Но больше всего Томаса пугали проблески надежды, вспыхивавшие порой во время унылых посиделок за пинтой эля, разговоры о том, что скоро все изменится. Местные жители были отнюдь не жертвами судьбы, а борцами, которые сами определяют свою жизнь. В Спиталфилдсе обитали беженцы из всех уголков Европы, которых привели сюда экономические, этнические, религиозные или политические причины. Люди разных антропологических типов говорили на десятках языков.
Пятнадцатого июня, на следующий день после того, как в газетах появились сообщения о серии отравлений в Ламбете, Томас вернулся на Хенигл-стрит очень поздно и совершенно измотанный. Лицо ожидавшего его Исаака выражало озабоченность, а под глазами у него виднелись темные круги, будто он плохо спал несколько ночей подряд.
Со временем Питт проникся к хозяину дома глубокой симпатией, и это вовсе не было связано с тем фактом, что Наррэуэй доверил ему обеспечение его безопасности. Каранский был умным и начитанным человеком, и общаться с ним было одно удовольствие. Вероятно, из-за того, что его жилец не был жителем Спиталфилдсе, Исаак любил беседовать с ним после ужина, когда Лия занималась своими делами в кухне или отправлялась спать. Они нередко спорили на философские и религиозные темы, и от него Питт узнал очень многое об истории его народа в России и Польше. Каранский рассказывал всевозможные истории – иногда насыщенные юмором и самоиронией, но чаще исполненные подлинного трагизма. Сегодня ему явно хотелось поговорить, но не на привычные для них темы.
– Лии сегодня нет дома, – сказал он, испытующе всматриваясь в лицо жильца. – Заболела Сара Левин, и она пошла посидеть с ней. Она оставила нам ужин, но тот уже остыл.
Питт улыбнулся и последовал за ним в маленькую комнату, где был накрыт стол. Полированное дерево и необычные ароматы были уже хорошо знакомы ему, как и расшитая Лией скатерть, фотография Исаака в молодости и изготовленная из спичек модель польской синагоги, слегка покоробившаяся от времени.
Едва они сели за стол, как хозяин дома заговорил.
– Я рад, что вы пошли работать к Саулу, – сказал он, отрезая ломтики хлеба для себя и Томаса. – Но вам не следует дежурить по ночам на сахарном заводе. Это не самое лучшее место.
Полицейский достаточно хорошо знал Исаака, чтобы понять, что это только вступление и главное впереди.
– Саул хороший человек, – сказал Питт, взяв хлеб. – Благодарю вас. И мне нравится ходить с поручениями по району. Но на заводе я вижу изнанку местной жизни.
Некоторое время Каранский молча работал челюстями.
– Грядет беда, – сказал он, не поднимая на собеседника глаз. – И весьма серьезная.
– На сахарном заводе? – спросил Томас, вспомнив о разговорах, подслушанных им в тавернах.
Исаак кивнул, поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.
– Это ужасно, Питт. Не знаю, чего именно, но я боюсь. В том, что произойдет, могут обвинить нас.
Бывшему суперинтенданту не было нужды уточнять, кого это «нас». Речь шла о легко узнаваемых иммигрантах-евреях, которые всегда выступали в роли козлов отпущения. От Наррэуэя Питт знал, что руководство Особой службы подозревало их в подстрекательстве, но на основе личных наблюдений он пришел к противоположному выводу: они скорее оказывали умиротворяющее влияние на ситуацию в Ист-Энде и служили стабилизирующим фактором. Евреи открывали лавки, создавали мастерские и давали работу другим людям. Томас говорил об этом Наррэуэю, но не сказал ему о том, что они собирают деньги для страждущих, считая это частным делом.
– Это только слухи, – продолжал Исаак. – Но они не похожи на пустые сплетни и поэтому представляются мне вполне реальными. – Наморщив лоб, он пристально смотрел на Питта. – Что-то затевается. Не знаю что, но за этим стоят не обычные безумцы-анархисты. Мы знаем кто, как знают об этом и сахарозаводчики.
– Католики? – с сомнением спросил Томас.
Каранский покачал головой.
– Нет. Они обозлены, но это обычные люди, как и мы. Они хотят иметь жилье, работу, достаток и возможность жить лучше для своих детей. Какой смысл им взрывать сахарные заводы?
– Неужели существует опасность взрывов? – спросил Питт.
Представив, как возникший в результате таких взрывов пожар уничтожает половину Спиталфилдса, он ощутил, что по его спине пробежал холодок.
– Я не знаю, – признался Исаак. – Не знаю, что именно затевается и когда это должно произойти, но мне точно известно: сразу за этим последует какое-то масштабное событие в другом месте.
– А нет никаких предположений, кто это затевает? – настаивал Томас. – Можете назвать имена?
Его соебседник покачал головой.
– Только одно, и то я не знаю точно, в какой именно связи…
– И что это за имя?
– Римус.
– Римус? – в изумлении переспросил Питт.
Единственный Римус, которого он знал, был журналистом, специализировавшимся на скандалах и досужих домыслах. Но среди обитателей Спиталфидса не возникали скандалы, которые могли бы привлечь его внимание. Вероятно, он просто недооценивал Линдона Римуса и тот все-таки интересовался политикой.
– Благодарю вас за столь ценную информацию, – сказал полицейский.
– Не стоит благодарности, – возразил Исаак, сделав пренебрежительный жест рукой. – Не так уж много я вам и сообщил. Англия всегда была добра ко мне. Я чувствую себя здесь как дома. – Он улыбнулся. – Я ведь даже неплохо говорю по-английски, не правда ли?
