9 мая 1940 года должны были быть выпущены «окончательные» приказы о наступлении, если оно действительно должно было начаться на следующий день – 10 мая. Днем Сас разговаривал с Остером по телефону, а вечером, в 19.00, приехал к нему домой. Приказы действительно были выпущены, сказал Остер, но, поскольку никто не может предсказать, что выкинет Гитлер в следующую минуту, следует еще немного подождать, чтобы удостовериться в том, что Гитлер не отменит приказ о наступлении в последний момент. Критическое время – 21 час 30 минут; если к этому времени не последует приказ, отменяющий наступление, то оно точно начнется завтра, как и планировалось. Остер и Сас отправились в город поужинать; этот ужин, как отмечал Сас, «определенно напоминал поминки». Друзья вспомнили о совместной работе; Остер сказал, что утечка информации в Голландию была обнаружена и был дан приказ провести расследование. Однако удалось направить расследование по ложному следу, вбросив информацию, что утечку организовали «офицеры–католики из ОКВ».
В 21.30 друзья направились в ОКВ, которое занимало помещение, расположенное на Бендлерштрассе, где раньше размещался штаб сухопутных сил и где позднее, в 1944 году, был расстрелян граф Штауфенберг, участник неудавшегося покушения на Гитлера. Сас остался ждать в такси. Через двадцать минут Остер вернулся и сказал: «Мой дорогой друг, теперь действительно все. Контрприказа, отменяющего наступление, не было. Все кончено. «Свинья» уехала на Западный фронт. Это конец. Надеюсь, мы встретимся после войны».
Далее, как говорят и чему автор склонен верить, Остер взял своего друга за пуговицу пальто и, дружески слегка подтолкнув, сказал: «Сас, окажи мне услугу, взорви мосты через Маас». Хотя друзья Остера могли всячески открещиваться от этих слов, на самом деле в них нет ничего предосудительного. Ведь Остер и Сас наверняка многократно обсуждали вопрос о том, как голландцы могут защищаться, если вторжение окажется неизбежным. Для голландцев реки, каналы и дамбы означают то же самое, что для норвежцев горы и длинные узкие фьорды. Наибольшее стратегическое значение играет река Маас, через которую перекинуты железнодорожные и иные мосты в таких местах, как Маастрихт и Рурмонд. Остер, который в течение полугода предупреждал или пытался предупредить об опасности бельгийцев, голландцев, датчан, норвежцев, англичан, а также Ватикан, должен и вынужден был мыслить такими категориями. Если он даже и не сказал таких слов, прощаясь с Сасом, то совсем неудивительно, если бы подобные слова действительно прозвучали. Ведь только подобным способом можно было попытаться реально сорвать планы Гитлера, вновь сделать перспективы свержения нацистского режима реальными и таким образом остановить войну с минимальными человеческими потерями.
Попрощавшись, друзья расстались. Сас поспешил в голландское посольство, чтобы позвонить в Гаагу военному министру. Через двадцать минут он был на связи с лейтенантом военно–морских сил Потсом Утервеером, которому он условленным шифром передал свое сообщение. Затем, сообщив о том же Готалсу, Сас вместе с другими сотрудниками посольства приступил к уничтожению секретных документов. Спустя полтора часа после разговора с Гаагой, почти ровно в полночь по берлинскому времени, последовал звонок из Гааги и Сас услышал на другом конце провода мрачный голос начальника голландской разведки полковника ван де Пласке: «Я получил плохие новости от вас в связи с предстоящей вашей жене операцией. Что с ней случилось? Вы проконсультировались со всеми врачами?»
Сас был в ярости, что его вынуждали вновь вести разговор по открытому проводу, причем в таких прозрачных выражениях, которые безжалостно раскрывали источник его информации. Будучи охвачен сильным гневом, он ответил: «Да, но я не понимаю, как вы можете беспокоить меня в подобных обстоятельствах. Теперь вам все известно. Операцию отменить невозможно. Я говорил со всеми врачами. Она состоится завтра на рассвете». После этого Сас бросил трубку.
Действительно ли ван де Пласке (который провел весь тот вечер в ресторане) и его вышестоящие начальники поверили информации Саса хотя бы теперь? По крайней мере, они спрятали королеву в безопасное место; генерал Винкельман лично препроводил ее в специальное укрытие.
Что касается мостов через Маас, то большинство из них были в целости и сохранности, когда несколько часов спустя появились немцы.
После телефонного разговора Сас продолжил жечь бумаги; никто в посольстве в ту ночь не сомкнул глаз; все слушали радио.
В 3 часа ночи последовали первые сообщения о том, что немецкие самолеты появились над территорией Голландии. Двадцать восемь раз до этого Адольф Гитлер назначал даты наступления на Западе, а потом отменял их. Теперь вторжение началось.
Постскриптум
Хотя международные телефонные переговоры строго прослушивались, сообщение, переданное Сасом Утервееру, не привлекло особого внимания. А вот слова ван де Пласке произвели настоящий фурор, и к поиску «врачей» приступили немедленно. Тщательно изучили круг друзей и знакомых Саса, и подозрение в первую очередь пало на Остера.
