Одновременно продолжало усиливаться противодействие сталинскому курсу. Этому способствовал голод 1932–1933 годов.
Верный сталинец
XVII партсъезд с немалым основанием был назван «Съездом победителей» – были подведены итоги 1-й пятилетки. При выборе в центральные органы партии в составе Политбюро изменений не произошло. А вот состав ЦК, его Организационное бюро и Секретариат претерпели значительные изменения. Этим Сталин еще более упрочил свои позиции в руководстве страной и партией.
Руководство организационной работой партии и массовых организаций было возложено на Сергея Мироновича Кирова. Одновременно он был избран в ЦК, Оргбюро и Секретариат партии.
(Сделаем небольшое отступление. Стал трафаретным упрек Сталину в том, что он – завзятый «аппаратчик», создатель бюрократической системы, совершавший хитроумные кадровые перестановки с целью упрочить свое лидирующее положение и проводить свою политику. В этом его обвинял, если помнится, еще Троцкий. И был прав в том смысле, что Сталин действительно проявил себя отличным организатором и руководителем партийного и государственного аппарата (в СССР они были тесно взаимосвязаны), а не пламенным трибуном-демагогом. Это следует считать его безусловным достоинством как руководителя. Если не умеешь подбирать кадры и работать с ними, если чураешься постоянной организационной работы, если готов только давать указания и требовать их выполнения, приказывать и карать за ошибки, то ты – плохой начальник. И партийные верхи поступили совершенно верно, предпочтя Сталина, а не Троцкого.)
Итак, вернемся к Сергею Мироновичу. Он принадлежал к тем редким, считаным членам и кандидатам в члены Политбюро, кто не допускал в свое время ни левого, ни правого уклона. Более того, левые (особенно эмигранты) относились к нему с ненавистью.
Троцкий имел для этого и личные основания. Все узловые моменты кировской карьеры, все этапы возвышения Сергея Мироновича были так или иначе связаны с политическими крушениями Троцкого или его сторонников.
Конфликт наркомвоенмора Троцкого с Реввоенсоветом 11-й Красной Армии изрядно потрепал нервы Кирову еще в Гражданскую войну. В 1921 году Ленин и Сталин выдвинули его на пост руководителя Азербайджанской компартии и Бакинской парторганизации (вместо троцкиста Г.Н. Каменского). В 1926 году именно Киров на октябрьском пленуме ЦК предложил вывести Троцкого из состава Политбюро, Каменева – из кандидатов в члены Политбюро и снять Зиновьева с поста председателя Коминтерна. Эти предложения были приняты. Что касается зиновьевцев, то их Киров исключал в Ленинграде из партии тысячами.
Имели на него «зуб» и правые. Их поражение в 1929—1930-х годах было в значительной мере обусловлено тем, что Киров вычистил Ленинградское руководство от их сторонников (снял Н.К. Антипова – 2-го секретаря горкома, Н.Д. Комарова – председателя Ленсовета и прочих).
Непростым было положение Кирова и в центристской группировке партии. По свидетельствам современников, очень напряженными были его отношения с Л.М. Кагановичем, чьи позиции в Оргбюро и Секретариате ЦК после избрания в них на ХVII съезде Кирова оказались очень ослабленными. К этому добавлялось традиционное соперничество двух столиц: Каганович возглавлял Московскую партийную организацию, а Киров – Ленинградскую.
Основанное на документах исследование О.В. Хлевнюка «Сталин и Орджоникидзе. Конфликты в Политбюро» (1993)» заставляет серьезно усомниться в версии о личной трогательной дружбе С.М. Кирова и Г.К. Орджоникидзе, которая была пущена в ход супругой Григория Константиновича. Якобы Киров, приезжая в Москву, всегда останавливался на квартире Орджоникидзе. А по опубликованным отрывкам из воспоминаний начальника охраны Сталина Н.С. Власика, написанным в 1950—1960-е годы, Киров в каждый свой приезд в Москву останавливался на квартире… Сталина. А вот документы из архива Кагановича свидетельствуют о дружбе между ним и Орджоникидзе.
Все имеющиеся материалы указывают на то, что Сергей Миронович не был двуличным человеком, не лицемерил и не пресмыкался перед Сталиным, а был его верным честным соратником. 17 декабря 1929 года на пленуме Ленинградского обкома BКП(б) Киров одним из первых провозгласил здравицы накануне пятидесятилетнего юбилея вождя.
«Если кто-нибудь прямолинейно и твердо, действительно по-ленински, невзирая ни на что, отстаивал и отстаивает принципы ленинизма, так это именно товарищ Сталин…
Надо сказать прямо, что с того времени, когда Сталин занял руководящую роль в ЦК, вся работа нашей партийной организации безусловно окрепла…
Пусть наша партия и впредь под этим испытанным, твердым, надежным руководством идет и дальше от победы к победе».
Киров не принадлежал к числу лукавых царедворцев. Он не только был предан Сталину, но и был дружен с ним, поддерживая хорошие отношения с некоторыми другими руководителями страны. Вот, например, что писал он Орджоникидзе в марте 1926 года: «Я, брат, провалялся неделю из-за гриппа, дурацкая болезнь, температура доходила до 40,6. Еще и сейчас не очухался как следует.
