Заговор — страница 17 из 64

Высокого роста, с грузным телом, видной наружности, в отглаженном френче, со звонким голосом и необычной манерой держаться – таков был секретарь парткома Ван. Видимо, по этой причине я не узнал его, когда увидел в холле гостиницы. Он производил впечатление либо помощника начальника, либо просто начальника. У него даже не было очков, он совершенно не походил на сложившийся у меня в голове образ руководителя научно-исследовательской организации.

Но очень скоро я обнаружил, что он обладает присущими научному сотруднику качествами – дотошностью и упорством. Например, во все время нашей беседы он постоянно непроизвольно посматривал на часы, что говорило о том, что у него сильно развито чувство времени. Когда я выдвигал какую-то идею, он не сразу высказывал свое мнение, сначала все тщательно обдумывал и лишь тогда давал ответ. Перед разговором он даже потребовал мои документы, чтобы убедиться, что я и есть Ань Цзайтянь из подразделения 701. Но, даже посмотрев документы, он все равно не успокоился и продолжал задавать разные вопросы. Он сказал:

– Прошу прощения за откровенность, но в уведомлении, которое я получил, сказано, что вы приедете на джипе.

– Вас должны были уведомить о номере джипа.

– Да. Но почему вы приехали не на нем?

– Машина застряла по дороге.

В действительности я для сохранения своего инкогнито попросил водителя высадить меня у ворот и не дал ему въехать на территорию НИИ. Всего каких-то несколько сотен метров. Кто ж знал, что погода так испортится, и внезапно пойдет сильный дождь, поставив меня в затруднительное положение? Было совершенно очевидно, что Ван не поверил моим словам про застрявшую машину, но он не знал, как лучше спросить, поэтому промолчал. Чтобы завоевать его доверие, я решил позвонить тому вышестоящему начальнику, который присылал уведомление. На самом деле я был рядом с этим начальником, когда он днем звонил секретарю Вану. Я передал ему трубку. Он слушал слова начальника, и на лице его постепенно появилась улыбка. Положив трубку, он крепко пожал мне руку со словами:

– Простите за невнимание! – Потом с почтением усадил меня на диван, зажег сигарету, налил чай.

Я сел и сразу перешел к делу:

– Я приехал, чтобы найти у вас нужного мне человека.

– Какого человека?

Я задумался, открыл свой рюкзак со словами:

– Взгляните сами.

Сначала я достал конверт из бычьей шкуры форматом в одну восьмую листа, затем – маленькую бутылочку, напоминавшую чернильницу, потом – маленькую кисть, и все это выложил на чайный столик. Вслед за этим я вытащил из конверта кипу документов, среди которых был лист бумаги, который выглядел случайно затесавшимся среди важных документов. Я предельно внимательно рассмотрел его, а затем положил на столик и предложил Вану взглянуть на него. С шутливой интонацией я произнес:

– Видите? Тут написано, какой именно человек мне нужен.

Он поднес лист близко к глазам, потом взглянул на него с расстояния, оглядел справа и слева, брал его в руки и клал обратно, но ничего не видел.

– Это же чистый лист бумаги. Я ничего на нем не вижу.

Наконец с невольным подозрением он посмотрел на меня.

Это и правда был белый лист. Только он немного отличался от обычных листов бумаги. Он был толще, казалось, что его накрахмалили, от этого поверхность выглядела шероховатой.

– Не волнуйтесь. Все, что вам нужно знать, написано здесь, на этом листе.

Говоря это, я открыл бутылочку, взял кисть, обмакнул ее в жидкость и начал производить манипуляции с листком. Но я не писал ничего, я его закрашивал – легонько и осторожно, словно писал картину. Хотя я и говорю, что я закрашивал лист, на самом деле никакого цвета не было, даже появился какой-то белый дымок. Раздалось шипение, будто лист бумаги раскален, вода касалась его и тут же испарялась. Ван был изумлен:

– Что вы делаете?

– Взгляните, только смотрите внимательно.

Пока я говорил, на бумаге отчетливо проступали иероглифы, черта за чертой, как будто их выводила невидимая рука. Порядок черт был нарушен, но в итоге появились целые иероглифы, первым был иероглиф «данный», потом еще один, и еще, и еще, и так постепенно появлялись иероглиф за иероглифом, словно магическое письмо…

Это был документ, специально сделанный невидимым.

Для чего это было сделано? Естественно, ради сохранения секретности и безопасности. Таким образом, если бы со мной в дороге приключилась беда, например, я потерял бы что-нибудь по неосторожности, то, получив этот документ, никто сразу не смог бы раскрыть мой тайный статус и важную, совершенно секретную цель моей нынешней миссии. Задача эта заключалась в том, чтобы здесь, в главном месте проведения математических исследований, найти для нашего подразделения 701 лучшие кадры и осуществить взлом кода «Возродим былую славу № 1».

