Деликатно освободившись от крепкой хватки, принц Голштейн-Бекский сдержанно заметил:
— Курфюрст прусский Фридрих подготовил для вас дом, соответствующий вашему титулу.
— Вот как… На чем же я поеду? Мое посольство посуху топает.
Принц Голштейн-Бекский был воплощением учтивости, хотя крепко побаливали помятые плечи. Не исключено, что русский царь в порыве душевного расположения повредил ему связки. В ближайшее время следует обратиться к придворному лекарю.
Превозмогая боль, принц улыбнулся как можно более радушно:
— Могу для вашего величества предоставить свою карету.
— Ну, коли так… — Повернувшись к денщику, не отстававшему от него ни на шаг, царь скомандовал: — Гони ты в шею этих матросов, сам доберусь!
Отстранив Меншикова, поспешившего взять его под локоток, Петр Алексеевич сел в карету. Свистнула в воздухе плеть, и карета тронулась. Застоявшиеся лошадки весело цокали копытами по брусчатке, а государь, разинув рот, глядел в окошко, чем приводил принца в немалое умиление. Чистые мощеные улицы вызывали непомерное восхищение. Подобного в Москве не встретишь. Жеребец, помахивая длинной гривой, устремился вперед, а широкая расписанная крестами попона, едва не задевая мощеной мостовой, легкой волной развевалась от быстрого бега.
Гвардейцы, все как один на конях вороной масти, держались по обе стороны от кареты, соблюдая полнейшую невозмутимость. На беспристрастных лицах так и читалось: «Мы еще и не такое видывали!»
Скоро подъехали к небольшому двухэтажному зданию. Царь расторопно соскочил на брусчатку. Стукнул каблуком. Крепка! На такой и танцевать можно.
— Так, где мои покои?
— Прошу сюдае ваше величество, — галантно предложил принц, указав на небольшой уютный особняк, у которого в полупоклоне склонились полторы дюжины мужей в длинных париках.
— Это челядь, что ли? — бесхитростно поинтересовался царь Петр.
— О, нет! — отвечал слегка обескураженный принц Голштейн-Бекский. — Вас встречают одни из самых уважаемых людей в городе. Тот, что в черном парике, очень известный ученый, а тот, что справа от него — известный писатель…
Впереди, почтительно растянув губы до ушей, как если бы повстречал самого дорого гостя, в полупоклоне стоял мужчина средних лет. Роскошный светло-желтого цвета парик закрывал едва ли не половину свиты, смиренно державшейся за его спиной. Лицо плутоватое, с хитрицой. Так смотреть может разве что базарный вор, только что срезавший у простофили кошель, набитый серебром.
— А это кто? — с недоумением спросил Петр, указав на него перстом.
— Это придворный церемониймейстер господин Иаков фон Бессер, — гордо отвечал принц. — К тому же он еще очень известный поэт.
— Поэт? — в глазах Петра Алексеевича проявилось любопытство. — Стихи, стало быть, пишет.
При дворе Петр Алексеевич держал трех шутов, умевших сочинять срамные частушки. В минуту душевного расположения он любил слушать их скабрезные четверостишья, громко радуясь каждой точной фразе.
Неужто этот иноземец превзошел доморощенного Карлушу? Интересно было бы послушать.
— О чем стихи?
Заметив неподдельный интерес к своей персоне со стороны русского царя, церемониймейстер приосанился, показывая стать. Теперь он понимал, что все эти разговоры о невоспитанности Питера — всего лишь выдумки. Русский царь — по-настоящему образованный человек, если способен оценить красоту слога.
— О любви, ваше величество, — произнес поэт, не позабыв припустить в голос значительную долю загадочности.
— Выходит, что большой знаток по бабам! — неожиданно сделал вывод Петр Алексеевич. — Вот что, поэт, приведи-ка мне пару куртизанок! А то в дороге я без женской ласки совсем сомлел.
Иаков фон Бессер ошарашенно смотрел на Петра.
— Э-ээ… — только и сумел выдавить из себя церемониймейстер.
— Ах, да! Они ведь тут у вас денег стоят. — Повернувшись к Алексашке Меншикову, топтавшемуся подле, спросил: — Сколько здесь бабы стоят?
— Я давеча за талер расплатился, — не без гордости сообщил денщик. — Даже уламывать не пришлось.
Порывшись в кармане, Петр Алексеевич выудил из кармана горсть мелочи и протянул ее обескураженному придворному поэту:
— Думаю, что здесь на трех хватит. А вы что встали? — прикрикнул государь на вельмож, гуртом жавшихся за поэтом. — Давайте, взялись за котомки, да в дом несите. И смотрите у меня, не разорите! — погрозил он пальцем. — Там у меня два шелковых халата и камзолы немецкие!
Глава 27 ХЛОПОТНОЕ ДЕЛО — ПРЕСТОЛ
Ближе к вечеру в палаты государю постучали. Распахнув дверь, он увидел мужчину в немецком платье.
— Проходи, — произнес Петр, приглашая гостя войти.
Скинув темный плащ, тот уверенно расположился в кресле и уже совсем по-хозяйски налил себе в стакан прохладной медовухи. Выпил в два глотка, крякнул, ощущая, как хмельная радость разливается по жилам, и только после этого взглянул на повеселевшего Петра.
— Прибыл, государь!
