– Входите. Не на ступеньках же мы с вами будем разговаривать!
Она повернулась, прошелестев юбкой, и вошла обратно в дом. Сэмюэль прошел за ней через судомойню в кухню, закрыв за собой обе двери. Если Шарлотта и находилась дома, ее не было видно.
– И говорите тише, – предупредила Грейси, словно прочитав его мысли. – Миссис Питт наверху читает книгу Дэниелу и Джемайме.
– Джемайма ведь сама умеет читать! – удивился Телман.
– Уж понятно, умеет, – сказала горничная, сдерживая раздражение. – Но ее отца нет дома, и нам ничего не известно о нем. Никто не знает, каково ему приходится и шо с ним будет. Чтение отвлекает от этих мыслей. – Она шмыгнула носом и отвернулась, не желая, чтобы гость видел слезы на ее лице. – Так шо вы разузнали? Наверное, хотите чашку чая? И кусочек пирога?
– Да, пожалуйста.
Полицейский сел на стул, а Грейси, повернувшись к нему спиной, поставила на каминную полку чайник с водой и достала заварочный чайник, две чашки и несколько кусков черничного пирога. Сэмюэль наблюдал за ее быстрыми движениями, рассматривал ее худенькие плечи, хлопчатобумажное платье, тонкую талию… Ему очень хотелось утешить ее, но она была слишком горда, чтобы позволить ему это. Да и что он мог бы сказать ей? Горничная все равно не поверила бы, если б он стал лгать, что все будет хорошо. За двадцать один год жизни она видела немало настоящих трагедий. Иногда справедливость торжествовала, но далеко не всегда.
И все же инспектор должен был что-то сказать. Висевшие на стене часы тикали, отсчитывая минуты. Начинал посвистывать чайник. Как всегда, в кухне было тепло, уютно и стоял сладостный аромат. Здесь, как нигде, он чувствовал себя на удивление счастливым.
Грейси со стуком поставила на стол заварочный чайник, едва не разбив его.
– Так вы будете говорить аль нет? – спросила она довольно резким тоном.
– Да… буду, – так же резко ответил Сэмюэль, злясь на себя за то, что хотел прикоснуться к ней, утешить ее, заключить в объятия и прижать к себе. Он откашлялся и едва не поперхнулся. – Эдинетт приезжал на Кливленд-стрит, в районе Майл-Энд-роуд, по меньшей мере трижды. И в последний раз был чем-то взволнован. Оттуда он отправился прямо к Торольду Дисмору, владельцу газеты, журналисты которой постоянно обрушиваются с нападками на королеву и пишут, что принц Уэльский тратит слишком много денег.
Служанка замерла на месте, насупив брови. Ее глаза выражали смятение.
– Шо жельтмену вроде мистера Эдинетта делать на Майл-Энд-роуд? Ежели он искал шлюху, их можно найти сколь угодно гораздо ближе, и куда более чистых.
– Я знаю. Но он посещал там не бордель, а лавку табачных и кондитерских изделий.
– Он ездил на Майл-Энд-роуд за табаком? – недоверчиво спросила девушка.
– Нет. Он посещал лавку с какой-то другой целью, пока не знаю, с какой именно. Но когда я сегодня сам пришел в эту лавку, туда явился не кто иной, как Линдон Римус, журналист, который пытался раскопать всевозможную грязь, когда мистер Питт занимался расследованием убийства на Бедфорд-сквер.
Телман вдруг подался вперед и поставил локти на чисто вымытую деревянную крышку стола.
– Пока я находился в лавке, он не сказал ни слова, но оставался там еще двадцать минут после моего ухода. Мне об этом известно, потому что я ждал его. И когда он оттуда вышел, я обратился к нему.
Грейси смотрела на него во все глаза, и в реальность ее вернул лишь оглушительный свист чайника. Она сняла его с каминной полки и тут же забыла о нем.
– И шо? – спросила она. – Шо ему спонадобилось в энтой лавке?
– Еще не знаю, – ответил ее гость. – Но его интересует скандал, и он считает, что кое-что разузнал. Он разволновался, увидев меня в лавке, и попытался выяснить, что я там делаю. Встреча со мной, по его мнению, является доказательством того, что он на верном пути. Римус признался, что это дело связано с Эдинеттом.
Грейси села за стол напротив полицейского.
– Продолжайте.
– После того как он попрощался со мной, я последовал за ним. Римус пытался оторваться от меня, но я не отставал.
– И куда он направился?
Горничная не сводила с рассказчика глаз.
– На южный берег реки, в больницу Гая… Но там я его потерял, – признался он.
– Больница Гая… – медленно повторила Грейси.
Затем наконец она встала, заварила чай в чайнике и поставила его на стол настаиваться.
– А почему он хотел оторваться от вас?
– Потому что это имеет какое-то отношение к Эдинетту, – ответил Телман. – Но мне пока ничего не известно.
– Вам нужно обязательно все выяснить, – решительно сказала Грейси. – Потому как мы должны доказать, шо мистер Питт правильно обвинил Эдинетта в убивстве из злого умысла… Хочете кусочек пирога?
– Да, пожалуйста.
Сэмюэль взял самый большой кусок с тарелки, протянутой ему Грейси. Он уже давно оставил всякие церемонии. Это был самый вкусный пирог, какой он когда-либо ел в своей жизни.
Грейси смотрела на него с самым серьезным видом.
– Вы выясните, шо это было, да? Я имею в виду, шо взаправду произошло и почему?
Телману хотелось, чтобы ее преклонение перед ним составляло хотя бы десятую часть ее преклонения перед Томасом. И все же надежда, которую излучало ее лицо, пусть даже порожденная отчаянием, вызывала восхищение и внушала опасение. Сможет ли он оправдать ее? Инспектор весьма смутно представлял, что ему следует делать дальше. Что сделал бы Питт на его месте?