– Вне всякого сомнения, – подтвердил Питт.
Хозяин дома откинулся на спинку стула.
– А теперь расскажите мне об этом месте, где вы выросли, о стране лесов и полей, над которой простирается необъятное небо.
Томас бросил взгляд на остатки ужина на столе.
– А как быть с этим?
– Лия потом уберет. Она любит возиться по хозяйству и рассердится, если застанет меня в своей кухне.
– Вы разве когда-нибудь там были? – недоверчиво спросил Питт.
Исаак рассмеялся.
– Нет. Но я уверен, что она поступит именно так. – Он показал на стопку белья, лежавшую на боковом столике. – Вот ваши чистые рубашки. Лия проделала неплохую работу, как на ваш взгляд?
– Да, действительно, – согласился Томас, вспомнив застенчивую и в то же время довольную улыбку хозяйки, появившуюся на ее лице, когда он благодарил ее. – Вам очень повезло с супругой.
Каранский кивнул.
– Знаю, друг мой, знаю. А теперь расскажите мне об этом месте. Опишите его. Каково оно на вкус ранним утром? Как пахнет? Птицы, воздух и все остальное. Чтобы я мог представить себе это и ощутить, что нахожусь там…
На следующее утро, когда Питт шел на шелкопрядильную фабрику, он услышал сзади шаги и, обернувшись, увидел меньше чем в двух ярдах от себя Телмана. Внутри у Томаса все оборвалось. Он решил, что с Шарлоттой или детьми что-то случилось, однако, увидев усталое, но безмятежное лицо своего бывшего помощника, успокоился.
– В чем дело? – спросил он почти шепотом. – Что вы здесь делаете?
Сэмюэль поравнялся с ним, и они продолжили путь.
– Я веду наблюдение за Линдоном Римусом, – спокойно ответил инспектор.
Питт вздрогнул, услышав это имя, но Телман ничего не заметил.
– Он собирает информацию, каким-то образом связанную с Эдинеттом, – продолжал он. – Я не знаю, что именно, но кое-что ему явно удалось узнать. Эдинетт бывал в этом районе, немного восточнее, на Кливленд-стрит.
– Эдинетт? – Томас резко остановился. – Что ему здесь понадобилось?
– Судя по всему, он расследовал историю пяти– или шестилетней давности, – ответил Сэмюэль, повернувшись к нему лицом. – О девушке, похищенной из табачной лавки, помещенной в больницу Гая и признанной там сумасшедшей. Похоже, он отправился с этой историей прямо к Торольду Дисмору.
– Владельцу газеты? – уточнил Питт, снова двинувшись вперед.
Он обошел кучу мусора по проезжей части и едва успел вскочить обратно на тротуар, как мимо промчалась груженная бочками телега, чуть не задев его.
– Да, – ответил Телман, снова поравнявшись с ним. – Но он получает указания от кого-то, с кем встречается в Риджентс-парке. Очень хорошо одетый мужчина, по-видимому, весьма состоятельный.
– Есть предположения, кто это может быть?
– Никаких.
На протяжении двадцати ярдов Томас шел молча, погрузившись в раздумья. После переезда в Спиталфилдс он пытался не думать больше о деле Эдинетта, но загадка этого противоречивого во всех отношениях преступления, совершенного вопреки всякой логике, не выходила у него из головы, неотступно преследуя его. Он хотел понять его причину – но главное, хотел удостовериться в том, что был прав.
– Вы были на Кеппел-стрит? – спросил он инспектора.
– Разумеется, – ответил тот, стараясь не отставать от него. – Все ваши в полном порядке. Скучают по вам. – Он повернул голову в сторону. – Грейси кое-что выяснила об этой девушке с Кливленд-стрит. Она была католичкой и имела возлюбленного, выглядевшего как джентльмен, который тоже исчез.
Питт уловил в тоне Сэмюэля нотки гордости, смешанной с застенчивостью. В другое время он, наверное, улыбнулся бы.
– Если мне удастся разузнать что-нибудь еще, я сообщу вам об этом, – продолжал Телман, глядя прямо перед собой. – Мне нужно возвращаться. У нас теперь новый супер-интендант… Его зовут Уэтрон. – Теперь в его голосе отчетливо прозвучало недовольство. – Я не знаю, в чем тут дело, но никому не доверяю, и вам тоже не следует. Вы каждое утро ходите этим маршрутом?
– Да, как правило.
– Я расскажу вам все, что мне удалось узнать.
Он вдруг остановился и повернулся к бывшему начальнику лицом. В сером утреннем свете его впалые щеки под темными глазами казались особенно четко очерченными.
– Будьте предельно осторожны, – попросил инспектор, после чего, почувствовав, что сказал лишнее, выказав свою озабоченность и смутившись из-за этого, резко повернулся и, не сказав больше ни слова, поспешно удалился.
Грейси не оставила намерения следить за Линдоном Римусом, но она не хотела, чтобы миссис Питт и Телман знали об этом. Значит, надо было придумать для хозяйки какую-то причину, объяснявшую необходимость ее отсутствия дома – возможно, в течение всего дня. Требовалось обладать недюжинным воображением, чтобы каждый раз изобретать новый повод, а служанка терпеть не могла лгать. Если бы не нужно было выручать Питта из беды, она ни в коем случае не пошла бы на это.