– Мир тесен, – продолжил свидетель. – Мужчины проверяются на поле боя. Довольно быстро выясняется, кто обладает характером, на кого можно положиться, когда есть что терять. Стоит немного поспрашивать, и обязательно натолкнешься на кого-нибудь, кто знает интересующего тебя человека.
– Думаю, мы все способны понять это, – сказал адвокат довольным тоном и тоже улыбнулся присяжным. – Ничто не проверяет так подлинную ценность человека, его смелость, верность и честь в бою, как угроза жизни или, возможно, даже в еще большей степени страх стать калекой и постоянно испытывать боль.
На его лице появилось выражение глубокой печали. Он медленно повернул голову в сторону галерки – так, чтобы это видели присяжные.
– Мистер Биркетт, слышали ли вы что-нибудь плохое о Джоне Эдинетте от ваших компаньонов по клубу?
– Ни единого слова.
Лайэлл не воспринимал происходящее слишком серьезно. Говорил он ровным голосом, не проявляя особых эмоций. Ему все это представлялось глупой ошибкой, которая будет исправлена через день-два, а может быть, и раньше.
– Но они хорошо знали мистера Эдинетта? – напирал Глив.
– О да, конечно! Он отличился во время службы в Канаде. Что-то связанное с «Компанией Гудзонова залива» и мятежом внутри страны. Об этом мне рассказывал Фрэзер. По его словам, Эдинетта послали туда потому, что он отличался храбростью и хорошо знал местность. – Он приподнял брови. – Ну да вы, разумеется, знаете. В окрестностях Тандер-Бэй. Человеку, который не обладает воображением, стойкостью и чрезвычайной преданностью делу, умом и безграничной смелостью, делать там нечего.
Адвокат кивнул.
– А как насчет честности?
Биркетт наконец удивился. Его глаза округлились.
– Само собой разумеется, сэр. В клубе нет места человеку без чести. Любой человек может совершать те или иные ошибки, но ложь недопустима и непростительна.
– А верность друзьям, компаньонам?
Глив постарался задать этот вопрос как можно более небрежным тоном и сделал вид, будто не знает ответа на него. Но он мог не опасаться, что переиграет. Никто в этом зале, за исключением Джастера, Питта и судьи, не был достаточно умудрен опытом судебных баталий, чтобы распознать его тактику.
– Верность дороже жизни, – произнес свидетель будничным тоном. – Я доверил бы Джону Эдинетту все, что только имею, – дом, землю, жену, честь, – и ни на секунду не усомнился бы в том, что не потеряю что-либо из этого.
Глив был чрезвычайно доволен собой. Присяжные смотрели на Лайэлла с восхищением, и их отношение к подсудимому претерпело явные изменения. Чаша весов правосудия склонялась в его сторону, и он уже предвкушал победу.
Питт бросил взгляд на председателя жюри и увидел, что тот нахмурился.
– А не были вы, случайно, знакомы с мистером Феттерсом? – как бы между делом осведомился Реджинальд, вновь повернувшись к свидетелю.
– Немного.
Лицо Биркетта помрачнело, и появившееся на нем выражение грусти было столь пронзительным, что не оставляло сомнений в искренности его чувств.
– Это был замечательный человек, – сказал он. – По иронии судьбы он путешествовал по миру в поисках древностей, дабы проникнуть в славные тайны прошлого, а погиб, упав с лестницы в собственной библиотеке. – Он испустил печальный вздох. – Я читал его статьи о Трое и открыл для себя новый мир. Никогда прежде не думал, что это так… занимательно. Насколько мне известно, именно страстный интерес к богатству разных культур объединял Феттерса и Эдинетта.
– Между ними никогда не возникали конфликты на эту тему? – спросил Глив, и по его глазам было видно, что он заранее знает ответ на этот вопрос.
Свидетель изумился.
– Бог мой, конечно же нет! Феттерс был специалистом, а Эдинетт – всего лишь любителем, который оказывает поддержку тем, кто реально занимается изысканиями, и восхищается ими. Он всегда говорил о Феттерсе в возвышенных тонах, никогда не проявлял стремления подражать ему и лишь радовался его достижениям.
– Благодарю вас, мистер Биркетт, – сказал защитник, сопроводив свои слова легким поклоном. – Вы лишний раз подтвердили то, что мы уже слышали от других. Никто, от самых известных до самых скромных людей, не сказал ни единого плохого слова о мистере Эдинетте. Не знаю, имеет ли мой ученый друг что-то сказать вам, но у меня больше нет вопросов.
Джастер без колебаний вышел вперед. Расположение жюри ускользало от него, и Питт видел, что он понимает это. Но тень нерешительности лишь на мгновение мелькнула на лице прокурора.
– Благодарю вас, – снисходительно произнес он и повернулся к Биркетту.
Томас ощутил, как в его груди разрастается чувство тревоги. Лайэлл был неприступен, подобно всем предыдущим свидетелям защиты. За последние два дня благодаря своим связям с теми, кто восхищался им и был готов выступить в суде в его защиту, Эдинетт оказался почти недосягаемым для критики. Атака на Биркетта привела бы к отчуждению со стороны присяжных, и таким путем обвинителю точно не удалось бы убедить их в том, что некоторые факты свидетельствуют против него.