Неделю назад был в Москве один день. Сталина застал в постели, у него тоже грипп (не от него ли заразился Киров? – Авт.). Много говорили о нашем хозяйстве, о финансах. Очень много открывается интересного, а лучше сказать печального. По словам Coco, дело определенно выправляется и несомненно, по его мнению, выправится».
Киров не любил торжественных встреч и словословий. Вот его телеграмма (сентябрь 1934 года), когда Сергей Миронович находился на вершине своей карьеры: «Алма-Ата. Молния. Мирзояну. Случайно стало известно, что на вокзале Алма-Ата готовится встреча. Если это так, категорически протестую. Настаиваю никаких встреч, рапортов и пр.».
Наконец, следует отметить, что Киров, в отличие, скажем, от Кагановича или Хрущева, не был сторонником крутых мер по отношению к оппозиционерам. Это отчасти по его настоянию был поначалу избавлен от расстрела Рютин. Или такой случай. Арестованный в 1935 году начальник Ленинградского управления НКВД Ф.Д. Медведь, в частности, показал:
«В оперативных списках, представленных мной для согласования с обкомом BКП(б) на ликвидацию бывших представителей троцкистско-зиновьевской оппозиции, ведущих контрреволюционную работу в 1933 году, по агентурным материалам секретно-политического отдела, были Румянцев, Левин и другие, фамилии коих я сейчас точно не помню. При согласовании мною оперативного списка с товарищем Кировым, товарищ Киров не санкционировал арест Румянцева и Левина, в частности, он имел в виду поговорить лично с Румянцевым».
Многие оппозиционеры, прежде всего сторонники Зиновьева в Ленинграде, относились к Кирову с неприязнью, а то и с ненавистью. Вот что он писал жене в январе 1926 года:
«Произошло то, что намечалось несколько раз, то есть меня из Баку берут и переводят в Ленинград, где теперь происходит невероятная склока (имеется в виду борьба с зиновьевцами. – Авт.).
Во время съезда нас с Серго посылали туда с докладами, обстановка невозможная. Отсюда ты должна понять, как мне трудно ехать. Я делал все к тому, чтобы отделаться, но ничего не помогло. Удержусь я там или нет, – не знаю. Если выгонят, то вернусь в Баку».
«Приехали позавчера, в Ленинград, встретили нас здесь весьма и весьма холодно. Положение здесь очень тяжелое».
Несколькими днями позже он уточняет: «Положение здесь отчаянное, такого я не видел никогда».
О том, какой культ личности Зиновьева существовал тогда в Ленинграде, можно судить по такому достаточно типичному приветствию:
«Григорий Евсеевич! XI губконференция РЛКСМ в день своего открытия приветствует Вас как вождя и руководителя Ленинского комсомола и в частности Ленинградской организации РЛКСМ. Примером твердокаменного большевика, надежнейшего ученика Ленина являетесь Вы для нас – молодого большевистского поколения».
Понятно, выспренние слова в адрес высокого начальства были тогда в ходу, почти как обязательная форма обращения. Тем не менее и без того в Ленинградских партийной и комсомольской организациях руководили почти сплошь ставленники и сторонники Зиновьева.
Вот фрагмент письма членов зиновьевской оппозиции Кирову (декабрь 1926 года):
«Тов. Киров, а тебе мы, оппозиционеры, заявляем: перестань барствовать, мы знаем, где ты живешь. И если поедешь в автомобиле, то мы, оппозиционеры, в одно прекрасное время будем ловить таких паразитов, как ты, тов. Киров… и мы вас всех, паразитов, постараемся уничтожить».
Стиль определенно показывает стремление автора (или авторов) запугать Кирова. Обращение «тов.» показывает, что пишут действительно члены партии.
Были ли в действительности хотя бы в стадии подготовки покушения на Кирова? Об этом судить трудно. Но, безусловно, врагов его в Ленинграде (да и за его пределами тоже) было немало.
Когда многие исследователи в наше время стараются разгадать тайну убийства Кирова, а вдобавок критикуют или даже вовсе отвергают версии, которые предлагались в то время официальными органами, то при этом почему-то забывается, что вообще при расследовании серьезного преступления принято исходить из принципа: кому это надо, выгодно?
И тут выясняется, что многим людям и организациям была выгодна смерть Кирова. Это обстоятельство чрезвычайно затрудняет поиски тех (или того) конкретных исполнителей, которые спланировали и совершили это преступление.
Вот письмо студента Ленинградского инженерного института путей сообщения С.М. Логинова, отправленное Кирову 2 июля 1933 года:
«Т. Киров! Извините меня, что я у Вас отрываю драгоценные минуты от Вашей работы, но это сообщение я не могу не послать Вам. Дело вот в чем. Однажды на представлении в цирке (числа не упоминаю) я сидел по соседству (по внешнему виду) с двумя иностранцами, от которых случайно, невольно подслушал некоторые слова и фразы. Они говорили по-немецки, но я сидел рядом и по-немецки хотя и не хорошо, но понимаю. Они долго упоминали Вашу фамилию… и фразу, которую передаю не полностью: