Авт.). Он далеко не является… тем прямолинейным и симпатичным человеком, столь открыто выступавшим в пользу германской ориентации, каковым являлся Уборевич.
Он – скорее замкнут, умен, сдержан. Надеюсь, что и он будет сотрудничать лояльно…»
Если германофильство Тухачевского может еще вызывать сомнения, то про Уборевича этого никак нельзя сказать. Даже в его характере были черты, считающиеся типично немецкими: аккуратность, педантичность, пунктуальность, точность. Его связи с немецким генштабом ширились и крепли по мере того, как учащались его поездки в Германию.
Целый ряд обстоятельств, характерных для конца 20-х годов, содействовал усилению недоверия и подозрения к военспецам: крестьянские и казацкие восстания, забастовки в городах, протесты верующих. На этом фоне стали арестовывать сначала бывших белых офицеров, уволенных из РКК несколько лет назад. Затем тех, кто имел неосторожность вернуться из эмиграции в столь неспокойное время. Забирали прежде всего бывших гвардейцев, казачьих офицеров.
Пришел черед и основной массе военспецов, служивших в Красной Армии в Гражданскую войну. (Последняя волна репрессий против них пришлась уже на середину 30-х годов.) Однако мечты Уборевича, что на их место встанут германофилы, не оправдались. В начале 30-х годов контраст между Германией и СССР в области военной политики был разительный! Гитлер, придя к власти, постарался обеспечить вермахт хорошими специалистами. Он собирал немецких офицеров, рассеявшихся из-за безработицы по всему миру (от Парагвая до Китая) в качестве военных советников. Они вернулись с почетом.
В СССР же из-за усилившихся репрессий Красная Армия лишилась значительной части своего золотого офицерского фонда. Безусловно, велика в этом вина Сталина, вовремя не остановившего репрессии. Но разве меньше вина Уборевича и Тухачевского, Якира и Гамарника, а также многих других руководителей РККА различного уровня?
Когда выяснилось, что Ягода арестовал несколько тысяч офицеров, часть которых была расстреляна, сталинское руководство (и сам он, по-видимому) осознали пагубность таких мероприятий. Ворошилов выпустил из тюрем и лагерей военспецов, собрал их, принес извинения, выдал по тройному окладу, по два комплекта обмундирования и отправил на курорты. Увы, из расстрельных подвалов уже нельзя было никого вернуть.
Такой оказалась цена карьерных ухищрений кандидатов в «бонапартики» или, как минимум, претендентов на место Ворошилова, старавшихся повсюду расставлять «своих» людей и любыми методами избавляться от «конкурентов».
В результате, германская армия вошла во Вторую мировую войну, имея даже командиров рот с боевым опытом Первой мировой. Поэтому так блестяще воевали фашисты на первом этапе и против западных стран, и против СССР. Конечно, гораздо важнее финал войны. Но если бы не «мероприятия», начатые Уборевичем, Красная Армия уже в первые месяцы войны смогла бы дать достойный отпор агрессору.
Вопрос в том, для чего «красные бонапарты» упорно внедряли в руководство армией «своих» ставленников вместо военспецов дореволюционной закалки? Ведь и без того Уборевич или Тухачевский занимали достаточно высокие посты. Скажем, Тухачевский был заместителем наркома военмора и членом ЦИК всех созывов.
Серьезные изменения произошли и в руководстве другой силовой структуры – ОГПУ. Его руководитель Менжинский безнадежно тяжело болел. На его наследство претендовал Ягода. Но сфабрикованное при его активном участии «дело военспецов» вызвало возмущение и противодействие некоторых влиятельных авторитетных чекистов, в частности Е.Г. Евдокимова.
Сталин встал на сторону Ягоды. Оппоненты фаворита были сняты с руководящих постов. Один из них, Ольский, «за дискредитацию руководства ОГПУ» был выведен из этой организации и направлен заведовать общепитом.
По-видимому, Сталин действительно поверил в то, что СССР угрожают совместные действия белоэмигрантов и бывших царских офицеров, оставшихся в Красной Армии. Но в дальнейшем агентурные данные, прежде всего «Фермера», заставили усомниться в такой версии. Впоследствии многие из обвинявшихся военспецов были освобождены из-под стражи прямо в зале суда. Например, бывший царский генерал барон В.Ф. Ольдерогге стараниями Тухачевского был расстрелян.
Это трагическое обстоятельство ярко характеризует личность Михаила Николаевича. Он затаил злобу на Ольдерогге еще со времен Гражданской войны, когда тот был командующим Восточным фронтом. Конфликт был из-за того, что зимой 1920-го командарм 5-й Красной Армии Тухачевский из-за гулянок в своем штабе прозевал окружение вверенной ему армии колчаковцами и едва не погубил свои войска (как позже он это сделал под Варшавой).
Уборевич был отправлен на понижение – командовать Белорусским военным округом. В июне 1931 года он был назначен заместителем наркомвоенмора и председателя Реввоенсовета.
