Равняясь на венгерскую модель, нового афганского президента Баб-рака Кармаля привезли в Кабул в советском танке. Все прежнее руководство во главе с Хафизулой Амином перестреляли при захвате президентского дворца. Последовавшая за этим мировая реакция оказалась скорее шумной, чем эффективной. Благодаря частичному зерновому эмбарго, СССР обнаружил альтернативные источники импорта зерна в Латинской Америке. Действие эмбарго поэтому оказалось не просто нейтрализовано, но и переадресовано, возвращено обратно — от потребителя зерна к производителю, то есть к американским фермерам. Не сработал и объявленный Картером бойкот московской Олимпиады: не только не сорвал ее, что могло бы служить хоть каким-то оправданием предпринятых акций, но, напротив, пошел ей на пользу. Недаром Харрисон Солсбери остроумно назвал этот бойкот “подарком для КГБ". Во-первых, потому, что избавил Андропова от лишних хлопот в связи с пребыванием в СССР нескольких тысяч американских спортсменов и туристов. А во-вторых, сверх всякой меры увеличил число медалей, выигранных русскими спортсменами, и тем самым усилил пропагандистский эффект Олимпиады внутри страны. Как и в случае с зерновым эмбарго, в проигрыше опять остались американцы, но на этот раз не фермеры, а спортсмены. В результате же благодаря обеим репессалиям со стороны США Андропов теперь точно знал, во что обойдется любой следующий советский захват, если до него опять дойдет дело. Установленная Картером плата была советской империи вполне по карману.
В конечном итоге полезным для Советского Союза оказался и оптимистический бум в американской прессе в связи с необычайными успехами афганских партизан в борьбе с оккупантами. Восхищение их фантастическими подвигами постепенно теснило и сочувствие трем миллионам — пятая часть всего населения страны! — афганских беженцев, и возмущение советским геноцидом. Под дымовой завесой героико-романтических картинок в американской прессе и по американскому телевидению Советский Союз скоростными темпами создавал на захваченной территории, предварительно сгоняя с нее аборигенов, крупные военно-воздушные базыюдну в Шиндаде, другую в Вахане, узком, в 150 миль длиной, горном коридоре, ведущем к Китаю, строил стратегически важную железную дорогу от своей границы к Кабулу и мост через пограничную Амударью, перебрасывал войска к Пакистану, чтобы блокировать Афганистан от внешнего мира.
Оптимистическая аберрация афганских событий привела американскую прессу и вовсе к гиперболе: Афганистан — это русский Вьетнам, хотя иных оснований, кроме естественного и понятного пожелания врагу собственного несчастья, для подобного сравнения не было. Войну в Южном Вьетнаме вел Северный Вьетнам с помощью двух великих держав — Китая и СССР, которые по земле, воде и воздуху обеспечили непрерывное снабжение своего клиента оружием. В Афганистане не существовало двух Афганистанов, был лишь один, оккупированный Советским Союзом, и еще — с десяток враждующих между собой партизанских отрядов, на стороне которых — мировая моральная поддержка и пока что почти полное отсутствие военной.
Однако еще более важное отличие Советского Союза от Америки — там нет ни общественного мнения, ни свободной прессы, ни оппозиции, ни пацифистов, ни дезертиров, ни либералов, ни даже своего Даниэля Элсберга. Один только страх, железно спаявший последнюю на земле империю. По сравнению с демократиями тоталитарные режимы куда менее чувствительны не только к общественному мнению, но и к человеческим потерям. Что Афганистан, когда во второй мировой войне Советский Союз потерял 20 миллионов человек и по крайне мере столько же погибло от сталинского террора!
Высокая чувствительность западных демократий к человеческим потерям — во всех других отношениях замечательная черта, исключая военное, где она ахиллесова пята. Из множества примеров советской бесчувственности к человеческим потерям приведем один, нам, как бывшим ленинградцам, наиболее близкий. Какая еще страна продолжала бы удерживать свой второй по величине город, почти все население которого вымерло в результате 900-дневной блокады? Поэтому не только международная цена, но и себестоимость Афганистана, включая потери в живой силе и боевой технике — конечно, несравненно меньшие, нежели приводимые в американской прессе, — вполне Советскому Союзу по карману. Это плата за сеть антикитайских военных баз: иной стратегической ценности, чем близость к Китаю, Афганистан не представляет, и 100 тысяч расквартированных там солдат не что иное, как подкрепление к миллиону на советско-китайской границе.
Особое значение Андропов и его военные советники придавали горному перевалу Вахану — великому пути с запада на восток и с востока на запад, который проходит по крыше мира — Памиру на высоте 7 тысяч метров. В XIII веке через этот перевал прорвались в Персию и на юг Европы орды внуков Чингисхана, и по нему в том же столетии мирно прошел в обратном направлении итальянец Марко Поло, открыв Европе Китай. Афганистану этот аппендикс земли достался случайно: в конце XIX века англичане решили отгородиться им от русских, которые подошли вплотную к британским владениям, заняв соседний Таджикистан. Спустя сто лет полоска ничейной земли общей площадью в 20 тысяч квадратных километров стала предметом советско-китайского соперничества. С точки зрения обеих стран, высокогорные пустынные долины с киргизскими кочевыми племенами давали громадное стратегическое преимущество той стране, которой они будут принадлежать, — в качестве стартовой площадки для нападения на враждебную. В Москве уверяли (искренне или нет — другой вопрос), что маоисты сгоняют киргизов с их пастбищ и постепенно оккупируют Вахан. Андропов даже продемонстрировал Громыко и Устинову документы, захваченные у партизан-китайцев. Из них явствовало, что с согласия афганского президента, агента ЦРУ Хафизуллы Амина через Вахан должны войти в Афганистан совместные отряды китайских и американских войск.
