Власть тирана опирается единственно на силу. Власть вождя опирается на поддержку масс. Убив тирана, можно заслужить лавры героя, убив вождя – клеймо предателя. Если убьешь тирана, даже его приверженцы могут перейти на твою сторону. Если убьешь вождя – от тебя могут отвернуться даже многие твои сторонники, а поведение народных масс и вовсе будет непредсказуемым.
Между прочим, до сих пор загадочны выстрелы в Сталина, прозвучавшие в кремлевской библиотеке (по-видимому, Сталин не был склонен раздувать этот инцидент до масштабов крупного заговора и уж тем более организовывать в этой связи массовые репрессии). Насколько известно, покушавшаяся принадлежала к представителям свергнутого класса, а потому могла питать «классовую ненависть» к народному вождю…
Тут нетрудно предугадать резкое возражение: да разве был Сталин народным вождем?! Он узурпировал власть над народом и держал его в страхе, терроризировал его!
Именно террором против русского народа «прославился» не кто иной, как Тухачевский, руководивший подавлением Кронштадтского мятежа и кровавыми операциями против крестьян Центральной России.
Власть Сталина держалась прежде всего на доверии масс. И это доказала Отечественная война, особенно ее первая стадия, когда Красная Армия терпела сокрушительные поражения. Если бы в это время среди военачальников, солдат и значительной части советского народа преобладали пораженческие настроения, война была бы наверняка проиграна. От страха перед тираном не идут на смертный бой и уж тем более не побеждают.
Проницательный австрийский писатель Лион Фейхтвангер, посетивший в 1937 году Советский Союз, уже тогда отметил, если так можно сказать, народность сталинской диктатуры. Вот что он писал:
«Поклонение и безмерный культ, которыми население окружает Сталина, – это первое, что бросается в глаза иностранцу, путешествующему по Советскому Союзу, на всех углах и перекрестках, в подходящих и неподходящих местах видны гигантские бюсты и портреты Сталина… Не только политические речи, но даже и доклады на любые научные и художественные темы пересыпаны прославлениями Сталина, и часто это обожествление принимает безвкусные формы…
Не подлежит никакому сомнению, что это чрезмерное поклонение в огромном большинстве случаев искренне, люди чувствуют потребность выразить свою благодарность, свое беспредельное восхищение. Они действительно думают, что всем тем, что они имеют и чем они являются, они обязаны Сталину, и хотя это обожествление Сталина может показаться прибывшему с Запада странным, а порой и отталкивающим, все же я нигде не находил признаков, указывающих на искусственность этого чувства. Оно выросло органически, вместе с успехами экономического строительства. Народ благодарен Сталину за хлеб, мясо, порядок, образование и за создание армии, обеспечивающей это новое благополучие, народ должен иметь кого-нибудь, кому он мог бы выражать благодарность за несомненное улучшение своих жизненных условий, и для этой цели он избирает не отвлеченное понятие, не абстрактный «коммунизм», а конкретного человека – Сталина. Русский склонен к преувеличениям…»
Трудно во всем этом полностью согласиться с Фейхтвангером. Безусловно, культ личности Сталина складывался не только естественно, стихийно, но и в значительной мере благодаря мощному пропагандистскому аппарату. Но если при этом не сложилось системы с обратной связью, когда пропаганда подтверждается наглядными фактами, а факты, в свою очередь, тиражируются и приукрашиваются пропагандой, без этого взаимодействия никакие ухищрения не смогли бы сотворить мнимый культ, вызывая только иронию или отвращение.
Однако продолжим цитирование:
«Сталин действительно является плотью от плоти народа… Он больше, чем любой из известных государственных деятелей, говорит языком народа…
…Его речи очень обстоятельны и несколько примитивны; но в Москве нужно говорить очень громко и отчетливо, если хотят, чтобы это было понятно даже во Владивостоке, поэтому Сталин говорит громко и отчетливо, и каждый понимает его слова, каждый радуется им, и его речи создают чувство близости между народом, который их слушает, и человеком, который их произносит.
Впрочем, Сталин, в противоположность другим стоящим у власти лицам, исключительно скромен. Он не присвоил себе никакого громкого титула и называет себя просто секретарем Центрального Комитета. В общественных местах он показывается только тогда, когда это крайне необходимо…
Сталин выделяется из всех мне известных людей, стоящих у власти, своей простотой. Я говорил с ним откровенно о безвкусном и не знающем меры культе его личности, и он мне тоже откровенно отвечал. Ему жаль, сказал он, времени, которое он должен тратить на представительство. Это вполне вероятно: Сталин – мне об этом много рассказывали и даже документально это подтверждали – обладает огромной работоспособностью и вникает сам в каждую мелочь, так что у него действительно не остается времени на излишние церемонии…
Я указываю ему на то, что даже люди, несомненно обладающие вкусом, выставляют его бюсты и портреты – да еще какие! – в местах, к которым они не имеют никакого отношения, как, например, на выставке Рембрандта. Тут он становится серьезен. Он высказывает предположение, что эти люди, которые довольно поздно признали существующий режим и теперь стараются доказать свою преданность с удвоенным усердием, да, он считает возможным, что тут действует умысел вредителей, пытающихся таким образом дискредитировать его…»
Столь долгое цитирование не имело бы никакого смысла, если бы его целью была демонстрация частного мнения писателя. Ведь писатель, даже умный, может ошибаться (чуть позже Фейхтвангер существенно изменил свою точку зрения). Дело в том, что дальнейшие исторические события полностью подтвердили верность именно этих, первоначальных суждений писателя, сложившихся при очном знакомстве со страной и ее руководителем. Самое бесспорное из этого ряда событий – победа советского народа в Великой Отечественной войне. Если не учитывать этого очевидного факта, то можно измышлять что угодно по поводу взаимоотношений Сталина и народа.
Итак, еще раз повторим: убить народного вождя – совсем не то, что убить тирана. Решиться на такое деяние можно только из-за каких-то очень веских оснований. Судя по явно сфабрикованным слухам о плохом здоровье Сталина и возможности его скорой смерти, заговорщики явно намеревались убить Сталина, но не хотели, чтобы об этом узнали широкие массы. Они хотели повторить сценарий убийства Павла I: мол, Сталин умер, и ввиду опасности войны власть перешла к группе прославленных военачальников.
Культ личности Сталина не только укреплял его авторитет и власть, но и в немалой степени становился гарантией безопасности вождя. Заговорщики должны были это понимать. Тем более что и сами они многократно и прилюдно произносили здравицы, изливали свои восторги в адрес Сталина и клялись ему в преданности. Если бы заговорщики (скажем, Тухачевский, Якир или Гамарник) осмелились застрелить Сталина, то они предстали бы перед партийными и беспартийными массами как предатели и подлые лицемеры.
Наконец, обратим внимание на выставленный Р. Конквистом довод против возможности заговора: «Дело не в том, что люди поверили конкретным обвинениям. Некоторые из них, как выяснилось позднее, были абсолютно невообразимыми – например, что Якир и Фельдман, оба евреи, работали для нацистской Германии. Допустимым выглядел лишь центральный тезис о том, что генералы собирались ополчиться против Сталина».
Вроде бы тогда все дело только в личной неприязни? Но ведь «германский след» в заговоре прослеживается определенно. Так в чем же дело?
Нам кажется, Конквист невольно или сознательно забывает о том, что речь идет о Германии 1934–1936 годов, когда Гитлер еще только укреплял свою власть, а потому вынужден был сотрудничать, например, с еврейскими банкирами, предпринимателями, деятелями культуры и науки, которые составляли очень влиятельную и обширную прослойку германского общества.
Но главное даже не в этом. Гитлеровскую идеологию не разделяли некоторые влиятельные германские военачальники, для них главным была не идея расового превосходства арийцев или будущего торжества сверхчеловека (как для большевиков – идея диктатуры пролетариата и торжества коммунизма). Они были суровыми прагматиками и верили в могущество германской военной машины, воинственность немецкого народа и величие той Германии, какая есть, а не мифической, образ которой воспевала геббельсовская пропаганда.
Этим военным не было дела до идеологических разногласий между Гитлером и Сталиным. Они прекрасно понимали, что объединение вооруженных сил Германии и СССР обеспечит им превосходство над любым противником, а война между этими двумя державами погубит одну из них и обескровит другую.
Такова была идеологическая основа, объединяющая обе группы высокопоставленных военачальников Красной Армии Советского Союза и рейхсвера, и нельзя сказать, что она была глупа или фантастична. Напротив, она представляется вполне логичной и оправданной.
Для организации заговора маршалов и генералов имелись веские причины и основания. Но еще более серьезные причины и основания были для того, чтобы этот заговор не реализовался.
Конечно, оценить сложившуюся тогда ситуацию несравненно легче в наши дни, чем в то время. История основана на логике и определенных закономерностях, которые легче всего сознаются ретроспективно. Как сказано в одной английской эпиграмме:
Мятеж не может кончиться удачей:
В противном случае его зовут иначе.
Досье Бенеша
Говорят, 8 мая 1937 года президент Чехословакии Бенеш передал Сталину через посредников копии документов, доказывающих существование в СССР военного заговора и с указанием имен главных заговорщиков. Якобы это «досье Бенеша» (назовем его так) послужило поводом для обвинения Тухачевского, Якира, Гамарника и других в измене Родине.
Надо сразу сказать, что до сих пор это загадочное досье не обнаружено. Вот что сообщили «Известия ЦК КПСС» (1989, № 4): «Ни в следственном деле, ни в материалах судебного процесса дезинформационные сведения зарубежных разведок о М.Н.Тухачевском и других военных деятелях не фигурируют, – говорится в материалах Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями. – Свидетельства о том, что они сыграли какую-либо роль в организации «дела военных», не обнаружено».