— Какая разница? Но все что–то ощущают.
— Что именно? — насторожился я. Он немножко помялся:
— Понимаешь, мне все время кажется, что я не один. Даже когда один. И заснуть трудно. Я засыпаю в два, а просыпаюсь в шесть, причем высыпаюсь прекрасно. И другие так же. А ты как? Ощущаешь что–нибудь такое?
— Да нет, вроде бы ничего, — сказал я, кроя про себя своих соседей, которые оказались такими чувствительными к моей вибрации. — Не бери в голову. Просто жара началась. Ну и что–то вроде вторичной акклиматизации. Мы же приехали сюда, когда температура плюс десять была. А сейчас вон какое пекло! Вчера плюс пятьдесят два в тени было.
Болгарин вновь закивал, что означало полное несогласие:
— Кочев считает, что Абдуррахман нам сюда какой–то аппаратуры напихал.
Бригадный генерал Абдуррахман возглавлял иракскую контрразведку и, поговаривали, был членом ЦК партии БААС. Я видел его только один раз, когда Саддам пару месяцев назад устроил банкет в офицерском клубе для участников боевых действий во время «Бури в пустыне». Не знаю, какое отношение я имел к подвигам иракских военных в Кувейте, но Данун приказал мне сопровождать его. Сидя за своим столиком, я явственно ощущал на себе острый взгляд Абдуррахмана, который сидел за одним столом с Хусейном. Когда же я поворачивал голову, и наши взгляды встречались, на губах бригадира появлялась приветливая улыбка.
Я сладко потянулся и сел. Краев продолжал сидеть печальным знаком вопроса.
— Плюнь на все это, — сказал я, стараясь придать своему голосу как можно больше беспечности. — Просто в вас младая кровь бушует. Там Минобороны специально для нас мамзелей из Египта выписало. Рекомендую походить недельку. Вся чертовщина разом исчезнет.
Тодор досадливо махнул рукой, встал и вышел с видом человека, которого не поняли, не забыв, впрочем, захватить с собой недопитую бутылку «Ферриды».
Итак, надо сваливать. Мои биоизлучения оказались сильнее, чем предполагалось. Кроме того, Абдуррахман действительно мог насовать жучков. И тогда мой голос, произносящий священные звуки, слушают в контрразведке. Данун, которого я попросил устроить квартиру из фонда Минобороны, обещал похлопотать, однако хлопоты длятся уже почти месяц.
Если через неделю квартира не будет выделена, придется снимать за свой счет.
Я вышел на Садун. В лицо ударила жара. Неторопливо зашагал в сторону площади Шахерезады. Сегодня мне предстояло испытание. Точнее, тест, который Берос решил устроить мне после восьми месяцев упражнений с вибрацией. Наставник захотел проверить, насколько мое подсознание стало реагировать на вибрационные потоки Земли, в связи с чем мне надлежало отправиться в Вавилон и самостоятельно найти точку Хора, один из восьми вибрационных центров планеты, находившийся на территории Междуречья. Несмотря на то что после полугода упражнений эмоции почти покинули меня, я слегка волновался. Как и положено, Берос не сообщил мне ничего о точке и о том, как я должен действовать, чтобы найти ее, и что делать после того, как найду.
На площади недалеко от фонтана, изображавшего девушку, окруженную огромными, в половину человеческого роста, кувшинами, в которых, согласно арабской сказке, сидели разбойники, стоял «Мерседес» Бероса. Водитель Максуд в форме рядового сухопутных войск облокотился на капот. Поскольку на мне также была военная форма, солдат принял стойку «смирно», приложил руку к берету и притопнул ногой, что означало приветствие старшего по званию. Я лениво козырнул в ответ, но в душе появился неприятный осадок. Рядовой Максуд, он же Амелсор, был жрецом второй ступени и в жреческой иерархии возвышался надо мной, как офицер над солдатом.
Я уселся на заднее сиденье, и машина плавно тронулась. Не знаю, каким жрецом был Максуд, но водителем он был классным. Ему ничего не стоило выскочить на встречную полосу, невзирая на несущиеся навстречу машины, и в двадцати метрах от точки соприкосновения перескочить обратно. Как всегда, он был молчалив. «Ты слишком напряжен, Ардонос», — вот единственное, что он сказал за все время поездки. «Действительно, — подумал я, — надо расслабиться». Мысленная концентрация на псицентре Бел, и энергия послушно устремилась во все точки тела. Амелсор, видимо, почувствовал это и одобрительно кивнул.
Мы проехали рощи финиковых пальм в пригороде Багдада и понеслись на большой скорости по шоссе через пески. В машине, не оборудованной кондиционером, стояла адская жара. Усилием воли я включил «точку холода», расслабился и погрузился в первичный транс.
«Помни, сын Земли. В мире все подчиняется законам Баланса. Все эмоции — это иллюзии, облеченные в материальную энергетическую форму. Они управляют низшими существами подобно тому, как ветер управляет облаками. И низшим существам не дано освободиться от них. Высшие существа повинуются только Хору, единому и всемогущему. В своем совершенстве он не имеет равных. Он абсолютен; и все, что исходит от Него, имеет все необходимое, потому что является полным целым. Он высшая причина всех причин».
Машина остановилась. Амелсор сидел, не шевелясь и не поворачивая головы. Сбросив транс, я посмотрел через ветровое стекло. Недалеко от места, где мы остановились, возвышались ворота богини Иштар. Точнее, их копия.
