Сложней обстояло дело с сельским хозяйством, здесь приходилось бороться не только с отсталостью, но и с последствиями раскулачивания и насильственной коллективизации. Принятый на II съезде колхозников-ударников в феврале 1935 года Примерный устав сельскохозяйственной артели обобщил и оформил новые отношения в колхозной деревне, определил главные принципы организации производства и распределения в колхозах, гарантировал существование личного подсобного хозяйства у колхозников.
Теперь стало ясно, что суровая, даже жестокая политика в области сельского хозяйства, которая господствовала в СССР начале 30-х годов, была в значительной мере необходимой. В противном случае развитие страны регулировалось бы «снизу», в соответствии с возможностями и потребностями крестьянства. А крестьянин не станет трудиться на город по доброй воле, не получая взамен ничего, кроме бумажных денег, доверия к которым быть не могло. Требовалось бы сначала развивать легкую промышленность и спешно закупать зарубежные товары, чтобы удовлетворять потребности «свободного крестьянина».
Надо было заставить крестьян работать на индустриализацию силой, можно сказать, закрепостить их, организовав в подконтрольные сверху хозяйства. Это насильственное мероприятие, принесшее немало горя и страданий крестьянам, в перспективе давало возможность применять новую технику и научные методы ведения сельского хозяйства.
Первые положительные результаты коллективизации проявились в 1935–1937 годах, когда стали подниматься урожаи и быстрыми темпами развивалась механизация производства. Выросли валовые сборы зерна, хотя в целом за 2-ю пятилетку они оказались ниже, чем в первую: 729 млн ц против 735,6 млн ц. Особенно сильно ударила коллективизация по животноводству. Крестьяне, не желая «обобщать» скот, учинили его массовый забой. Теперь возобновился рост общественного стада. Успехи в развитии сельского хозяйства позволили в эти годы поднять оплату труда колхозников.
В 1937 году система МТС (машинно-тракторных станций) обслуживала 9—10 колхозов. Одновременно завершился процесс коллективизации. К началу 2-й пятилетки оставалось около 9 млн единоличных хозяйств. В 1937 году колхозы объединили 93 % крестьянских хозяйств. Полностью сложился колхозный строй как составная часть советского общества. В стране насчитывалось 243,7 тыс. коллективных хозяйств.
Жизнь в СССР налаживалась. С 1 января 1935 года были отменены карточки на хлеб и муку. Осенью приняли новый закон о школе, укрепляющий права учителя и дисциплину. В городах упразднили потребительскую кооперацию и оставили только государственные магазины. Отменили карточки на мясо, жиры, сахар, картофель, рыбу. В конце года отменили ограничения на поступление в вузы по социальному признаку.
Объединение разрозненных – по национальному составу – частей страны проводилось не только политически и экономически, но и на основе единства культуры. В 1936 году правительственным указом было введено обязательное преподавание русского языка в школах всех нерусских республик (вспомним, что Сталин не без гордости называл себя человеком русской культуры, что было совершенно верно).
Укрепление экономической мощи страны и улучшение жизни народа должны радовать Сталина и всех его соратников, а противников – убеждать в том, что проводимая генеральная линия себя оправдывает. Казалось бы, не имелось никаких веских оснований для той волны репрессий, которая последовала в 1937 году. Правда, антисоветская пропаганда почти вдесятеро преувеличивает количество осужденных за контрреволюционную деятельность. Но все равно их были сотни тысяч.
Какие объективные причины могли оправдывать или, точнее сказать, определять массовые репрессии? Неужели только тем, как утверждал Сталин, что сопротивление строительству социализма усиливается по мере успехов советской власти и обостряется классовая борьба?
С внешнеполитических позиций это положение логично. Раз уж ведущим капиталистическим державам не удалось в зародыше задушить пролетарское государство, а затем и не оправдались надежды на его экономический крах, то приходилось всерьез задумываться о том, к каким это может привести результатам. Чем более явными, определенными, бесспорными становились успехи Советского Союза, тем больше беспокойства это доставляло буржуазным государствам. Ведь их руководители помнили об угрозе мировой революции (хотя Сталин и отказался от этой бредовой идеи).
Ну а как обстояли дела во внутренней политике? Кто здесь были противниками, непримиримыми недругами вождя?
Bo-первых, враги среди народных масс. Их должно было становиться все меньше по мере улучшения жизни в стране. Тем самым укреплялся в народе и культ личности Сталина.
Во-вторых, у всякого удачливого руководителя существуют завистники и ненавистники, желающие захватить власть. Одни из них готовы это сделать из идейных побуждений, полагая, что положение в стране могло быть значительно лучше при проведении их политики. Другие – карьеристы и честолюбцы, они сами хотели бы взойти на вершину пирамиды власти.
Естественно, что и у одних, и у других противников (тайных) существующей власти должны были иметься сочувствующие и пособники вне страны (у разведок целого ряда государств были все основания налаживать с ними связи и оказывать им помощь).
Улучшение положения в стране и укрепление существующей власти заставляли все эти враждебные силы активизироваться.
При этом опираться на недовольство широких народных масс они не могли, следовательно, оставалось единственное средство: дворцовый переворот, военный путч.