В течение некоторого времени на Тирпиц–Уфер очень нервничали, поскольку расследование распространилось и на территорию оккупированной Голландии. Несколько офицеров голландской разведки, а также секретарь Саса, вернувшийся из Берлина, подверглись плотному допросу. Осторожность Саса, никогда не разглашавшего имени Остера, дала необходимые результаты: расследование «с его угла» зашло в полный тупик, и один из сотрудников гестапо воскликнул: «Этот чертов голландский военный атташе оказался самым умным и хитрым из них всех!»
В конце концов оппозиции удалось свести расследование на нет, добившись, используя имевшиеся связи и влияние, чтобы это дело было поручено военному прокурору Карлу Шаку, который впоследствии стал руководителем военно–юридической службы вермахта. Шак сумел спустить дело на тормозах и, замутив воду, не дать гестапо выйти на след Остера. Конечно же к этому делу вернулись вновь, когда Остер был арестован в 1944 году.
Глава 8Отзвуки переговоров в Риме
То напряжение, которое охватило небольшую группу членов оппозиции, посвященную в ватиканские контакты, в период, когда она сначала занималась составлением «доклада Х», а затем пыталась его должным образом использовать, передалось и аналогичной небольшой группе посвященных в эти вопросы в Ватикане, которая с нетерпением и надеждой ждала практических результатов от ватиканских контактов. Как неоднократно указывал в ряде бесед отец Ляйбер, Мюллер с уверенностью утверждал, что к середине февраля 1940 года из Германии следует ждать больших и очень важных новостей. В данном случае, очевидно, память несколько подвела отца Ляйбера, поскольку речь могла идти о событиях, ожидаемых в середине марта, а не месяцем ранее. Навряд ли Мюллер мог рассчитывать, что события станут развиваться столь стремительно. Только исключительно оптимистичным и жизнелюбивым характером Мюллера, а также тем, что он находился как бы на периферии рабочей группы оппозиции в абвере и не был в курсе всех событий, можно объяснить его убежденность в том, что поскольку контакты в Риме принесли полный успех, то все препятствия к перевороту, которые имелись в ОКХ, теперь будут преодолены чуть ли не автоматически[199].
Скорее всего, Остер и Донаньи, которые лучше других знали о том, насколько слабыми были надежды побудить руководство ОКХ к активным действиям и насколько перспективы подобного развития событий становились все более и более призрачными, до конца пытались поддержать своих товарищей, не дать им упасть духом, не открывая им всей информации до тех пор, пока были хоть какие–то основания надеяться на лучшее, какой бы малой и иллюзорной эта надежда ни казалась.
Предостережения в марте и апреле 1940 года
Независимо от того, были ли названы в качестве часа Х середина февраля или середина марта 1940 года, не только никаких внутриполитических потрясений внутри Германии в это время не произошло, но нельзя было обнаружить даже хоть каких–либо волнений в обществе. Все свидетельствовало о том, что подготовка к наступлению идет полным ходом и что сопротивление генералов сломлено окончательно. 29 февраля 1940 года Чиано, который в то время еще пытался убедить Муссолини не брать обязательств вступать в войну на стороне Гитлера, заявил нунцию Ватикана в Риме монсеньору Борджонджини Дьюка, что Германия готовится начать мощное наступление на Западе, которое, скорее всего, начнется через 15—20 дней.
К Пасхе Пий XII окончательно потерял надежду на какие–то события, которые предотвратили бы наступление. С января 1940 года, а возможно, и с ноября 1939 года, папа был в курсе планов Германии нанести удар на Западе, а также и того, что началом такого удара станет стремительный бросок через территорию нейтральных стран – Бельгии, Голландии и Люксембурга. В начале 1940 года папа еще не был уверен в том, что он обязан был предпринять; направить предостережения в Брюссель и Гаагу о готовящемся вторжении его побудили лишь прямые запросы на этот счет, сделанные этими странами. Французы, а скорее всего, и англичане с нетерпением и возбуждением, так же как и он, ждали очень важных новостей из Германии. Ватиканские контакты оправдали надежды папы в смысле получения соответствующего ответа от англичан, и теперь Пий XII чувствовал себя безусловно обязанным не дать западным державам ввести себя в заблуждение какими–то оптимистическими ожиданиями, а если таковое произойдет, то вывести их из этого состояния.
Навряд ли привлек серьезное внимание, а тем более вызвал беспокойство у кого–либо тот факт, что посол Франции в Ватикане Шарлеруа в выходные, один из которых выпал на Пасху, покинул свой пост в Риме и вернулся в Париж. Это было тем более естественно, что его сын Жан, офицер французской армии, взял короткий отпуск на это же время, и посол, таким образом, имел возможность провести несколько дней со своим сыном. В Светлую пятницу (22 марта) отец предложил сыну сопровождать его во время нескольких важных мероприятий. Одним из них была поездка во французский Генеральный штаб, расположенный в Винсенне, где Шарлеруа–старший беседовал с начальником Генерального штаба Гамеленом. Затем отец и сын вернулись в Париж и посетили Даладье, который за несколько дней до этого был вынужден покинуть пост премьер–министра, но сохранил за собой пост военного министра. Пока они ехали в Париж, Шарлеруа–старший сказал своему сыну, что папа лично предупредил его о том, что немецкое наступление, скорее всего, начнется весной 1940 года и что оно будет вестись через территорию Бельгии, Голландии и Люксембурга.