Вавилон. Колыбель цивилизации для историков и сгусток энергии, уплотненное информационное поле для эзотериков. Место паломничества туристов, глазеющих на великие останки древнего города, наводящих кинокамеры и фотоаппараты на развалины дворцов и висячих садов Семирамиды.
Сегодня археологический заповедник был пуст. Поток туристов прекратился с введением американцами международных санкций. Самим иракцам было не до Вавилона. Археологи прервали раскопки в связи с прекращением финансирования. Тем не менее центральная улица города была уже полностью выкопана, и огромные здания из желтого кирпича, без окон, украшенные барельефами фантастических животных, свидетели библейских событий, видевшие Навуходоносора, библейского пророка Даниила и Александра Македонского, высились на дне огромного котлована.
— Ардонос, ты пришел сюда не для того, чтобы изучать археологию, — послышалась сзади арабская речь.
Я обернулся. Амелсор с каменным лицом стоял в нескольких шагах от меня. Он протянул вперед руку:
— Приступай.
Я послушно закрыл глаза и сконцентрировался на псицентре Ану. Лавина вибраций тут же обрушилась на меня. Я едва устоял и несколько минут раскачивался, как пьяный, широко расставив ноги и устремив руки к солнцу. Концентрация. Экран. Воздействие вибраций ослабло. Концентрация. Теперь я ощущал только вибрацию собственного поля. Но как же я определю точку Хора? Пришлось ослабить экран и вновь согнуться под тяжестью энергии естественных сил. Сконцентрировав волю на единой цели, я побрел по центральной улице, шатаясь, как пьяный. Амелсор следовал за мной тенью.
Я знал, что мое подсознание проделает всю работу по дифференциации вибрационных потоков и пошлет сигнал в мозг. Пройдя центральную улицу от начала до конца, я еще около часа бродил среди развалин, а затем ноги сами понесли меня наверх из котлована в сторону огромного храма (или крепости), возле которого паслось стадо полудиких ослов. На ватных ногах я приблизился к каменному символу Вавилона (точнее, его копии, потому что оригинал был увезен в Англию). Грубая скульптура. Лев, насилующий женщину. Я уже знал, что это единый Бог Хор насилует вавилонскую царицу. От этого совокупления родился Великий Сфинкс, символ древнего Египта, младшего брата Вавилона.
Нечто потянуло меня к себе, и я оказался в центре вибрационного смерча. Мощные потоки энергии побежали по всему телу. Я явственно чувствовал, как на макушке словно раскрылась воронка, в которую устремилась вибрация, и все окружавшие меня предметы изменили цвета. Транс начал усиливаться сам собой. Я закрыл глаза, продолжая все видеть. Шишковидная железа включилась полностью сама собой, без каких–либо усилий с моей стороны. Наконец, я увидел вибрационные вихри, вырывавшиеся из–под моих ног.
— Уходим, Ардонос, — раздался сзади голос Амелсора. — В состоянии транса нельзя долго стоять на точке Хора.
Я не шевелился, не в силах сбросить с себя блаженство, исходящее из точки. Охваченный очарованием красок и фантастических рисунков, меняющихся перед моим взором, как световая музыка, потрясенный красотой звуков вибрации Земли, я застыл, как Одиссей под пение божественных и ужасных Сирен.
— Ты входишь в состояние Анубелэа. Твой организм не выдержит этого.
Внезапно меня окутала тьма, и все ощущения исчезли. Очнулся я в машине на заднем сиденье. Голова гудела, но состояние было приятным. Такой бодрости и силы я не ощущал никогда.
— Отвези меня на Шаркия, Максуд, — попросил я.
— Нам, сэди (Да, господин), — ответил солдат. Затем помолчал немного и, не поворачивая головы, добавил: — Всемогущий Хор пощадил тебя.
— С твоей помощью, как я полагаю, — усмехнулся я.
— Я не смог бы тебе помочь, если бы это не было угодно Хору, — бесстрастно ответил жрец.
На Шаркия Максуд, как и полагалось, вышел из машины, открыл мне дверь, вытянулся по стойке «смирно» и приложил руку к берету. Я козырнул и пошел в направлении переулка, где располагался двухэтажный особняк Дануна.
Дверь открыла молодая красивая арабка, судя по всему, жена моего начальника. Приветливо улыбнувшись, она сказала по–русски с легким акцентом:
— Поднимайтесь наверх. Вас ждут. — Потом добавила: — Выувидите старого знакомого.
Я поднялся по каменной, покрытой красным ковром лестнице на второй этаж и прошел в комнату, из которой раздавались смех и мужские голоса. Сочный баритон показался мне знакомым.
На диване перед низким столиком, уставленным бутылками и закуской, лицом к двери сидел Данун, одетый в белую до пят рубаху с большим вырезом. Его смуглая грудь, покрытая черными, как смоль, волосами, резко контрастировала с белизной арабского национального одеяния. В кресле спиной ко мне сидел человек. Из–за высокой спинки кресла была видна только его макушка. Когда Данун, увидев меня, сделал приветственный жест рукой, человек встал и пошел прямо на меня с протянутыми руками. Это был толстяк Джафар, офицер иракской разведки, чьей милостью я стал подполковником армии Саддама. Радушная улыбка диссонировала с холодным острым взглядом. Мы обнялись, как два старинных приятеля, причем толстяк даже чмокнул меня в щеку.