Уже на встрече между партийно-правительственными делегациями Чехословакии и Советского Союза в пограничном словацком городке «Чиерна-над-Тиссой член советского Политбюро, украинский партийный босс Петр Шелест предъявил руководителю Пражской весны, “политику с грустными глазами" Александру Дубчеку, листовку с призывом отторгнуть Закарпатскую Украину от СССР — ее будто бы отпечатали в Чехословакии и забросили в Советский Союз. Впрочем, фальшивка была столь откровенной, что на следующий день Шелест вынужденно извинялся.
Потом последовало сообщение, будто разведка Восточной Германии перехватила письмо Симона Визенталя, в котором директор Еврейского центра в Вене по расследованию преступлений нацистов признавался, что Пражская весна — дело рук сионистов. Ничего подобного Симон Визенталь, естественно, никогда не писал и писать не мог.
А недалеко от города Соколова в Северной Богемии был обнаружен склад оружия, которое американцы будто бы подбросили для чехословацкой контрреволюции. Правительство Чехословакии отнеслось к находке со всей серьезностью, догадываясь, кто за всем этим стоит и к чему клонится дело. Оружие действительно оказалось американским, но смазка — из Восточной Германии, а на лежащих рядом рюкзаках на чистом русском языке было написано: номер такой-то.
Ницше когда-то заметил: у немцев нет пальцев для нюансов. У Андропова не оказалось ни пальцев, ни времени — сейчас было не до нюансов вообще, поэтому он себя ими и не утруждал. Эпизод в Соколове следует запомнить на будущее: спустя 15 лет главным аргументом тех, кто отстаивал невиновность КГБ в покушении на Папу Римского на площади Святого Петра, будет то, что это слишком грубая для КГБ работа. На наш взгляд, смазать подброшенное американское оружие восточногерманским маслом и положить рядом советские рюкзаки с русскими надписями — работа куда более грубая, чем нанятый русскими через болгар турецкий террорист правых взглядов. У КГБ нет пальцев для нюансов.
“ Нюансами“ для Андропова были и отличия Чехословакии от Венгрии. Поэтому с такой поспешностью и безоглядностью подгонялась Пражская весна под венгерский образ. Кого пытался убедить КГБ? Чехов и словаков, которые все-таки знали лучше, что происходит в их стране? Собственных граждан, которые были убеждены после оккупации Чехословакии, что Советская Армия пришла на два часа раньше войск бундесвера? Либо Политбюро, которое в случае с Чехословакией имело еще больше оснований для колебаний, чем во время венгерских событий, и окончательное решение применить силу принято простым большинством 7 к 5? По-видимому, именно Политбюро явилось главным объектом провокационно-пропагандистской кампании, развёрнутой в небывалых масштабах Андроповым и его сподручными. Потому что убедить общественное мнение Чехословакии в необходимости “дружеской помощи“ Варшавского Пакта было невозможно, а общественного мнения в СССР не существовало как, такового. К примеру, многие советские солдаты, которые в 1956 году совершили венгерский блицкриг, принимали Дунай за Суэцкий канал, ибо пропагандистские кампании против Венгерской революции и против совместной англо-франко-израильской военной акции совпали по времени и смешались в их представлении. За что принимали советские солдаты Влтаву в конце августа 1968 года?
Помимо посла Степана Червоненко в Праге также находился личный представитель Андропова, офицер КГБ высшего ранга Иван Удальцов. Степан Червоненко исполнял “чистую" работу — интриговал среди чехословацких лидеров во время ежегодной рождественской охоты в старинном замке Конопиште под Прагой либо собирал подметные письма против реформистов. Вся “черная" работа возлагалась на Удальцова: Андропов хотел, чтобы тот сделал в Чехословакии то же самое, что когда-то он сам сделал в Венгрии. С той только разницей, что советский посол действовал тогда на свой страх и риск, в то время как офицер КГБ работал под непосредственным руководством председателя Комитета. Есть сведения, что Андропов несколько раз инкогнито наведывался в Прагу, а в решающие дни находился там неотлучно, лично руководя всеми операциями с другим членом Политбюро — Мазуровым. По статусу Андропову так и полагалось. Достоверно известно, к примеру, что в. разгар Венгерской революции тогдашний председатель Комитета государственной безопасности генерал Иван Серов находился в Будапеште и принимал личное участие в аресте военной делегации венгров во главе с генералом Палом Малетером в момент ее переговоров с советской военной делегацией на острове Чепель. Андропов — человек иного склада: он не участвовал лично в аресте Дубчека и его товарищей. Бывший майор КГБ Станисла Левченко, ставший в 1979 году невозвращенцем, рассказывает в интервью журналу “Шпигель", что Андропов “очень скрытный. Он не стремится к тому, чтобы о нем что-либо вообще было известно, предпочитая оставаться непроницаемым. Даже в своей работе — хотя всеми операциями руководит лично он и все, что происходит в КГБ, делается только с его ведома и под его руководством — он часто предпочитает оставаться в тени, предоставляя техническую сторону дела своим помощникам".