– Мистер Биркетт, – спросил Эрдал с улыбкой, – вы говорите, что Джон Эдинетт проявлял абсолютную верность в отношении своих друзей?
– Абсолютную, – подтвердил Лайэлл, кивнув.
– Это качество, на ваш взгляд, достойно восхищения?
– Разумеется.
– И оно ценнее верности своим принципам?
– Нет. – Теперь Биркетт выглядел несколько удивленным. – Я не сказал этого, сэр. А если и сказал, то это было неумышленно. Прежде всего человек должен неукоснительно соблюдать свои принципы, иначе он ничего не стоит. И от своего друга следует ожидать того же. Во всяком случае, я придерживаюсь этого правила.
– Я тоже, – согласился Джастер. – Человек должен поступать так, как считает правильным, даже ценой потери друга или репутации среди тех, уважением кого он дорожит.
– Милорд, – произнес Глив, порывисто поднимаясь с места. – Это соображения морального порядка, но не вопрос. Если у моего ученого друга имеется какой-то аргумент в связи со всем этим, не разъяснит ли он нам его суть?
Судья испытующе взглянул на обвинителя. Тот ничуть не смутился.
– Аргумент имеется, и весьма важный, милорд. Как только что выяснилось, мистер Эдинетт является человеком, который ставит свои принципы выше дружбы. Или, другими словами, он готов пожертвовать дружбой, какой бы крепкой она ни была, ради соблюдения своих принципов, если между тем и другим возникает противоречие. Мы установили, что жертва – мистер Феттерс – был его другом. Я признателен мистеру Гливу, поскольку он установил, что дружба не является для Эдинетта главным в жизни и что он принес бы ее в жертву принципам, если б оказался перед таким выбором.
В зале послышался ропот. На лице одного из присяжных отразилось недоумение, сменившееся через несколько мгновений пониманием. Председатель жюри глубоко вздохнул, после чего испытал чувство облегчения.
– Мы отнюдь не установили, что такой конфликт существовал, – запротестовал Реджинальд, сделав шаг вперед.
– Как и то, что его не существовало, – возразил Джастер, повернувшись к нему.
Судья строгим взглядом пресек их препирательства. Прокурор поблагодарил Биркетта и легкой походкой, слегка покачиваясь из стороны в сторону, вернулся на свое место.
На следующий день Глив предпринял последнее наступление на Питта. Он повернулся в сторону жюри.
– Все это дело, сомнительное и надуманное, основывается, целиком и полностью, на свидетельствах одного человека – суперинтенданта Томаса Питта. – В его голосе прозвучало нескрываемое презрение. – Если не принимать эти свидетельства во внимание, то что остается? Нет нужды говорить – не остается ничего. – Адвокат принялся загибать пальцы. – Прохожий, который видел человека, вошедшего через калитку в сад. Этим человеком мог быть Джон Эдинетт, а мог и не быть. – Он загнул второй палец. – Царапина на двери, которая могла появиться за несколько дней до происшествия – вероятно, в результате небрежного обращения с бильярдным кием. – Третий палец. – Кресло в библиотеке, которое могло быть сдвинуто по самым разным причинам. – Четвертый палец. – Книги, стоящие не на своем месте.
Глив пожал плечами и взмахнул руками.
– Возможно, они были оставлены на столе, и горничная, не интересующаяся древнегреческой мифологией, поставила их на свободное место, где, как ей казалось, они и должны были стоять. Ее заботил порядок в комнате, а не порядок расположения книг в соответствии с их тематикой. Вполне вероятно, она вообще не умеет читать. Что дальше? Нить от ковра в туфле. – Реджинальд округлил глаза. – Каким образом она могла попасть туда? Кто знает… Но самое абсурдное – это наполовину наполненный портвейном бокал. Мистер Питт пытался уверить нас в том, будто это означает, что мистер Феттерс не имел возможности вызвать дворецкого, позвонив в колокольчик. В действительности это означает, что мистер Питт не обладает опытом общения с прислугой, о чем нетрудно догадаться, поскольку он полицейский.
Последнее слово защитник произнес чуть ли не с отвращением. В зале воцарилась тишина.
Глив кивнул.
– Я предлагаю вызвать нескольких свидетелей, хорошо знающих мистера Питта, которые могут рассказать вам, что это за человек, чтобы вы могли сами оценить, чего стоят его свидетельства.
У Томаса упало сердце, когда он услышал имя Альберта Дональдсона и увидел знакомую фигуру на месте свидетеля. За пятнадцать лет, прошедших с тех пор, как Дональд-сон перестал быть его непосредственным начальником, выйдя в отставку, он заметно поправился и поседел. Однако выражение его лица оставалось все тем же, каким его помнил суперинтендант, и допрос прошел именно так, как он ожидал.
– Вы служили в полиции Большого Лондона, мистер Дональдсон? – спросил его адвокат.
– Да.
Глив едва заметно кивнул.
– Когда вы занимали должность инспектора в управлении на Боу-стрит, служил ли там констебль Питт?
– Служил.