Надо отдать должное Тухачевскому: он умел приноравливаться к различным людям и ситуациям. Возможно, такова была его установка на жизнь: лови подходящие моменты для того, чтобы достичь своих целей; используй для этого самых разных людей, играй на их слабостях. Как показал весь его жизненный путь, цель у Тухачевского была такая: подняться как можно выше в пирамиде власти.
Весной 1918 года, по рекомендации своего давнего приятеля, а тогда члена ВЦИК Н.Н. Кулябко и секретаря ВЦИК А.С. Енукидзе, Тухачевский вступил в РКП(б). Работал он тогда в военном отделе ВЦИК. Чуть позже Тухачевский вошел в доверие к Троцкому. Это обстоятельство позволило ему в кратчайшие сроки сделать головокружительную карьеру. О некоторых шагах на этом пути убедительно написал публицист-исследователь Г.В. Смирнов. Он привел телеграмму, посланную Тухачевским Кулябко 8 июля 1918 года: «Тщательно подготовленная операция Первой армии закончилась блестяще. Чехословаки разбиты, и Сызрань взята с бою. Командарм 1-й Тухачевский».
«Из этой удивительной телеграммы следует, – продолжает Смирнов, – что, во-первых, Михаил Николаевич, прежде не командовавший даже ротой, не только легко справился с командованием армией, но и привел ее к победе через каких-нибудь двенадцать дней после вступления в командование. А во-вторых, что он первым, раньше всех других начал применять эпитет «блестящий» в оценке своей собственной деятельности!
Каково же было мое удивление, когда через некоторое время в энциклопедии «Гражданская война и военная интервенция в СССР»… я прочитал: «В июне-июле 1918 года войска Восточного фронта вели оборонительные действия против мятежных чехословацких и белогвардейских войск… Попытка перехода в августовское наступление Восточного фронта 1918-го не имела успеха»… Сызрань была взята Красной Армией… лишь 3 октября 1918 года!»
Оказывается, командующий Восточным фронтом М.А. Муравьев разработал план, по которому армия Тухачевского должна была нанести по Сызрани отвлекающий удар, а по Самаре – главный. В начале операции Сызрань действительно взяли на несколько дней, а затем Муравьев изменил советской власти, и вся операция захлебнулась.
Обстоятельно проанализировав восхождение Тухачевского на командные должности, Г.В. Смирнов пришел к выводу: «Стремление приукрасить события, представить себя в выгодном свете, пустить пыль в глаза было свойственно Михаилу Николаевичу не только в молодые годы. Оно сопровождало его на протяжении всей жизни и породило множество связанных с его именем легенд, вольно или невольно распространяемых, развиваемых и дополняемых многочисленными почитателями и биографами. Но стоит попытаться привести эти легенды в согласие с житейской логикой и здравым смыслом, и меркнет обаятельный образ блестящего военачальника, усиленно насаждаемый лукавыми или искренне заблуждающимися людьми…»
Уже после отстранения Троцкого от власти Тухачевский попытался разрабатывать стратегические планы агрессивных действий против Польши в духе идей мировой революции. 28 марта 1927 года, находясь на посту начальника штаба РККА, он писал военному атташе СССР в Германии Луневу о необходимости формировать красные вооруженные силы в треугольнике Киль – Бреслау – Штольп. По этому плану им следовало не только соединиться с наступающими войсками РККА в Польше, но в первый период также отвлекать внимание Польши к ее западной границе. «При известных условиях, возможно, будет даже необходимо открытое наступление красных немецких формирований на польскую границу со стороны коридора с целью вызвать общие политические осложнения в Западной Европе».
Столь грандиозные геостратегические планы он предполагал осуществить в союзе с Германией, а также Италией и Венгрией. В данном случае Тухачевский рассуждал не как военный, а как политик, причем недальновидный, упоенный собственными планами и не умеющий верно оценить реальную ситуацию. Возможно, ему не терпелось отомстить полякам за то сокрушительное поражение, которое они нанесли его армии в августе 1920 года. Кстати, тогда поражение Красной Армии было во многом предопределено неспособностью Тухачевского реально оценивать обстановку и осмысливать поведение противника.
Вот, к примеру, что пишет о том эпизоде бывший генерал Г. Иссерсон (между прочим, поклонник Тухачевского): «Тухачевский по своей молодости и недостаточной еще опытности в ведении крупных стратегических операций в тяжелые дни поражения его армий на Виоле не смог оказаться на должной высоте. В то время как на Висле разыгрывалась тяжелая драма и когда обессиленные войска Западного фронта без патронов и снарядов, без снабжения и управления сверху дрались за свое существование, прижатые к восточнопрусской границе, Тухачевский со своим штабом находился глубоко в тылу. Все его управление ходом операции держалось на телеграфных проводах, и когда проводная связь была прервана, командующий остался без войск, так как не мог больше передать им ни одного приказа. А войска фронта остались без командующего и без управления. Весь финал операции разыгрался поэтому без его участия».
Самое удивительное, что даже поражения не помешали Тухачевскому получать повышение по службе. Его немецкий знакомый, генерал-майор К. Шпальке, по этой причине предполагал в нем «чрезвычайную способность подстраиваться, позволившую ему обойти стороной неисчислимые рифы в водовороте революции».