— Рассказывай, Авдий.
Князь Авдий Черкасский был одним из тех, кого государь отправил в учение пять лет назад. Женившись на местной баронессе, он закрепился в Кенигсберге, нарожал белокурых близнецов и дочь, такую же темноволосую, как и сам. Но связи с Москвой не терял и со всякой оказией отправлял государю послания, сообщая о дворцовых делах Пруссии. Едкий, умный, он зло высмеивал иноземные порядки, чем немало забавлял царя.
Петр Алексеевич смотрел на гостя с интересом: повеселит ли в этот раз?
— Озадачил ты пруссаков, государь! — произнес Авдий, смеясь.
— Это как?
— Весь город ожидал, что из варварской Московии ты прибудешь одетым в медвежью шкуру и с бородой по пояс.
Почесав подбородок, Петр хмыкнул:
— Не оправдал, стало быть?
— Не оправдал.
— Может быть, и отрастил бы, да уж больно она у меня жидка. Что там еще говорят?
— Ты уж не обессудь, государь, буду говорить то, что имеется.
— Этого и жду!
— Говорят, что ты большой недотепа, Петр Алексеевич.
— Вот как! — Петр Алексеевич едва не подпрыгнул от удивления. — С чего бы это?
— Кто же барона за гулящими девками посылает?
Петр Алексеевич счастливо улыбнулся. Было видно, что воспоминание доставило ему радость.
— Это ты про того поэта?
— Про него, государь.
— А ведь привел, — улыбка Петра Алексеевича сделалась еще шире. — Хороши девки были! Сладки! Я таких давненько не отведывал.
— Привел, — сдержанно согласился князь Черкасский. — Только где же барону портовых девок искать? Пришлось ему с фрейлинами договариваться. А они, государь, стоят значительно дороже.
Утонув в приятных воспоминаниях, Петр Алексеевич некоторое время не мог согнать с лица счастливую улыбку.
— Получается, что я сэкономил. Для русской казны — польза. Ничего, я этого барона как-нибудь отблагодарю. Чего еще говорят?
— Тебя, государь, считают чудным человеком.
— Что же во мне чудного? — не понял Петр Алексеевич.
— Все немцы, которые с тобой общались, в один голос твердят, что в тебе намешано две дюжины чертей. В твоем характере шутливость перемешивается со вспышками гнева, а невероятная веселость — с неожиданными приступами тоски. Никто не воспринимает тебя всерьез, а относятся к тебе, как к диковинному зверьку, на которого стоит поглазеть.
Петр Алексеевич осмотрел отведенные покои. Скромно. Окажись на его месте один из германских курфюрстов, так наверняка тому выделили бы целый дворец. А тут того и гляди, лбом все потолки посшибаешь…
— Для меня это не новость, пусть так оно и будет. Говори всем, что приехал я сюда девку свою искать. Пусть серьезно меня не воспринимают, так оно лучше будет.
Авдий вздохнул:
— Так ведь могут не поверить, Петр Алексеевич. Уж больно ты до баб охоч!
— А ты внуши! — строго наказал государь. — Чего же тогда я тебя здесь оставил?
— Внушу, государь, — охотно отвечал князь Черкасский.
— А на счет баб… — призадумался Петр. — Не монахом же мне жить. Вот что, Авдий, завтра я с курфюрстом встречаюсь, договорюсь с ним свое представительство в Пруссии открыть.
— Давно пора, государь. А то что же получается, этих пруссаков половина Кокуя будет, а из наших в Пруссии ни одного.
— Будешь в посольстве за старшего.
— Как велишь, государь.
— Должен же я знать, что делается в соседнем государстве. Письма мне будешь писать тайными чернилами, чтобы ни одна дрянная душонка не прочитала.
— Понял, государь, — охотно отвечал Черкасский.
— Ты вот что… Поискал бы эту Луизу… Мне тут передали, что она в Кенигсберг уехала.
— Уж не втюрился ли ты, Петр Алексеевич? — подивился Авдий, с интересом всмотревшись в слегка сконфуженного государя.
— Брось ерунду молоть, — отчего-то насупился царь. — Уж больно она неожиданно уехала. Недосказанность осталась. Много о чем поговорить надо.
Авдий Черкасский готов был поклясться, что в этот самый момент он расслышал государев вздох. Вот только по лицу ничего не определишь.
— Есть еще одна печальная новость, — произнес Черкасский.
— Что за новость?
— Французы на польский престол толкают принца де Конте.
— Вот оно как! — не на шутку забеспокоился Петр Алексеевич. — А что же курфюрст Саксонский?
— Ждет твоей помощи, государь, и надеется на скорую встречу. Прознали, что ты в посольстве, вот и письмо через меня передают, — протянул Черкасский скрученную грамоту.
Франция, связанная с Турцией торговыми обязательствами, всецело принимала ее сторону, вскармливая султана порохом и пушками. Окажись французский принц на польском престоле, так Турция в лице польского короля получит надежного союзника против России.
И горбаться тогда Россия на два фронта! «Так и до грыжи недалеко» — с тоской подумал Петр Алексеевич.
Взяв письмо, открывать его не стал, аккуратно положил на стол. В одиночестве надо читать. Вдумчиво.
— У тебя есть в польском сейме надежные люди?
— А как же без них, государь? Отыщутся!