Тухачевского, он сообщал: «Я должен сказать, что в эту игру Тухачевский вносил необычайную страстность. Он говорил, что у германцев должно быть больше сил. У него должно быть еще 30 резервных дивизий, он требовал на 20-е сутки дать ему еще 20 дивизий. Шла речь о пяти механизированных дивизиях»11618. Кучинский заострил внимание на этом обстоятельстве, поскольку Ворошилов, явно «передергивая», обвинял Тухачевского в подтасовке хода игры. «Он очень хитро дал себя разгромить, – выразил свои подозрения нарком. – Его совершенно разгромил Уборевич…Уборевич командовал своим Западным фронтом, а тот командовал за Гитлера объединенными польско-немецкими силами. Уборевич его совершенно разгромил. Как он мог дать себя так громить?»
Кучинский, таким образом, пытался наивно объяснить Ворошилову, почему Уборевичу удалось разгромить Тухачевского: из-за недостаточности сил у немцев и поляков, которых у них, по мнению Тухачевского, должно быть значительно больше. Для большей убедительности в том, что Тухачевский вполне обоснованно считал, что у германской стороны должно быть больше войск для нанесения удара и поражения «красных», Кучинский сослался на ответственного работника Разведуправления.
«…Я от Никонова слышал, – обосновывал он свои доводы. – Три механизированные дивизии, четвертая формируется и есть кадры для пятой дивизии. Говорили, что пять танковых дивизий у германцев может быть. Это было в присутствии Меженинова. Тухачевский настаивал на том, чтобы возможно больше дать сил германцам. Я считаю, что эта военная игра, которая проведена в 1936–1937 гг., должна быть как следует продумана и выводы из нее надо делать не только прямые, и от обратного…От обратного надо сделать выводы»1169. В сущности, Кучинский, как и Тухачевский, независимо от своей дальнейшей судьбы, стремились убедить руководство Красной армии в необходимости прислушаться к их предложениям и доводам, которые они высказали еще в апреле 1936 г.
Однако начальник Разведуправления Красной армии комкор С.П. Урицкий решил подыграть Ворошилову и Егорову и представить дело так, что якобы все было наоборот. «Вот взять оперативный план, – он имел в виду оперативный план германской армии. – Мы прорабатывали немецкий оперативный план и пришли к такому мнению, что у них имеется увеличение на несколько дивизий. Тухачевский несколько дней подряд нас ошеломлял: «Не может быть такого количества дивизий». Благодаря проверке по нашей линии и по линии НКВД, уже нельзя было это отрицать, было установлено, что, бесспорно, имеется такое количество дивизий»1170. Получалось, что будто бы не Генштаб, не Ворошилов, а Тухачевский отстаивал меньшее количество дивизий у германской стороны. Конечно, на фоне выступления Кучинского это была откровенная и вульгарная фальсификация ситуации на игре. Но Урицкий не мог в возникшем споре осмелиться сказать правду. Он не стал объяснять далее, что, используя эту новую развединформацию, Тухачевский и начал настаивать на необходимости увеличения количества дивизий у немцев. Тогда получилось бы так, что убеждение Тухачевского в большем количество дивизий у германской армии не являлось следствием его умозрительных предположений, чем считал это Генштаб и поддерживавший его Нарком. Он опирался на сведения Разведуправления.
Перед началом игры Тухачевский также «выразил пожелание, чтобы еще до начала оперативного времени по игре он мог эти силы (германские) развернуть соответственно принятому им оперативному плану, дабы опередить «красную сторону» в сосредоточении и первым открыть военные действия. Он добивался, следовательно, такой обстановки, которая обеспечила бы противной стороне внезапность выступления. Однако, по свидетельству Иссерсона, «маршал Егоров, который, как начальник Штаба, должен был руководить игрой, придерживался другой стратегической концепции, рассчитывая на возможность предварительного сосредоточения наших сил к границе. Он не согласился поэтому с соображениями Тухачевского…. Он выразил свое явное неудовольствие по поводу этих соображений и категорически отверг какое-либо преимущество немцев как в численности сил в начале войны, так и в сроках сосредоточения у нашей границы. Выходило даже, что они появятся у нашей границы позже, чем развернутся наши главные силы. Соображения Тухачевского встретили, таким образом, сильную оппозицию и были отвергнуты»1171, и во время стратегической игры в апреле 1936 г., и во время ее возобновления в январе 1937 г. Так объяснял ситуацию один из авторов «проекта» по данной стратегической игре.
