Когда Кулаков назначил его руководить сельским хозяйством, Горбачев стал по сути “правой рукой“ первого секретаря и принял непосредственное участие в его смелой попытке пробить брешь в косной, допотопной, губительной для хозяйства колхозной системе. Это была отчаянная попытка децентрализации сельского хозяйства, которое при централизованной колхозной системе уже не давало повышения производительности, более того — регулярно снижало ее. Кулаков поддержал в нескольких колхозах так называемую “звеньевую инициативу" — передал часть колхозной земли на несколько лет в пользование звеньям по 6-12 человек. Они должны были сами, без спущенного плана, эту землю обрабатывать, засевать и собственными силами снимать урожай и в зависимости от результатов получали зарплату. “Звеньевой" метод привел к резкому подъему продукции, поскольку звено рассматривало взятую в аренду колхозную землю как свой личный участок, извлекая из него максимальные возможности. Вот почему никакой директивный план для этой формы организации труда был не нужен. Урожай при работе звеньями обычно в несколько раз превышал колхозные нормы, и соответственно оплата членов звена была в несколько раз выше. Но самое главное — мечта и мука любого сельскохозяйственного администратора — продуктивность труда в экспериментальных звеньях возрастала порой в шесть раз по сравнению с колхозными показателями.
Однако дальнейшее внедрение индивидуальных звеньев подтачивало нерушимые основы колхозной системы, потому что звеньевая реформа неминуемо должна была прийти в своем конечном развитии к капиталистическому варианту, отбрасывая на пути колхозное хозяйство, как нерентабельное. Вот почему звеньевая система, экспериментально введенная Кулаковым и его помощником Горбачевым в нескольких ставропольских колхозах, вызвала яростное сопротивление как местных, так и столичных руководителей, чье существование при дальнейшем развитии звеньевой инициативы попросту бы отпало за ненадобностью. И вот, дождавшись падения Хрущева, главного реформатора страны, партийная бюрократия, которая мертвым кольцом сжимает огромную империю, придушила и звеньевую инициативу. И рентабельные звенья с их рекордными урожаями были поглощены колхозной системой.
Со времен кулаковского правления в Ставрополье у Горбачева появилась и сохранилась за ним вплоть до его прихода к власти репутация специалиста по сельскому хозяйству, хотя настоящим специалистом высокой квалификации был не он, а его шеф Федор Кулаков, который позднее, уже будучи одним из претендентов на кремлевский престол, преподавал в сельскохозяйственном научно-исследовательском институте в Москве, а в бытность свою в Ставрополе находил время печатать в столичных научных журналах содержательные, полемические статьи.
И тем не менее, именно под началом Кулакова Горбачев проделал значительную эволюцию от идеологического ортодокса-сталиниста, каким он был в Московском университете, до реформатора-хрущевца, что должно было помочь ему сделать карьеру в непредсказуемые хрущевские времена. Откуда Горбачев мог знать, что неожиданно для мира, страны и для самого себя этот реформатор и потрясатель системы уйдет на пенсию “ввиду преклонного возраста и по состоянию здоровья" — такова была официальная формулировка отставки Хрущева. Любопытно, что именно в Ставропольском крае, когда там секретарствовал Кулаков, возник приведший к падению Хрущева заговор его бывших соратников.
В сентябре 1964 года Кулаков принимал “у себя" на юге, в Тебер-динском заповеднике с его первозданными хвойными лесами и альпийскими лугами, высоких кремлевских гостей, включая Брежнева, Шелепина и министра обороны маршала Малиновского. Инициатива поездки в этот живописный край принадлежала Суслову, бывшему ставропольскому партийному боссу, который во время войны руководил здешним партизанским движением, а сразу же после изгнания немцев — депортацией отсюда карачаевцев за “пособничество врагу" и “предательство родины". (Карачаевцы были возвращены назад, а их автономная область восстановлена в 1957 году — один из первых знаков хрущевской десталинизации в самом Ставрополье, который не мог эмоционально не тронуть Горбачева, ведь он сам вынужден был скрывать, что находился на оккупированной территории). И вот именно в этой горной Карачаевской области, когда-то очищенной им по приказу Сталина от карачаевцев, Суслов и задумал свержение Хрущева. Во время прогулок по заповеднику с Кулаковым, его радушным хозяином, и вечеринок в суслов-ском коттедже заговорщики разработали в общих чертах план переворота. Кремлевские гости полностью доверяли Кулакову, поскольку он числился среди жертв хрущевского самодурства, и его поддержка заговора считалась само собой разумеющейся.
На самом деле, Кулаков не был идейным противником Хрущева. Напротив, он поддерживал реформаторский дух его правления, его борьбу с бюрократами, упорные могучие рывки, с помощью которых тот пытался вывести страну из ее экономического тупика, его практицизм в идеологических вопросах, его примитивный грубый демократизм. Однако со временем Кулаков стал приходить в отчаяние от импульсных хрущевских реформ, которые он как ставропольский руководитель был вынужден немедленно осуществлять на практике, заранее зная, что эти скоропалительные идеи антинаучны, беспочвенны и пагубны для хозяйства. К тому же Хрущев, загнав Кулакова в ставропольскую глушь, лишил этого масштабного человека перспективы, и снятие Хрущева давало Кулакову, по крайней мере, луч надежды оказаться опять в Москве, в центре власти, к которой он тайно стремился. Вот почему кремлевские конспираторы могли полностью положиться на своего гостеприимного ставропольского хозяина.