Ему нравился его шеф, он вынужден был это признать, хотя они и расходились во мнениях по многим вопросам. В свое время Сэмюэля сильно возмутило назначение Томаса на должность суперинтенданта. Он не был джентльменом и не мог ожидать от своих подчиненных, что те будут подчиняться ему в большей степени, чем любому другому обычному полицейскому. Однако Питту довольно редко изменяло благоразумие, хотя он и отличался некоторой эксцентричностью.
Хорошо это или плохо, но суперинтендант Питт вошел в жизнь Телмана. Инспектор часто бывал у него дома, они расследовали вместе много дел. И помимо всего прочего, их связывала Грейси.
– Да, конечно, – ответил ей Сэмюэль с набитым ртом, жуя пирог.
– Вы проследите за энтим Римусом? – не оставляла она его в покое. – Миссис Питт пытается разузнать как можно больше об мистере Феттерсе, но покамест энто ей не оченно удается. Я скажу вам, ежели она узнает шо-нибудь новое.
Девушка выглядела усталой и напуганной.
– Вы ж ведь не бросите энто дело, правда? – не унималась она. – Никто энтого не сделает, кроме нас!
– Я ведь уже сказал вам, – спокойно произнес полицейский, встречаясь с ней взглядом. – Я постараюсь все выяснить. Ешьте свой пирог, а то вы похожи на тощего четырехпенсового кролика. И налейте чаю.
– Он покамест не заварился, – сказала служанка.
Тем не менее она налила гостю полную чашку.
Глава 6
Шарлотта открыла утреннюю газету – скорее от чувства одиночества, чем из интереса к политическим событиям, описаниями которых она изобиловала, поскольку партии готовились к грядущим выборам. Журналисты ополчились на мистера Гладстона, понося его за игнорирование всех вопросов, за исключением Го́мруля[7], и отказ от всяких усилий по введению восьмичасового рабочего дня. Но миссис Питт не рассчитывала на честность и справедливость со стороны прессы.
В газете сообщалось также о железнодорожной катастрофе в Гуизли, на севере. Два человека погибли, несколько получили ранения. Банк «Нью ориентал бэнк корпорейшн» был вынужден изъять капиталы и приостановить некоторые платежи. Значительно снизилась цена на серебро. Упали котировки акций на биржах Мельбурна и Сингапура. Разорилась «Гатлинг ган компани». Маврикий серьезно пострадал от разрушительного урагана.
Дальше читать женщина не стала. Ее взгляд скользнул по странице вниз, и вдруг в глаза ей бросилось набранное жирным шрифтом объявление о том, что Джон Эдинетт должен быть казнен этим утром в восемь часов. Она инстинктивно взглянула на настенные часы – те показывали без четверти восемь. Миссис Питт пожалела, что не прочитала объявление позже, хотя бы на полчаса. Как она могла забыть об этом? Надо было посчитать дни и воздержаться от просмотра сегодняшних газет!
Эдинетт убил Мартина Феттерса, и чем больше Шарлотта узнавала о последнем, тем большей симпатией проникалась к этому человеку. Он был подлинным энтузиастом, отважным человеком и оптимистом, любившим жизнь во всем ее многообразии. У него была страсть к знаниям, и, судя по его научным трудам, он стремился делиться ими со всеми, кого это могло интересовать. Его смерть явилась утратой не только для его жены, археологии и хранителей древних артефактов, но и для всех, кто был с ним знаком.
Как бы то ни было, казнь Эдинетта ничего не меняла. Шарлотта сомневалась, что эта мера может положить конец убийствам в будущем. Предотвратить преступление способна неотвратимость наказания, но не его суровость. Если человек думает, что совершенные им деяния могут остаться безнаказанными, вероятность возмездия его не останавливает.
Открылась задняя дверь, и в кухню вошла Грейси, несшая несколько приобретенных на рынке селедок.
– Ну вот, ужин у нас есть, – весело сказала она, положив рыбу на тарелку и убрав ее в шкаф для продуктов.
Девушка продолжала рассеянно разговаривать сама с собой о том, что подойдет для того или иного блюда, сколько муки и картофеля у них осталось и хватит ли им луковиц. Теперь они расходовали много лука при приготовлении своей очень простой пищи.
В последнее время Грейси выглядела озабоченной, и Шарлотта полагала, что это связано с инспектором Телманом. Ей было известно, что он приходил к ним на днях, хотя она и не видела его, а лишь слышала его голос. Шарлотта не вышла из комнаты, поскольку вид Сэмюэля, сидящего на месте Питта, лишь усугубил бы терзавшее ее ощущение одиночества. Миссис Питт была рада за горничную и сознавала – лучше, чем сама Грейси, – что Телман ведет безуспешную борьбу со своими чувствами к ней. Но сейчас ей было бы чрезвычайно трудно изображать бодрость духа. Она изнемогала от тоски по мужу. Без него вечера казались ей пустыми и бесконечно длинными. Некому было рассказать о том, как прошел день, пусть даже он и не был отмечен мало-мальски значимыми событиями. Темой разговора зачастую становились такие банальности, как распустившийся в саду цветок, гулявшая среди соседей сплетня или какое-нибудь забавное происшествие. И если у Шарлотты что-то шло не так, она нередко ничего не говорила супругу, поскольку сознание того, что всегда можно поделиться с ним своими проблемами, само по себе служило ей утешением. Странное дело, думала она теперь, неразделенное счастье ощущается лишь вполовину, в то время как неразделенное несчастье переносится вдвойне тяжелее.