С этим анонимным характером работы Андропова связано, по-видимому, то, что руководители Чехословакии видели основную угрозу не в нем самом, а в его представителе Иване Удальцове да еще в Степане Червоненко. В Чиерне-над-Тиссой председатель Национального собрания Чехословакии Йозеф Сморковский сказал Брежневу:
— Товарищ Брежнев, эти двое представителей Советского Союза оказывают нашей дружбе медвежью услугу. Вас неправильно информируют. — Поедемте к нам, товарищ Брежнев в Прагу, в Остраву, в Брно, в Пльзень, в Братиславу, выбирайте, куда хотите. Мы поедем с вами. Увидите, как наш народ поддерживает Коммунистическую партию, социализм, содружество с Советским Союзом. Поезжайте и убедитесь сами: имеющийся у вас материал — это собранные отовсюду сплетни, клевета, мелочи, которые вообще не определяют ход жизни у нас.
Как и в Венгрии, весь вопрос упирался в характер информации, которую получало колеблющееся Политбюро о событиях в Чехословакии. Но так как колебания на этот раз были намного сильнее, то соответственно от Андропова требовалась значительно большая работа, дабы убедить колеблющихся. Можно предположить, например, что, будь на месте Брежнева Хрущев, он бы не ввел войска в Чехословакию, как все-таки не ввел их в Польшу, хотя тамошний размах событий был значительно опаснее для империи, чем в Пражскую весну. Брежнева убедить оказалось легче, но и для этого все-таки требовалось заменить реальную Чехословакию неким подобием Венгрии — наше мышление ассоциативно, мы ищем аналоги настоящему в прошлом и поступаем соответственно с предыдущим опытом. Когда аналогия "Чехословакия — Венгрия", предложенная Андроповым, сработала в мозгу большинства членов Политбюро, советские войска без единого выстрела заняли Чехословакию.
То, что без единого выстрела, надо также поставить в заслугу возглавляемому Андроповым ведомству и его представителям в армии.
Во-первых, нападение произошло совершенно неожиданно для чехословаков. Сошлемся еще раз на воспоминания Йозефа Смрковского, которые он успел надиктовать на магнитофон незадолго перед смертью: "Я могу сказать, что до половины двенадцатого ночи 20 августа я никогда раньше не слышал ни прямо, ни через второе лицо, что они решили войти на нашу территорию и занять нашу страну". А первый секретарь Коммунистической партии Чехословакии Александр Дубчек был, несомненно, искренен, когда говорил: "Как вы, товарищи, вообще можете помыслить о том, чтобы братская социалистическая страна на нас напала?" Старый циник Янош Кадар удивлялся наивности чехословацких коллег. "Неужели вы не знаете, с кем имеете дело?" — внушал он Дубчеку, но так и не смог поколебать его интернациональной веры в русских.
Во-вторых чехословацкая армия получила секретный приказ Верховного командования Вооруженных Сил стран Варшавского Договора "произвести концентрацию своих сил вдоль границы с Западной Германией и тем самым обеспечить оборону Чехословакии и всего лагеря социализма ввиду непосредственной угрозы нападения бундесвера и расположенных в Западной Германии войск НАТО". Между 15 июля и 15 августа практически вся чехословацкая армия — 11 из 12 вооруженных по последнему слову техники дивизий — была переброшена на западную границу. Как только этот маневр завершился, в страну со всех других границ хлынуло 600 тысяч “дружеских" войск при поддержке 7 тысяч танков.
В-третьих, первым из руководителей Чехословакии еще до того, как советские войска оккупировали страну, агенты КГБ арестовали министра обороны Мартина Дзура, дабы он не успел отдать приказ чехословацкой армии о сопротивлении.
В-четвертых, если советские партократы не смогли сразу же найти коллаборационистов среди чехословаков, то у Андропова на всем протяжении чехословацкого кризиса имелись местные коллаборационисты, которые были сосредоточены в доме на Бортоломейской улице, где помещалась штаб-квартира полиции и госбезопасности. В главную обязанность Ивана Удальцова входило держать постоянную связь с начальником чехословацких органов Вильямом Шальговичем. Во всяком случае, все аресты членов чехословацкого правительства производились агентами Комитета государственной безопасности при непосредственном участии туземных проводников — агентов чехословацкой тайной полиции.
Однако дальше все пошло по несколько иному плану, чем предполагал рационалист и схоласт Андропов, пытаясь полностью воссоздать венгерскую модель на чехословацкой почве. Не удалось сразу же создать рабоче-крестьянское революционное правительство и противопоставить его Дубчеку — среди коллег последнего не нашлось чехословацкого Кадара. Не удалось также посадить Дубчека и его сподвижников на скамью подсудимых и судить как изменников делу социализма, то есть повторить трагическое шоу с Имре Надем и его товарищами. А то, что в планы Андропова входило устроить такой показательный процесс, — несомненно. Один из чешских добровольцев из Министерства внутренних дел, который сопровождал карательный отряд КГБ, сообщил арестованным Дубчеку, Смрковскому, Кригелю и другим чехословацким лидерам, что через два часа они предстанут перед революционным трибуналом, и даже назвал имя его председателя — неосталиниста Алоиса Индру. По изменившемуся вскоре обращению с ними высокопоставленные пленники КГБ почувствовали, что под давлением разных обстоятельств кремлевским вождям пришлось отказаться от столь радикального решения их личной судьбы: когда их привезли в Москву, они из политзаключенных были превращены в "участников переговоров". Единственным человеком, кто отказался играть в этом спектакле, был председатель Народного фронта Франтишек Кригель, и, "как подтвердило будущее, его поведение гораздо точнее отвечало ситуации, чем наше: нас ведь действительно шантажировали гангстеры, но мы тешили себя иллюзией, будто мы все еще политики, с которыми ведут переговоры политики другой страны". Так вспоминал впоследствии один из участников московских "переговоров" Зденек Млынарж.