Когда заговорщики вернулись в Москву, Хрущев, в свою очередь, сдавшись на их уговоры — он в самом деле страшно переутомился за последние месяцы непрерывной работы — 30 сентября отправился отдохнуть на свою черноморскую дачу в Пицунде. Любопытно, что по негласному закону члены кремлевской элиты уходят в отпуск поочередно и не могут одновременно все покинуть Кремль. Пока ни о чем не подозревавший Хрущев отдыхал на Черном море, заговорщики, во главе с Сусловым и Брежневым, проработали тоньчайшие оттенки заговора с привлечением на свою сторону председателя КГБ и большинства членов Президиума и Центрального Комитета. Наконец, 13 октября 1964 года готовый план был пущен в действие с использованием Брежнева в качестве “подсадной утки". Он позвонил Хрущеву на дачу и настоял, чтобы Хрущев срочно вылетел в Москву и принял участие в заседании ЦК, собравшегося якобы обсудить сельскохозяйственные проблемы. Недовольный тем, что его так резко оторвали от отдыха, Хрущев сел в самолет, был встречен в Москве председателем КГБ Семичастным и прямо с аэродрома попал на заседание Президиума в Кремле, в расставленную ловушку. План его удаления из Кремля был так всесторонне разработан, что по некоторым сведениям, даже телефонные номера членов ЦК, возможных сторонников Хрущева, были изменены в ночь перед прибытием его в Москву. Уже через два месяца после падения Хрущева самый случайный и неприметный участник заговора Федор Кулаков был вызван из своей ставропольской вотчины в столицу, в Центральный Комитет, заведовать сельским хозяйством всей страны. Так ему удалось выправить тяжелый вывих, причиненный его государственной карьере четырьмя годами “ссылки" и возобновить свою реформаторскую деятельность, где его ждали крупные удачи, при неуклонном приближении к власти, и трагическая смерть.
А пока что у Михаила Горбачева появился в столице влиятельный патрон, который не забывал своего ставропольского помощника, встречался с ним в Москве на съездах работников сельского хозяйства и всячески способствовал его продвижению к вершине власти в Ставрополе.
Это любопытный, хотя и тривиальный психологический феномен: люди крупного склада и независимого мышления, которые сами без посторонней помощи, своим трудом и талантом проделавшие этот тяжкий маршрут per aspera ad astra (через тернии к звездам), любят держать при себе ученика, который слепо, а иногда даже вдохновенно копирует их собственные достижения — и наоборот, не выносят людей властных и самобытных. Если до появления Кулакова в Ставропольском крае служебная карьера Горбачева шла вверх ровно, медленно и типично для партаппаратчика, то после кулаковского политического реванша и его стремительного броска к кремлевской власти возвышение Горбачева резко ускоряется и уже в 1970 году в свои 39 лет он становится Первым секретарем Ставропольского края, безраздельным хозяином огромной и экономически важной территории страны, равной Австрии либо Дании вместе со Швейцарией.
Оказавшись единоличным руководителем края и подчиняясь Москве, Горбачев проявил себя в новой должности довольно пассивно, ничем не выделяясь из многочисленных партаппаратчиков обкомовского уровня, разбросанных по стране.
В его понимании, по-видимому, он уже достиг вершины — и удержаться на ней была его основная стратегическая задача. О Москве он и не мечтал, ибо не имел на то никаких оснований. Он был одним из 181 провинциальных партийных секретарей — не худший среди них, но и не лучший по экономическим показателям своего края. Поставляя к кремлевскому столу бутылки первосортного нарзана из ставропольских минеральных источников, Горбачев и думать не мог, что сам будет когда-нибудь равноправно сидеть за этим столом, а в конце концов и председательствовать за ним.
Все его служебное честолюбие было направлено на то, чтобы сохранить за собой должность ставропольского партийного секретаря, что было не так-то просто, ибо именно на время его секретарства пришелся катастрофический «неурожай на Ставрополыцине в 1972 году — ввиду ранней засухи, как он рапортовал в Москву. Но и у Кулакова случались засухи, однако он умел находить выход из кризиса — например, он расширил сеть ирригационных каналов, объезжал во время уборки урожая все дальние и самые трудные уголки края. Кулаков так делал в пределах Ставрополья, а Хрущев и даже ранний Брежнев — в пределах всей страны. Горбачев, судя по всему, не вел этой изматывающей борьбы за урожай. Неудивительно, что в 1975 году сельскохозяйственная катастрофа в Ставропольском крае повторилась. В Хрущевские времена он бы несомненно “слетел" за низкие экономические показатели, за отсутствие инициативы и бюрократическое благодушие. Однако в это время сам Брежнев отказался от каких-либо реформ и поставил на сельском хозяйстве крест, решив, что тратить сотни миллионов долларов на импортный хлеб выгоднее и спокойнее, чем вкладывать эти же суммы на развитие сельского хозяйства. Горбачев был партийным боссом в годы бюрократической стабильности, когда требовательность Кремля к провинциальным секретарям резко снизилась. Вдобавок к этому, Ставропольский край занимает одно из первых мест по сдаче государству озимой пшеницы, мяса, растительного масла и тонкой шерсти. Земля здесь так богата и щедра, что даже советские колхозные условия йе смогли нанести ей значительного ущерба, и в худшие неурожайные годы Ставропольский край продолжал худо-бедно снабжать страну.