Он посмотрел выжидательно, но она раскрыла томик Диккенса, уложенный в дорожную сумку заботливой Грейс, и всю дорогу до Вест-Вайкомба следила за угасанием Нелл, оказавшейся на поверку особой невероятно живучей.
Когда хлюпанье колес по жидкой грязи сменилось перестуком по мостовой, Лавиния оторвалась от страницы.
– Мы приехали?
– Да, уже в Вест-Вайкомбе, – сказал Чарльз, глядевший хмуро.
Своей книги он не захватил и почти час, вытягивая шею, читал чужую. Но вряд ли ему был по душе слезливый реализм Диккенса.
– Только в усадьбу мы не поедем. После смерти Дэшвуда имение оттяпал его племянник, святоша, каких поискать. Так что в самой усадьбе смотреть нечего, кроме разве что портретов Уилберфорса и коллекции религиозных брошюрок.
– Твой дядя не упоминал усадьбу. Он говорил про церковь и мавзолей, в котором хранится сердце Пола Уайтхеда, приспешника Дэшвуда.
– Так за чем же дело стало? Пойдемте к мавзолею, он как раз под боком у церкви, – согласился Чарльз и, приоткрыв дверь, отдал извозчику соответствующее распоряжение.
Церковь Святого Лаврентия высилась на вершине поросшего кустарником холма, точно сторожевая башня.
– Зачем надо было строить церковь так высоко? – удивилась Лавиния.
– На сей счет существует легенда, – авторитетно заговорил Чарльз. – Якобы церковь начали строить еще в двенадцатом веке на лугу, но каждое утро строители находили кирпичи на вершине холма. Намаявшись их перетаскивать, они пригласили священника. Тот принес колокольчик, Библию и свечу, а также благодатную траву руту, которую и начал жечь, читая молитвы. В это время раздался жуткий голос, который сказал, что не станет больше вредить, только если церковь все же будет достроена на холме.
– Я уже слышала такую легенду про какое-то другое место…
– Да уж, – вздохнул Чарльз. – Такие байки про каждую вторую часовню рассказывают. Черепицу на крыше задел копытом дьявол, колокольня накренилась в знак уважения к девственнице, единственной на все графство. Обычные побасенки.
– А зачем на крыше этот… шар?
Огромный шар из гнутых деревянных панелей, покрытых позолоченным свинцом, венчал колокольню вместо креста. Не самое традиционное украшение для храма.
– Видимо, для красоты. Его тоже заказал Дэшвуд. Внутри шар полый. Оттуда можно увидеть всю округу, но сначала взглянем на мавзолей.
Путь на холм они преодолели почти бегом, но все равно успели основательно промочить ноги, продираясь сквозь заросли травы и высокого, почти по пояс, болиголова. Леди Мелфорд была раздосадована – впору юбки выжимать, точно рыбачке, весь день собиравшей моллюсков на побережье. Из-за ее дурного настроения мавзолей нисколько ее не впечатлил.
Шестиугольная стена из серого камня, снаружи укрепленная белыми колоннами, окружала небольшой дворик, тоже поросший травой. В центре дворика находился пьедестал с потемневшей от времени урной, в которой, судя по надписи, покоился прах леди Дэшвуд (вот кто настрадался при жизни!). Внутренняя сторона стены, как швейцарский сыр дырами, была испещрена нишами. В них от дождя прятались другие урны, где обрели последний приют члены клуба и их близкие. А вот и сам сэр Фрэнсис. Лавиния ожидала увидеть на его усыпальнице какой-нибудь отъявленно неприличный сюжет и была откровенно разочарована, когда пред ней предстали бык и грифон, поддерживающие герб Диспенсеров. Наверное, похоронами заправлял тот самый родственник-святоша.
Она постучала по каменной гробнице, вделанной в стену, а затем, сняв перчатки, тщательно ощупала ее, надеясь отыскать щель, в которую вошел бы лом. Что, если вытащить останки Дэшвуда и как-нибудь над ними надругаться? Отправит ли это его душу в мир иной или же осквернение могилы разозлит его еще пуще, как разозлил бы человека вид висящей на одной петле парадной двери? В отсутствие Джеймса лучше не рисковать. Он не давал на сей счет никаких указаний, а без его совета она не решилась бы громить чужую гробницу.
Но где же Пол Уайтхед? Леди Мелфорд тщательно изучила все ниши, то наклоняясь, то становясь на цыпочки, и, наконец, нашла то, что искала. На уровне глаз стояла огромная урна из разноцветного мрамора, украшенная медальонами с какими-то греческими божествами. Вот только была она открыта.
– Чарльз, подойди сюда!
Лорд Линден тщательно вчитывался в надпись на каждой урне, пытаясь найти там зашифрованные непристойности. Он тут же откликнулся на зов и подбежал к ней с резвостью молодого сеттера. В светлых глазах сверкали задорные искорки.
– Леди Мелфорд, вы нашли урну Уайтхеда!
– Нашла, но что-то подсказывает мне, что она пуста. Ты не мог бы засунуть руку и проверить наверняка? – попросила Лавиния.
Одно дело – навести пистолет на чудовище, и совсем другое – сунуть руку в старинный сосуд, где может таиться все, что угодно, от пауков до… до чьего-то забальзамированного органа, что едва ли сулит тактильное наслаждение.
