Бенеш задавался и таким вопросом: что произошло бы, если бы в Москве победил не Сталин, а Тухачевский. Тогда Чехословакия вынуждена была бы оставаться в дружбе с Россией. Но Чехословакия тогда должна была бы достигнуть соглашения с Германией, а это опять-таки было бы началом зависимости либо от России, либо от Германии. Вернее всего от Германии, ибо Россия Тухачевских не постеснялась бы заплатить Германии Чехословакией. Бенеш ценит именно «нынешний СССР», «сталинский режим»…
В заключение Бенеш еще раз повторил, что расценивает московские процессы как признак укрепления СССР».
При таких настроениях и внешнеполитических симпатиях, при стремлении сохранить независимость Чехословакии Бенеш, безусловно, должен был передать «досье на генералов» Сталину. Тем абсурднее выглядит версия, будто это досье состряпала германская разведка по указанию Гитлера – с очевидным вредом для Германии, ибо укреплялись таким образом связи СССР с Францией и Чехословакией.
Вполне возможно, что подлинники документов передала Бенешу германская разведка. Для Гитлера такая акция преследовала две очевидные цели. Прежде всего она помогала ему нейтрализовать недружественно или даже враждебно настроенных военачальников германской армии, готовых параллельно с группой видных советских военных произвести государственные перевороты и в Германии, и в СССР.
Кроме того, Гитлер демонстрировал Сталину свое определенное расположение для уменьшения напряженности между двумя странами. Он опасался, как бы в предстоящей агрессии Германии против Польши, Чехословакии и других стран СССР совместно с Францией и Англией не выступил на их стороне.
Гитлер не мог не понимать, что переданный Сталину материал будет проверен и перепроверен, прежде чем будут сделаны какие-либо выводы. Так и произошло.
Самое главное другое: о заговоре Сталин знал еще до «досье Бенеша» (если оно было) и потому приказал начать операцию «Клубок».
Не случайно В.М. Молотов сказал в 1971 году писателю Феликсу Чуеву: «Мы и без Бенеша знали о заговоре, нам даже была известна дата переворота».
А вот его высказывание о Тухачевском: «До 1935 года он побаивался и тянул, а начиная со второй половины 1936 года или, может быть, с конца 1936-го он торопил с переворотом. И это понятно. Боялся, что вот-вот его арестуют».
Запутанные нити
Было бы неверно считать, будто главные военные заговорщики были тайными агентами РОВСа или германской разведки. Некоторые из них, пожалуй, не имели ясного представления о конечных целях заговора, да и о заговоре вообще, полагая, что действительно борются за влияние в Красной Армии, в частности за снятие К.Е. Ворошилова с поста наркома.
Однако по своим последствиям такое смещение или отставка Ворошилова, верного сталинца, нанесли бы сильнейший удар по позициям Сталина, сильно ослабили его влияние в Политбюро и ЦК, а в конечном счете могли привести к его падению. Сталин это понимал, «отслеживая» тех руководящих военачальников, кто выступал против Ворошилова, и считая их своими потенциальными врагами. Не исключено, что такие соображения навели его на мысль начать операцию «Клубок».
У Тухачевского для реализации его честолюбивых планов было три пути. Наиболее безопасный, но политически сложный – добиваться отставки Ворошилова. Для этого надо было привлечь на свою сторону большинство крупных военачальников и поставить во главе наиболее ответственных военных округов своих людей.
Второй путь, на который навел его Енукидзе, – создание объединенной группы заговорщиков, включающей как политических деятелей (Енукидзе) и работников НКВД (Ягода и некоторые его подчиненные), так и военных (Тухачевский, Корк). Были ли причастны к этой группе Якир, Уборевич и некоторые другие военачальники, неизвестно.
Третий путь был наиболее быстрым, радикальным, но и предельно опасным: «дворцовый переворот» по классическому типу с убийством руководителя государства и его главных сторонников, осуществляемый сравнительно небольшой ударной группой.
Первый тревожный звонок прозвучал для Тухачевского в августе 1936 года, когда на процессе Зиновьева и Каменева в связи с деятельностью оппозиции было упомянуто его имя. Этот эпизод прошел, на первый взгляд, незаметно, без спешных последствий. Но, безусловно, был взят на заметку Сталиным.
Вскоре последовал второй тревожный звонок: в сентябре с переводом на менее ответственную должность был снят со своего поста Ягода. Такова была манера Сталина: он не торопился с выводами и решительными действиями до тех пор, пока не получал достаточно полное представление о существе дела и его участниках. Можно предположить, что он вольно или невольно исповедовал принцип инквизиции: для осуждения подозреваемого требуется по меньшей мере два независимых показания против него, причем одним из них может служить его собственное признание.
Самое явное «штормовое предупреждение» прозвучало для Тухачевского в начале 1937-го: аресты Молчанова, посвященного в заговор, Ягоды и Енукидзе. На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) прозвучала уничтожающая критика в адрес Ягоды, а в марте были арестованы он и его помощник Буланов.
