Енукидзе ответил, что я поступаю вполне правильно…. Я продолжал информировать Енукидзе о моей работе…
Когда на ХVI партийном съезде Енукидзе имел со мной второй разговор, я весьма охотно принимал его установки…
Когда я завербовал летом 1933 г. во время опытных учений, организованных под Москвой штабом РККА… стал его прощупывать, и мы быстро договорились. Я тогда не знал, что Корк был уже завербован Енукидзе… Я сообщил Корку, что имею связь с Троцким…
Единственно реальным представлялся «дворцовый переворот», подготавливаемый… совместно с работниками НКВД…
В 1985 г., поднимаясь по лестнице на заседание пленума ЦК, на котором рассматривался вопрос Енукидзе, я встретил последнего, и он сказал, что в связи с его делом, конечно, весьма осложняется подготовка «дворцового переворота», но что в связи с тем, что в этом деле участвует верхушка НКВД, он, Енукидзе, надеется, что дело не замрет…
Осенью 1935 г. ко мне зашел Путна и передал мне записку от Седова, в которой Седов от имени Троцкого настаивал на более энергичном вовлечении троцкистских кадров в военный заговор и на более активном развертывании своей деятельности. Я сказал Путне, чтобы он передал, что все это будет выполнено…
В связи с зиновьевским делом начались аресты участников антисоветского военно-троцкистского заговора. Участники заговора расценили положение как очень серьезное. Можно было ожидать дальнейших арестов, тем более что Примаков, Путна и Туровский отлично знали многих участников заговора, вплоть до его центра.
Поэтому, собравшись у меня в кабинете и обсудив создавшееся положение, центр принял решение о временном свертывании всякой активной деятельности в целях маскировки проделанной работы. Решено было прекратить между участниками заговора всякие встречи, не связанные непосредственно со служебной работой».
…Трудно усомниться в том, что Тухачевский говорит правду, Енукидзе выступил, по-видимому, связующим звеном между руководителями кремлевской охраны, крупными руководящими работниками ОГПУ – НКВД и Красной Армии. Эти три основные нити заговора были неравноценными. Когда выяснилось, что есть угроза раскрытия заговора, Ягода – вполне логично – постарался направить следствие и подозрения по ложным следам.
Когда в апреле 1937 года пришли арестовать Петерсона, он уже во время обыска написал покаянное письмо Ежову о добровольном признании, где сообщил о своем участии в заговоре против Сталина, назвав соучастников: Енукидзе, Корк, Тухачевский, Путна.
Р.А. Петерсон на предварительном следствии и в закрытом судебном заседании признал себя виновным во всех предъявленных ему обвинениях. Он назвал 16 человек, завербованных им в антисоветскую организацию. Его расстреляли 21 августа 1937 года.
Чем объяснить такое охотное сотрудничество со следствием, ведь за все эти признания грозила высшая мера? Только насильно можно вынудить к такому признанию. Но уж к Петерсону-то никаких ухищренных методов пыток не применяли, это очевидно. Почему же он (как и многие другие) признался? По нашему мнению, Петерсона мучило чувство вины. С той поры как он согласился участвовать в заговоре, обстановка в стране существенно изменилась. Успехи индустриализации, некоторое повышение жизненного уровня населения, очевидное укрепление могущества державы – все это подкрепляло позиции Сталина, подтверждало верность генеральной линии партии.
У Петерсона вряд ли были какие-либо честолюбивые амбиции. Он вступил в заговор по идейным соображениям. Однако время показало фальшь, ложность теоретических установок Троцкого на неизбежный крах СССР в капиталистическом окружении, верность идей Ленина – Сталина о возможности построения социализма в одной стране. К 1937 году это стало бесспорно.
Таким образом, Петерсон был, пожалуй, морально готов к покаянию, но не хотел становиться предателем. Когда случай представился и он понял, что заговор раскрыт, тогда решил сразу же признать свою вину.
В то же время, когда проводили арест Петерсона, давал на следствии показания о заговоре З.И. Волович – бывший заместитель начальника отдела охраны правительства и близкий Ягоде человек. Он, в частности, назвал имя Тухачевского.
Вскоре был арестован дивизионный комиссар М.А. Итянинников, заместитель коменданта Московского Кремля.
Может ли быть, что все эти показания и признания были «выбиты» из подозреваемых, сфальсифицированы следователями? Вероятность этого нам представляется ничтожной. То же считают некоторые исследователи, которые за последние годы получили возможность ознакомиться с рассекреченными материалами.
Например, Ю.Н. Жуков полагает: «В конце 1933 – в начале 1934 г. начал складываться заговор тех, кто решительно отвергал новый курс Сталина. Тех, кто ранее не участвовал ни в каких внутрипартийных оппозициях… Вполне возможно, реально существовал заговор, в центре которого находились Енукидзе и Петерсон, рассчитывавшие на поддержку если не армии в целом, то хотя бы ее высшего начсостава».
Как мы знаем из признания Тухачевского, основы заговора были заложены раньше.
Вот как Жуков аргументирует свой вывод:
«В день ареста Енукидзе 11 февраля в Харькове и Петерсон 27 апреля в Киеве дали разным следователям идентичные до деталей признательные показания. Рассказали о том, что готовили переворот и арест или убийство в Кремле Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова и Орджоникидзе». При этом Ю.Н. Жуков ссылается на документы следствия над обоими, приведенные в книге О.Ф. Сувенирова «Трагедии РККА».
«Трудно себе представить, – пишет Жуков, – их предварительный сговор об идентичности показаний только ради того, чтобы обеспечить себе смертный приговор. Еще труднее представить и иное. То, что, по крайней мере, два, да еще работавших не в столице следователя, получив некие инструкции, добивались необходимых показаний Енукидзе и Петерсона.
Ведь то, о чем поведали бывший секретарь ЦИК СССР и комендант Кремля – четыре варианта ареста членов узкого руководства, все детали такой акции вплоть до указания расположения комнат и кабинетов, существующей там охраны, наилучшего варианта осуществления дворцового переворота – никак не могло быть доверено следователям».
Конечно, даже в таком случае для кого-то может показаться возможным, что следователи получили директиву «свыше» добиваться именно таких показаний. Но тогда возникает другой, более общий вопрос: да зачем вообще было затевать такую игру в «Клубок»? Чтобы расправиться с Енукидзе, Ягодой, Тухачевским, Петерсоном и другими ни в чем не повинными людьми? Зачем?!
Никто из ключевых фигур заговора – Ягода, Енукидзе, Тухачевский – ни в какой степени не были «конкурентами» не только Сталину, но и его ближайшим соратникам. Петерсон и вовсе даже в случае удачи переворота вряд ли мог претендовать на какой-то очень высокий пост.
Остается только предположить, что вся эта операция объясняется только ненормальным психическим и умственным состоянием Сталина, обуреваемого манией преследования и несусветным коварством… Да ведь маньяку повсюду будут мниться заговоры и опасности, он будет их бояться, остерегаться, но уж никак не создавать искусственно их видимость только для того, чтобы еще более ухудшить свое положение, творя себе врагов.
Короче говоря, можно согласиться с Ю.Н. Жуковым: «На сегодняшний день – до существенного расширения источниковой базы, до рассекречивания материалов, хранящихся в Центральном архиве ФСБ, – приходится признать несомненным следующее. Из всех возможных гипотез…позволяет включить в себя все до единого известные факты лишь та, что исходит из признания реальности существования заговора против Сталина и его группы».
Прежде чем продолжить тему «Клубка», чуть основательней познакомимся с ключевыми фигурами заговора.
Действующие лица
Трудно найти автора, который отзывался бы о Г.Г. Ягоде с теплом и приязнью. Он был чрезвычайно хитер, высокомерен и тщеславен. Женат он был на племяннице Якова Свердлова, и это способствовало его карьере.
Он стал первым заместителем наркома внутренних дел Вячеслава Рудольфовича Менжинского, когда тот был тяжело болен, не покидал своего кабинета и работал по большей части полулежа. Ягода был основным посредником между ним и внешним миром, через него шел основной поток информации, и постепенно к нему, Ягоде, переходили рычаги власти в наркомате.
Сталин, как мы знаем из приведенного ранее документа, не вполне доверял Ягоде, что не относилось к Менжинскому и Я.С. Агранову, первому заместителю Ягоды.
Правой рукой Ягоды был Буланов. Как признавался в узком кругу начальник aдминиcтpaтивнo-opгaнизaциoннoгo управления ОГПУ И.М. Островский: «Я боюсь Буланова… ведь он теперь, что сам Ягода, и может наградить или угробить любого из нас. Такая вот сейчас обстановка» (Шрейдер М.П. НКВД изнутри. Записки чекиста. М., 1995)».
В мае 1934 года Менжинский скончался.
На процессе в 1937 году Ягода признался: «Я отрицаю, что в деле умерщвления Менжинского мною руководили личные соображения. На пост руководителя ОГПУ я претендовал не по личным соображениям, не из карьеристских соображений, а в интересах нашей заговорщической организации».
Что это – честное признание или самооговор? Учитывая общее состояние Менжинского, его смерть выглядит вполне естественной. Но искусственно ускорить ее тоже было не очень трудно и почти безопасно.
В любом случае непонятно, какие цели мог преследовать самооговор Ягоды. Разве что государственному обвинителю хотелось добавить еще толику черной краски в и без того предельно мрачный портрет Ягоды как уголовного и государственного преступника: мол, вот они какие, враги советской власти!
«Я не отрицаю также факта, – дополнил признание Ягода, – посылки по требованию Енукидзе денег Троцкому через Мирова-Абрамова.
ВЫШИНСКИЙ. Вы признаете себя виновным в шпионской деятельности?
ЯГОДА. Нет, в этой деятельности я себя виновным не признаю…»
Странно, почему бы ему вдобавок ко всему не признать себя матерым шпионом, агентом иностранных разведок? Если уж наговаривать на себя, то зачем возражать генеральному прокурору?