Взлом кода другой страны уже сам по себе является заговором, темной аферой, это скрытая война между странами или правительственными организациями не на жизнь, а на смерть. В то время ситуация с Тайванем была уже достаточно напряженной, война могла вспыхнуть в любой момент, и взлом кода «Возродим былую славу № 1» был актуальной задачей и самым главным секретом государства, нельзя было допустить никаких непредвиденных ситуаций. Если любой шелест ветра вдруг приоткроет завесу тайны, для нас это неизбежно создаст неблагоприятные условия в разных сферах и даже может повлиять на успех или поражение операции и контроперации «Возродим былую славу № 1». Это был вопрос безопасности нового Китая. По сути, это задание нельзя было провалить. Говоря более грубо, если дело провалится, то нельзя допустить, чтобы это произошло по моей вине, а то вся моя жизнь будет окончена. Исходя из этих соображений и собственного беспокойства, я перед отъездом осторожно обработал бумагу белым порошком, для того чтобы текст стал невидимым.

Невидимый порошок под химическим воздействием перекиси водорода превращается в белый дымок и исчезает, словно снег под лучами солнца. Когда маскировка спала, моя тайная задача оказалась написанной черным по белому на этом листе бумаги, яркие и торжественные иероглифы, казалось, смотрели в лицо товарищу Вану. Тот внезапно стал серьезен и, когда я закончил, спросил, сколько человек мне надо. Я поднял палец:

– Только один.

– Только один? – с сомнением спросил он. – Тогда… Есть какие-нибудь особые требования?

– Во-первых, это должен быть специалист, который обладает выдающимися успехами в математических исследованиях.

Он вытащил блокнот и стал записывать, бормоча про себя:

– Это должен быть математик. Первое.

– Тогда второе, – я подхватил его слова. – Этот человек должен уметь говорить по-русски, лучше всего, если он учился в Советском Союзе. В-третьих, нужно, чтобы это был абсолютно надежный в политическом плане человек. Лучше, если возраста он будет не слишком большого – молодой или средних лет, и хорош – о, если холостяк.

– Это все?

– Это все.

– Четыре требования. А нужен только один человек.

– Все верно. Это четыре основных требования, а первые три – главные. В общем, наш принцип: не надо много людей, чем меньше, тем лучше, а если найдется один, идеальный, то этого уже достаточно. Это не военная тактика «людскими волнами» – чем больше народу, тем сильнее. Здесь один математик должен попытаться взломать лабиринт, тщательно созданный другим математиком. И не важно, тот ли этот человек, кто создает этот лабиринт, или тот, кто его взламывает, – необходимо отобрать одного из ста, самого достойного. Вот такой человек нам как раз и нужен. Но я надеюсь, что вы предоставите нескольких кандидатов.

– Сколько примерно нужно?

– А что, разве у вас их много?

– Ну, десять с лишним наберется.

– Тогда давайте я с ними встречусь.

– Когда?

– Как можно скорее.

– Самое быстрое – завтра.

– Тогда организуйте как можно скорее.

Может, оттого, что я был слишком строг, или оттого, что он был чрезмерно напряжен, в общем, наша беседа была слишком деловой, не было никаких лишних слов, легкости, церемоний, никакого юмора, в результате, когда он уходил, мы даже не попрощались.

06

Утром следующего дня, поднявшись после завтрака в свою комнату, я увидел, что из соседнего номера охранников выходят два человека. Один из них был секретарь Ван, а другой был мне незнаком. Ван представил его, и я понял, что это один из тех, кто прибыл на собеседование. Он был кандидатом математических наук, в прошлом году вернулся из Советского Союза, и он был первым, с кем я встретился. После этого в мою комнату постоянно входили и выходили, люди, и к вечеру я провел интервью с двенадцатью кандидатами (из них было две женщины). Из них лишь половина провела в моем номере более пяти минут. Другими словами, их пребывание тут было очень коротким. Например, того, пришедшего первым кандидата математических наук, вернувшегося из СССР. Позже секретарь Ван сказал, что, по его мнению, это самая подходящая кандидатура, поэтому он лично привел его. Но в действительности, когда вошел он со мной в номер, я, не сказав ни слова, осмотрел его и попросил уйти.

Почему?

Секретарь Ван в недоумении расспрашивал меня почему.

Дело было так: когда мы вошли в номер, я специально молча напустил на себя надменный, презрительный вид.

На самом деле я проверял его психологические качества. Возможно, он даже не осознавал, что, когда я изображал молчаливое высокомерие, на его лице застыла радушная и заискивающая улыбка. Он был чрезмерно внимателен ко мне: когда я захотел закурить, он тут же подскочил и помог прикурить, по собственной инициативе заварил мне чай, и все в таком духе. Я подумал, что такой человек больше подходит для работы с людьми, а не для дешифровки в полнейшем молчании и одиночестве. Андронов любил говорить, что взламывание кодов – это беседа с мертвецом. Тебе не надо вслушиваться в слова или всматриваться в лицо собеседника и не надо быть к нему внимательным, ты должен всеми средствами вслушиваться в биение сердца мертвеца.