Есть основания предполагать, что Сталин уже задолго до этого не доверял Ягоде. Возможно, все началось в конце 1935 года, когда произошло событие, о котором до сих пор очень мало известно. 16 декабря закрытым порядком за подготовку террористического акта на Красной площади 7 ноября были приговорены к расстрелу 4 человека. Вряд ли это были «самодеятельные» смертники-одиночки. Судя по скоротечности расследования и приведения приговора в исполнение, они или кто-то из них назвали того или тех, кто вдохновлял и подготавливал их к этой акции.
С 1935 года в окружение Ягоды стали вводить людей Сталина. По свидетельству С.Т. Минакова, московские процессы 1935 и 1936 годов готовил не Ягода, а один из его заместителей Агранов или другие лица, начальники отделов, отношения которых с Ягодой были не очень хорошими.
«Вплоть до июньского пленума ЦК ВКП(б) 1936 г., – пишет Минаков, – Г. Ягода вместе со своим близким сотрудником, начальником секретно-политического отдела Молчановым, которому было поручено готовить «первый московский процесс» о «троцкистских заговорщиках-террористах», пытались свести все дело к локальной конспиративной акции группы второстепенных лиц из числа прежних троцкистов, не связанных ни с Л. Троцким, ни с Г. Зиновьевым и Л. Каменевым».
Как предполагается, Ягода стремился к тому, чтобы предельно обезопасить партийную элиту, к которой принадлежал и сам. Еe укрепление могло привести к низложению Сталина и его группы «мирным путем». Теперь этот путь фактически закрылся, а потому надо было переходить к более решительным и радикальным действиям.
Когда была ухвачена одна из главных нитей «Клубка» (аресты Молчанова и Енукидзе), а затем «вытянули» Ягоду и Буланова, Тухачевский еще мог надеяться на то, что не будут раскрыты сведения о заговоре военачальников. Однако эта надежда должна была рухнуть после того, как в начале апреля арестовали М.И. Гая – начальника особого отдела ГУГБ НКВД СССР, в обязанности которого входило наблюдение за армией, флотом и авиацией. Он не давал хода доносам, поступавшим на заговорщиков-военачальников.
Для последних оставался «легальный» путь: ослабление позиций Ворошилова в Высшем военном совете, а затем и снятие его с поста наркома. Возможно, с этой целью был остро поставлен вопрос о снятии маршала В.К. Блюхера с поста командующего Дальневосточным фронтом. Справедливости ради надо сказать, что причин для такого решения было достаточно, и в другое время, в иных условиях понижение маршала в должности вполне могло произойти без проблем.
Однако в той ситуации, которая сложилась в Высшем военном совете и в партийном руководстве вообще, назначение на пост Блюхера Уборевича резко усилило бы позиции Тухачевского и ослабило бы власть Ворошилова. Поэтому 2 июня 1937 года на Высшем военном совете Сталин заступился за маршала. Говорил он с какой-то нарочитой, как нам кажется, простотой:
«Хотят Блюхера снять… Агитацию ведет Гамарник, ведет Аронштам. Так они ловко ведут, что подняли почти все окружение Блюхера против него. Более того, они убедили руководящий состав военного центра, что надо снять. Почему, спрашивается, объясните, в чем дело? Вот он выпивает. Нy, хорошо. Ну еще что? Вот он рано утром не встает, не ходит к войскам. Еще что? Устарел, новых методов работы не понимает. Ну, сегодня не понимает, завтра поймет, опыт старого бойца не пропадет. Посмотрите, ЦК встает перед фактом всякой гадости, которую говорят о Блюхере. Путна бомбардирует нас в Москве, Аронштам бомбардирует нас в Москве, бомбардирует Гамарник. Наконец, созываем совещание. Когда он приезжает, видимся с ним. Мужик, как мужик, неплохой. Мы не знаем, в чем тут дело. Даем ему произнести речь – великолепно. Проверяем его и таким порядком…»
Какой можно сделать вывод из этой не очень-то убедительной речи, хотя Сталин как раз-то и славился простыми, логично выстроенными речами. Тут ничего этого нет. Вывод можно сделать такой: каким бы ни был Блюхер, у него есть главное качество: он предан делу Сталина, а потому Сталин его защищает. И тот, кто будет и впредь нападать на Блюхера, тем самым выступит против Сталина, а те, кто до сих пор продолжал свои нападки на Блюхера, вызывают у Сталина серьезные подозрения в их преданности генеральной линии партии.
Надо полагать, именно так поняло большинство членов Высшего военного совета выступление Сталина. Никто не решился поддержать другую позицию, и Блюхера оставили на его посту. Сторонники снятия Блюхера доказывали, что дальневосточное направление военных действий является приоритетным, а потому нуждается в укреплении. Но Сталин настаивал на том, что приоритетным остается западное направление, где Советскому Союзу угрожает Германия, тогда как на Дальнем Востоке Япония всерьез и надолго завязла в Китае.
Можно, безусловно, усомниться в том, что на Совете велась такая сложная политическая игра. Разве не могли Гамарник, Путна и другие искренне верить в необходимость укрепления дальневосточного направления безо всяких политических подтекстов? Могли, конечно. И у Гамарника, как главного политработника в армии, могли быть вполне обоснованные претензии к Блюхеру. И все-таки, пожалуй, во всей этой истории подспудно велась политическая борьба. Не зря же Гамарник покончил жизнь самоубийством, когда понял, что будет арестован и судим. Поставить на место Блюхера Убо