Оставить свое сердце на память другу… Случается, что в континентальной Европе тело погребают в одном месте, а сердце – в другом. Тело – где удобнее, сердце – в том месте, которое при жизни было особенно дорого, на далекой родине или рядом с родителями. Лавиния не слышала, чтобы кто-то из умерших послал свое сердце приятелю, но идея показалась ей привлекательной. Надо написать в завещании, чтобы ее сердце было извлечено и вручено Джеймсу Линдену на вечное хранение. Она усмехнулась, представив себе лицо Джейми. Только сложно будет найти поверенных, которые согласятся проследить за исполнением такого необычного пожелания.
А жаль, ведь ее сердце даже не пришлось бы бальзамировать. Оно и так твердое. Когда-то в нем кипела кровь, а потом застыла, как попавшая в воду вулканическая лава. Об него погнулся бы нож.
– Будет сделано! – отсалютовал ей Чарльз, после чего, вытянувшись на цыпочках, запустил руку в урну, но заскользил по мокрой траве и упал навзничь. Хорошо, что сзади не оказалось других урн, иначе и череп мог раскроить. Обеспокоенная, Лавиния нагнулась над ним, но Чарльз, отклонив ее руку, поднялся сам и, досадливо морщась, начал отряхивать спину.
– Что с тобой?
– Сам не знаю, – буркнул мальчик. – Видать, дрожь меня пробрала, как дотронулся до той осклизлой гадости.
– Значит, в урне все же есть сердце?
– Есть, почему бы ему там не быть?
– Джеймс говорил мне, что у клерка, который покушался на королеву, была отрезана рука. Сердцем Уайтхеда Джеймс тоже интересовался, вот я и решила, что это может быть как-то взаимосвязано. Видимо, я ошиблась. – Она раздосадованно прикусила губу. – В таком случае, давай осмотрим церковь, где, по крайней мере, должно быть сухо.
От церкви мавзолей отделяло кладбище с редкими могильными плитами. Миновав его, Лавиния задрала голову, придерживая цилиндр.
– Мы полезем на колокольню?
– Ваша милость не боится высоты? – поддразнил ее Чарльз, и Лавинии захотелось дать ему тумака, как в те славные деньки, когда в придачу к пухлым щечкам он уже был наделен слишком длинным языком.
Боится ли она высоты? Нет, с тех пор, как она чуть не упала со шкафа, а Джейми поймал ее в полете и бережно поставил на землю. Сердце защемило от тоски. Вот бы он был здесь вместо нахального племянника!
– Моя милость не боится высоты.
– Тогда мы поступим сообразно вашим желаниям, – велеречиво проговорил Чарльз, пропуская леди в церковь.
Церковь была прекрасна, несмотря на темноту, пыль и заброшенность. Красные коринфские колонны возносились к украшенному позолотой потолку. Над входом в алтарную часть располагался огромный герб Дэшвуда. Кафедра была вырезана из красного дерева, а скамьи затянуты зеленым дамаском.
В центре потолка сияла фреска с изображением Тайной вечери, написанная рукой умелого живописца: казалось, бородатый Иуда смотрит прямо на входящих… Но, пройдясь вдоль ряда скамей, Лавиния поняла, что Иуда не смотрит на вход, а следит взглядом за каждым, кто перемещается по церкви! «Следящие картины», конечно, не новинка, но обычно так изображали купидонов. А предатель, который не выпускает тебя из виду, – нечто более пугающее, чем проказник с луком и стрелами.
– В обществе считали, будто строительством церкви Дэшвуд занялся во искупление грехов, – сказал Чарльз. Из-за эха его задорный голос показался ей раскатистым, чужим. – Но более внимательные господа отмечали, что церковь выглядит уж слишком светской, напоминая нарядную гостиную.
– А видишь ли обманный путь, меж лилий, что цветут в лесах? Тропа Неправедных. Не верь, что это путь на Небеса, – задумчиво прочитала Лавиния, разглядывая интерьер.
– Откуда сие?
– Что значит откуда? Отрывок из баллады о Томасе Рифмаче, там, где говорится о трех дорогах. Первая – для праведников, Вторая – для тех, кто прельстился мирскими дарами, и Третья, особая. Вспомнил теперь? Эту балладу частенько напевала нам миссис Крэгмор.
– Миссис Крэгмор? – Чарльз смотрел непонимающе.
– Да. Элспет Крэгмор, няня Джеймса, а потом экономка в Линден-эбби. Или она больше у вас не служит?
– Служит, но я и думать позабыл про старую каргу, когда рядом со мной такая женщина, как вы, – разболтался юнец.
Возможно, в той бульварщине, которую он читал вместо Цицерона, упоминалось, что женские сердца так и тают от похотливых взоров, но сведения эти, мягко говоря, не соответствовали действительности.
– Оставь эти замашки, Чарльз, – упрекнула его миледи. – Я не графиня Альмавива, да и ты не Керубино, и петь с тобой дуэтом я не намерена. И между прочим, мы приехали сюда по важному делу.
Чарльз потупился, уткнувшись подбородком в шейный платок, и по щекам его разлился жаркий румянец. Против такого раскаяния, совсем еще детского, Лавиния не могла устоять.
– А тут что? – чуть мягче спросила она, останавливаясь у небольшой купели.
Четыре голубя расселись на края чаши, склонившись, словно пили из нее воду. Еще один цеплялся за деревянный пьедестал, вокруг которого обвивался змей.
– Сия купель очень старая и привезена была из Италии, – отвечал Чарльз как ни в чем не бывало. – Необычное оформление, вы не находите? Дья