Эти документы сыграли роль ultima ratio[14] для тех кремлевских вождей, кто физически был способен к обсуждению плана оккупации Афганистана, а позднее и для Брежнева, когда тот слегка поправился. Таким образом, снова излюбленный аргумент Андропова, знакомый нам еще со времен Венгрии и Чехословакии: Советская Армия опередила войска бундесвера всего на несколько часов. На сей раз, правда, Андропов еще больше сгустил краски, когда уже после захвата Афганистана сообщил членам Политбюро, что наибольшие потери советские войска понесли именно в Вахане, где сброшенный парашютный десант натолкнулся на отчаянное сопротивление 700 китайцев из группы “Вечное пламя “ (у нас не было возможности проверить достоверность этого сообщения).
Аннексировав Вахан, Советский Союз одновременно поставил под угрозу проходящую всего в 50 милях отсюда дорогу из Китая в Пакистан через перевал в цепи Каракорум: проложив этот путь, китайцы придают ему большое стратегическое значение. Так началось вытеснение Китая из Индокитая. С этой целью искусственно провоцировался антикитайский империализм Вьетнама, что нашло подтверждение в захвате вьетнамцами Лаоса и Камбоджи и в столкновениях на китайско-вьетнамской границе. Так осуществлялось и мирное наступление на Индию, с которой теперь, благодаря аннексии Вахана, СССР заимел общую границу. Эта откровенная стратегия окружения Китая бросала дополнительный отсвет на причину советской оккупации Афганистана.
Впрочем, в Кремле их особенно и не скрывали. Единственным западным политическим деятелем, которому в январе 1980 года, вскоре после советского блицкрига в Афганистане, удалось повидаться с возвратившимся из кремлевской больницы Брежневым, был председатель Национального собрания Франции Жак Шабан-Дельмас. Брежнев все[14] время переводил разговор с Афганистана на Китай — к моменту встречи он уже полностью принял точку зрения Андропова на военную акцию, совершенную империей в его отсутствие:
— Уж поверьте мне, после того как наши ракеты уничтожат ядер-ные установки Китая, у американцев не останется слишком много времени выбирать между защитой их китайских союзников и мирным сосуществованием с нами…
Брежнев несколько раз повторял механически, что Советский Союз не потерпит атомного вооружения Китая Западом. Это, предупредил он, вынудит СССР нанести превентивный атомный удар по Китаю, и у Соединенных Штатов останутся считанные минуты, чтобы совершить выбор.
В свете всего сказанного не заслуживают даже опровержения две самые распространенные в американской прессе детективные гипотезы, объясняющие афганский блицкриг тем, что русские стремятся захватить нефтяные поля Аравийского полуострова, перерезав жизненно необходимые для Запада источники, либо хотят выйти к теплым водам и незамерзающим портам Индийского океана. Конечно, помимо главной не исключены и дополнительные причины захвата Афганистана. Но они обязательно должны быть связаны с первой. Например, необходимость полигона для постоянного тренинга армии в естественных условиях, чтобы она не застоялась и не утратила наступательный боевой дух. Впрочем, в подъеме боевого духа нуждалась не только армия, но и страна. Не случайно, спустя ровно неделю после оккупации Афганистана одна из центральных московских газет опубликовала историко-аллюзионную статью известного писателя-русофила Валентина Распутина с программно-милитаристским предупреждением: “Не нам ли грядет выйти на поле Куликово, чтобы снова отстоять русскую землю и русскую кровь?“
Напомним, что Куликовская битва с татарами почитается в русской истории одной из важнейших — наравне с Бородиным в войне с Наполеоном и Сталинградом в войне с Гитлером. Ее величают битвой не государств, но рас и материков. Она произошла 600 лет назад, но русские полагают, что рано или поздно она предстоит им вновь — может быть, в недалеком будущем.
Что касается Шабан-Дельмаса, то он сразу после полуторачасовой беседы с Брежневым вылетел в Париж, отменив дальнейшую поездку по Советскому Союзу в знак протеста против высылки из Москвы академика Андрея Сахарова, которую Андропов произвел под шумок афганской акции. С арестом либо эмиграцией соратников Сахаров на фоне полицейского ужесточения внутреннего и внешнего курса страны давно уж превратился в живой анахронизм. Теперь поверженный Андроповым диссент лишался даже символического обозначения. При всей неравноценности захвата Афганистана и ссылки Андрея Сахарова в Горький оба события — звенья одной цепи. В совокупности они обозначили окончательный разрыв Советского Союза с политикой детанта.