Спор между Тухачевским и начальником Генштаба Егоровым был обусловлен разностью их мнений на предмет поведения германской стороны в случае начала военных действий. Егоров считал, что в случае начала войны, немецкая армия нарушит нейтралитет прибалтийских государств и вторгнется на их территорию, чтобы пройти к границам СССР. Однако пока немцы будут проходить через Прибалтику, советские войска успеют подготовиться и развернуться на своих рубежах согласно оперативному плану. «Тогда он (т. е. Тухачевский. – С.М.), – свидетельствовал Урицкий, – стал уверять: „Они через лимитрофы не пройдут, потому что лимитрофы их не пустят“»1172.
Урицкий вульгарно искажает аргументацию Тухачевского в вопросе, почему германские войска «через лимитрофы не пройдут». Не потому, что они «их не пустят». «Напрасно стали бы мы ждать, как это делает у нас Г енеральный штаб, что немцы первые нарушат нейтралитет Литвы, – мотивировал свою позицию Тухачевский. – Это им невыгодно (а не потому, что их не пустят)»1173. И далее Тухачевский объясняет: «В этом случае немцы имели бы в Литве слишком плохо обеспеченный путями сообщения тыл»1174. Отсюда он делал вывод. «…Таким образом, – просматривал он дальнейшее развитие ситуации, – раз немцы не будут нарушать нейтралитет Литвы, то нашим армиям придется своим правым флангом, двигаться через Гродно и далее на запад, подвергаться опасности удара с севера, из Восточной Пруссии. Но это еще не все. В том случае, если главные силы Белорусского фронта форсируют Неман у Гродно и южнее, немцы могут нарушить нейтралитет Литвы, имеющей каких-нибудь три дивизии, и накоротке выйти в тыл Белорусского фронта в направлении Ковно-Вильно. Если глубокое вторжение в Белоруссию через Литву для немцев было бы опасно с точки зрения организации тыла, то операция с коротким замахом является вполне закономерной»1175.
Более детально анализируя оперативно-тактические расчеты и действия Уборевича на апрельской стратегической игре, Тухачевский сделал вывод о весьма серьезных, принципиальных ошибках общего и «фронтового» оперативного планирования. «В этой игре Уборевич, – отмечал Тухачевский, – увлекся наступлением в виленско-ковенском направлении, сосредоточив на нем свои главные силы, и получил удар главными польско-германскими силами в свой левый фланг, в минском направлении. Это вполне возможный вариант, но не основной. Дело в том, что Генеральный штаб РККА в порядке руководства игрой предложил германскому командованию нарушить нейтралитет Литвы, что вряд ли будет иметь место на самом деле, и потому Уборевич, ошибочно полагая, что немцы двинут в Литву основную массу своих войск, и сам двинул на Вильно-Ковно свои главные силы и за эту ошибку получил удар во фланг основной группы польско-германских армий»1176. Тот же вывод был им сделан и в отношении оперативного плана и вероятных действий войск Украинского фронта. Но маршал Егоров, поддержанный Ворошиловым, отказался принять «условия» Тухачевского для задания по игре.
Видимо, нежелание Ворошилова и Егорова принять этот план и могло послужить детонатором столкновения Тухачевского с ними. «2 марта 1936 г., – записал в своем дневнике И.С. Кутяков, являясь очевидцем события. – Маршал Тухачевский вел почти 100 % решительную атаку по Вор. + Егор. + Якир + Уборевич»1177.
Обычно, сокращения в этой дневниковой записи расшифровывают так: «Тухачевский вел почти 100 % решительную атаку по Ворошилову», и вместе с ним ее вели Егоров, Якир и Уборевич. Но, думается, что в контексте всего сказанного выше более верным будет иная расшифровка: Тухачевский вел почти 100 % решительную атаку по Ворошилову, а также по Егорову, Якиру и Уборевичу. Я могу объяснить такую расшифровку тем, что вряд ли Егоров, принадлежа к «группе Ворошилова», мог вести «атаку по Ворошилову». Уборевич старался напрямую против Ворошилова не высказываться, тем более открыто в его присутствии. Если бы такой случай имел место, то Ворошилов, скорее всего, припомнил бы его на заседании Военного совета 1–4 июня 1937 г. Тем более что Якир и Уборевич были противниками проведения стратегической игры в апреле 1936 г.