В середине 30-х годов совершить успешный государственный переворот в СССР было не так просто, как может показаться с первого взгляда: мол, уничтожить Сталина, и вся построенная им пирамида власти рухнет, как карточный домик. Укреплялось не только личное положение вождя и культ его личности. Укреплялась вся созданная им система.
Наиболее целесообразно было бы убрать из руководства страной всех сталинцев. А их было слишком много, особенно в верхних этажах власти. Поэтому успешный правительственный переворот требовалось хорошо подготовить, вовлечь в заговор достаточно много ответственных работников, прежде всего представителей армии, органов внутренних дел, госбезопасности. На всякий случай неплохо было бы заручиться солидной поддержкой извне.
Сталин это понимал и готовился к обороне.
Внутренние враги
Суд над Николаевым и его «сообщниками» проходил, по-видимому, по заранее намеченному сценарию. Делу предали внутриполитическую направленность, что явствовало уже из названия: дело «Ленинградского центра».
Выездная сессия Верховного суда СССР проходила в Ленинграде и была закрытой. Заседание продолжалось без перерыва с 14 часов 20 минут 28 декабря до 6 часов 40 минут следующего дня. Председательствовал В.В. Ульрих. Обвиняемых было 14. Из них 13 (кроме Николаева) отрицали свою виновность в убийстве Кирова, хотя в той или иной степени признали свою оппозиционную антисталинскую деятельность.
Судя по всему, они отвечали честно. Но их участь была заранее предрешена. Началось физическое уничтожение оппозиционеров. Всех обвиняемых приговорили к высшей мере наказания.
В спецдонесении первый заместитель Ягоды Агранов указывал: «Почти все обвиняемые выслушали приговор подавленно, но спокойно. Николаев воскликнул: «Жестоко» и слегка стукнулся головой о барьер скамьи подсудимых. Мандельштам негромко сказал: «Да здравствует советская власть, да здравствует коммунистическая партия» и пошел вместе с остальными обвиняемыми к выходу».
Скорее всего, обвиняемые уже уяснили для себя, что начались политические расправы, лишь косвенно связанные с убийством Кирова. Например, Котолынова и Мандельштама взяли в ночь со 2 на 3 декабря. Об их причастности к «Ленинградскому центру» тогда и речи быть не могло. Тем более что ордера на их арест были выписаны еще в октябре. Оба подозревались в возобновлении оппозиционной деятельности и присутствовали в списках тех, за кем велось наблюдение. Но Киров не дал согласия на арест.
В последнем слове на процессе И.И. Котолынов, в частности, оказал: «В этом убийстве я не участвовал, и в этом заключается моя трагедия… С полной ответственностью в последний раз заявляю, что виноват в контрреволюционной зиновьевщине. Я отвечаю за тот выстрел, который был сделан Николаевым, но я в организации этого убийства участия не принимал».
Все 14 приговоренных были расстреляны утром 29 декабря 1934 года, через час после вынесения приговора.
Командовал расстрелом комендант Ленинградского управления НКВД, который потом рассказывал сослуживцам: «…Я поднял Николаева за штаны и заплакал – так мне было жалко Кирова». При расстреле среди присутствовавших были руководитель следственной группы Агранов и зам. генерального прокурора А.Я. Вышинский.
Обратим внимание на одно свидетельство, полученное следствием после XX съезда КПСС. Показания дал присутствовавший при расстреле работник НКВД Кацафа, член комиссии по расследованию обстоятельств убийства Кирова: «Вначале были расстреляны Николаев, Шатский, Румянцев и другие. Котолынов остался последним. С ним стали беседовать Агранов и Вышинский.
Они ему сказали: «Вас сейчас расстреляют, скажите все-таки правду, кто и как организовал убийство Кирова».
На это Котолынов ответил: «Весь этот процесс – чепуха. Людей расстреляли. Сейчас расстреляют и меня. Но все мы, за исключением Николаева, ни в чем не повинны…»
Почему-то цитата оказалась прерванной. Почему? И что сказал дальше Иван Иванович Котолынов?
Уже одно то, что его оставили последним и стали спрашивать только его, косвенно свидетельствует о том, что лишь этот человек, по мнению Агранова, мог сообщить нечто существенное по данному делу. Что именно? Непонятно. Если нечто важное, то цитату решили прервать, чтобы не противоречить указаниям Хрущева, во всех трагедиях обвинявшего Сталина и всемерно обелявшего руководителей оппозиции.
16 января 1935 года Особое совещание при НКВД СССР рассмотрело дело «Ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы Сафарова, Залуцкого и других». По этому делу проходили родственники Л.В. Николаева. Его старшая сестра В.В. Рогачева получила 5 лет лагерей, но в феврале 1938 была расстреляна. Лагерный срок в 5 лет получили: младшая сестра Леонида Николаева А.В. Пантюхина, ее муж, двоюродный брат Николаева беспартийный Г.В. Васильев. На 4 года был заключен в лагерь сосед Николаева и Драуле И.П. Горбачев, беспартийный. Были высланы из Ленинграда на 4 года мать и жена брата Николаева. Брат Николаева был расстрелян.